* * * Сухбату Афлатуни Александру Авербуху Писал один, а жил совсем другой С утра вставал зимой И грел под краном руки Старел лицом Рубашку в джинсы заправлял А иногда и в брюки Любил коньяк и ром Курил чужие сигареты И забывал, как засыпал согретый его бедром Писал другой, а жил совсем один Согнувшийся, мыл голову над ванной Ванильный был один, другой лимонный Чинил замок, вычитывал статьи Где раньше был ребра его сатин Панбархат щёк и шёлк его предплечья Писал один, а жил совсем один Писал другой, а жил вообще другой Панбархат шёлк и щёк его предплечья Он с кубиком ложился на диван И мчался бесконечный караван Наружу перевёрнутой рекою Ступень вторая алою была Ступень шестая бабочкой была Удар весла был взмах уже крыла Опять в удар весла перетекая Он забывал, как вместе раньше плыл Летел, бежал и потерялся где-то Где был замо́к, где из-под крана бил Коньяк и ром Луна и первый гром И где один другой лежал одетый Каракулевым огненным бедром Коленом драповым, атласным голым нёбом Органзовым оранжевым огром Песня о колпаке
На двух головах бывал мой колпак А третья была моя Никто никогда не любил мой колпак Так, как любил его я Я сотни путей с ним прошёл вдвоём Каких не пройти одному Я прятал себя в колпаке своём И говорил ему: «Колпак мой треугольный, Треугольный мой колпак, А если он не треугольный, То это не мой колпак» Его я тысячи раз забывал В чужих дверях и сенцах И тысячи раз с головы срывал И об пол бросал в сердцах Потом находил его на полу Чинил, отыскав иглу Пока было место моей голове В каждом его углу «Колпак мой треугольный, Треугольный мой колпак, А если он не треугольный, То это не мой колпак» Его оставлял я по всем городам Где так он бывать любил, И как-то оставил в городе том Где прежде его добыл Но вдруг по пути онемела рука И голову боль прожгла Вернулся и вижу — у колпака Стало четыре угла «Колпак мой треугольный, Треугольный мой колпак, А если он не треугольный, То это не мой колпак» Никто не любил моего колпака Так как любил его я Третьей моя голова была Четвёртая — не моя Его я пытался напялить опять Но не нашлось, увы Места в его четырёх углах Для круглой моей головы * * *
Невыносимо медленный трамвай Там, где почти сошли на нет трамваи, Со скоростью несётся человека На человека. Человек стоит. Трамвай ползёт. Он мог бы убежать Или уйти. И даже уползти Он мог бы постоять и уползти Но он стоит и судя по лицу Не уползёт, скорее упадёт И ляжет. А трамвай ползёт вперёд А на путях — покуда он стоит — Я расскажу, что человек способен Лишь напряженьем яблока глазного Миры такие приводить в движенье И их в цвета такие расцветать Одним касаньем языка, что женя Могла бы — жене, впрочем, положить. Она рукою машет за вагоном Она рисует в воздухе сердца́ Садится на какие-то колени Снимает через голову — на шее Что у неё, качаясь, там висит? Она бежит, а человек стоит Лежит, трамвай несётся, он стоит Не разрешить движением мгновенья Но с неба опускается рука И щёлкает легонько под затылок. Один щелчок — и жени больше нет. Трамвай уходит. Человек уходит. * * *
Я рожался четыре часа, это были сложные роды, У меня на лице две родинки — возле глаза и под губой, Я ветрянкой переболел в три с половиною года, Мой любимый цвет — фиолетовый, и оранжевый, и голубой. В чай зелёный кладу я сахар, засыпаю лучше при свете, Больше всех остальных игрушек я люблю ежа и сову, Когда вырасту — стану доктором, чтоб найти лекарство от смерти, Если лось придёт — сам с ним справлюсь и на помощь не позову. В тихий час я не сплю из принципа, размазнёвое есть не стану, Написал своё первое слово я не правой, а левой рукой, От меня шоколад не прячьте — я его всё равно достану. Если ты не знал всего этого — ты не папа мне никакой.
|