КУСТ У ПЛАТФОРМЫ

Готика стрижена — жёстко стоит облепиха,
как усыплённый будильник, скрестя веера.
Бюргерству здесь пересадка — и тихо
в спину уставилось, — ей распрямиться пора
или рассыпчато, будто комету штампуя,
лёгких навыворот ужас творенья объять.
Перед вагонами два заискрили шампура,
— из оцепления: «Что, мол, замешкался, бать?»
Точечной родины гетто запуталось датой,
фильтры наушников, как недовёрнутый кран,
ягодой, ягодой капают по виноватой,
родственной линии с баннером «но пасаран».
Осень цветёт, как спидометр или суббота,
как магазины до двух, а потом тишина,
разве что колокол кирхи взлетит из расчёта
куст в перепонках царапнуть улыбкой зерна.
Не было жизни прозрачнее, как ни стыдишься,
 «не было!» я погружаю в её «никогда»
омут, стригучую сталь — пожелтелая льдышка
тянет искру́, но слабы отпускать провода.

СКВОЗЬ ГОРОД

Товарный потянулся, заскрипел
как стрелы в нескончаемом гомере,
а монастырь холма, а серый-серый сквер
ему объятий эхом наревели.
На этих эллинов есть Германн и Муму,
есть мотылёк, чихающий мотором,
и площадь, где я пеналь не возьму,
но протараню дриблингом топорным
под ледоход и шорох Би-Би-Си
портфелей драку, матюгальник с хмелем,
всяк, всяк слепец, перевирая небеси,
как с лирой филармония, подбелен.
Ударные грохочут, как бельё,
мотаемые по́ ветру морозом,
сочится нефть, надежда на неё
сожмёт объект, а он и не опознан.
Дым от «бычков» сбил дембельный прицел,
вдали откос кладбищенский талдычит,
бетоном холост, оцинкован, смел,
и заманиху жрёт на опохмел,
пока гомер повзводно не прозрел
с никем не читанных табличек.

* * *

                                                                                                  Алёше П.

Этот ракурс не скажешь широк
я родня ему боком отец как-никак
по касательной чирк зажигалка
грыз сжимал звуковые пружины
вырастают
                      и вся незадача
не мешать детям драйву
правильное капризное важнейшее из искусств
требует плачет
лопну черешенкой в глаз
а недолюбленный под микроскопом подросток
ненабеган до бочки таинственных лапок на даче детсада и вот
с таким же кудрявым в круизе идём лицеистом охотясь и возрасты смяты
приладив прощанью
окуляр лужниковский
                                        ему не напялен ещё козырёк
от заград-рифмы пасть на её амбразуру
теснотища касаний вьётся ленточкою матросской
крепче лиан и узлов к центру цветка

некоторые цветы дикие в шубе навынос как микрофон вздутая пагода и трещотка
люпин астромерия самый обыкновенный камыш
мы не стали добрей в этих дебрях
в этом зачёте на зрение палеонтологического прораба
на игру в черепах Луна-парка и приливные велорули
засуху приподымая как веки фантомной Москве
                                                        крест за плечом всё равно
по дуге по мосту передвинут один и другой несинхронно
пока хватит настырности шила и сердца желательно двух антрацита по склонам
нарастает двойная петля похорон слухов о похоронах

был человек носил в себе взрыв и его же откат
с перерывом на более-менее сон я забит новостями отстойного сайта
мартиролог в свободном снижении по убывающей
Аксёнов Зыкина Джексон Майкл Межиров Сева Некрасов
                                                              беременная сбита ментом на «зебре»
                                                                                                                  взорванные менты

с нижней ступеньки этой верёвочной лестницы
ты и разбрасываешь черешенки
вспых да вспых межнебесная степь
швов изжога шлейф глин и лопат
недоношенных где-то драконьих осколков
гостья-мякоть черешенка ищет где б ей
свой же ракурс переформатировать
и привиться родству поминальному пиррову
как там звали успей

ОЗЕРО

В салюте око ярое созрело
над горизонтом замерцал курок
с озёрных бликов будто бы прицела
да не опустит Бог

Красно любое слово на закате
всё потому что лишнее оно
последнего касания не хватит
ушедшего как дно