КУСТ У ПЛАТФОРМЫГотика стрижена — жёстко стоит облепиха, как усыплённый будильник, скрестя веера. Бюргерству здесь пересадка — и тихо в спину уставилось, — ей распрямиться пора или рассыпчато, будто комету штампуя, лёгких навыворот ужас творенья объять. Перед вагонами два заискрили шампура, — из оцепления: «Что, мол, замешкался, бать?» Точечной родины гетто запуталось датой, фильтры наушников, как недовёрнутый кран, ягодой, ягодой капают по виноватой, родственной линии с баннером «но пасаран». Осень цветёт, как спидометр или суббота, как магазины до двух, а потом тишина, разве что колокол кирхи взлетит из расчёта куст в перепонках царапнуть улыбкой зерна. Не было жизни прозрачнее, как ни стыдишься, «не было!» я погружаю в её «никогда» омут, стригучую сталь — пожелтелая льдышка тянет искру́, но слабы отпускать провода. СКВОЗЬ ГОРОД
Товарный потянулся, заскрипел как стрелы в нескончаемом гомере, а монастырь холма, а серый-серый сквер ему объятий эхом наревели. На этих эллинов есть Германн и Муму, есть мотылёк, чихающий мотором, и площадь, где я пеналь не возьму, но протараню дриблингом топорным под ледоход и шорох Би-Би-Си портфелей драку, матюгальник с хмелем, всяк, всяк слепец, перевирая небеси, как с лирой филармония, подбелен. Ударные грохочут, как бельё, мотаемые по́ ветру морозом, сочится нефть, надежда на неё сожмёт объект, а он и не опознан. Дым от «бычков» сбил дембельный прицел, вдали откос кладбищенский талдычит, бетоном холост, оцинкован, смел, и заманиху жрёт на опохмел, пока гомер повзводно не прозрел с никем не читанных табличек. * * *
Алёше П. Этот ракурс не скажешь широк я родня ему боком отец как-никак по касательной чирк зажигалка грыз сжимал звуковые пружины вырастают и вся незадача не мешать детям драйву правильное капризное важнейшее из искусств требует плачет лопну черешенкой в глаз а недолюбленный под микроскопом подросток ненабеган до бочки таинственных лапок на даче детсада и вот с таким же кудрявым в круизе идём лицеистом охотясь и возрасты смяты приладив прощанью окуляр лужниковский ему не напялен ещё козырёк от заград-рифмы пасть на её амбразуру теснотища касаний вьётся ленточкою матросской крепче лиан и узлов к центру цветка некоторые цветы дикие в шубе навынос как микрофон вздутая пагода и трещотка люпин астромерия самый обыкновенный камыш мы не стали добрей в этих дебрях в этом зачёте на зрение палеонтологического прораба на игру в черепах Луна-парка и приливные велорули засуху приподымая как веки фантомной Москве крест за плечом всё равно по дуге по мосту передвинут один и другой несинхронно пока хватит настырности шила и сердца желательно двух антрацита по склонам нарастает двойная петля похорон слухов о похоронах был человек носил в себе взрыв и его же откат с перерывом на более-менее сон я забит новостями отстойного сайта мартиролог в свободном снижении по убывающей Аксёнов Зыкина Джексон Майкл Межиров Сева Некрасов беременная сбита ментом на «зебре» взорванные менты с нижней ступеньки этой верёвочной лестницы ты и разбрасываешь черешенки вспых да вспых межнебесная степь швов изжога шлейф глин и лопат недоношенных где-то драконьих осколков гостья-мякоть черешенка ищет где б ей свой же ракурс переформатировать и привиться родству поминальному пиррову как там звали успей ОЗЕРО
В салюте око ярое созрело над горизонтом замерцал курок с озёрных бликов будто бы прицела да не опустит Бог Красно любое слово на закате всё потому что лишнее оно последнего касания не хватит ушедшего как дно
|