* * *снег на губах, лёд в голове, утром темно, вечером сонно;
прямо сидеть, тихо тупить, вечером долго гулять по району;
сахаром мокрым метко топить кружочек лимона —
будто нахимов, первою ложкой; так-то и прорубоно. пили вчера на детской площадке возле качелей.
всё ничего, только из теремка иногда тянуло говном.
позавчера корпоратив, глинт и сердючка, ничо посидели.
что ли руками махнуть; рыба я, рыба, блядь, всё об одном. знаешь ли ты, насколько мне тут ничего не надо.
не представляешь себе, наверно, как мне легко.
словно бы мир обновился после быстрого мора и глада,
только остались валькирии, фьорды, снег, молоко.
* * *
Читали плакат про использование противогаза,
Потом про потоп две тыщи тридцатого года,
Потом про ангелов Апокалипсиса методичку,
Трудно их сразу запомнить, особенно области применения и имена. Потом перерыв, покурить выходим из класса —
А там одуванчики, солнце, ржавые пароходы!
В красную полубочку летят окурки и спички
И как-то не верится, что завтра с богом война.
* * *
Смородина тёплая в половине пластиковой бутылки,
арбузная половина, наполовину же вычерпанная ложкой,
широкий оконный проём, за которым синее небо.
А где же тут кто-нибудь, с кем бы теперь поздороваться? Ну вон на блестящем комоде усатая кошка-копилка —
огромная белая, с щелью в спине, в полоску синюю кошка —
вот вроде и всё условно живое, не считая арбуза, хлеба
и тёплой смородины (теперь она по́ полу катится, досками ловится). Короче, тут нет никого; да, в общем-то, и не надо.
О чём говорить с живыми, говорить-то и некому, кстати —
ведь я-то смотрю снаружи, из ледяного ада.
А как бы мне внутрь-то попасть, хотя бы вон наволочкой на кровати.
* * *
Господи, как не хочется возвращаться в школу.
А, похоже, всё к этому — сны, социальные эти сети,
отпускные фотачьки одноклассников и одноклассниц,
загорелых и полуголых.
«Я в машинке»,
«В кресле Большого Начальника».
Натуральные дети. Я реально уверен, что скоро, когда мы внезапно помрём,
Не с родными нам вечность тянуть. И уж ясно, что не с любимыми.
А в воняющем краской классе, нескончаемым сентябрём
Тусоваться с вернувшимися из жизни
Ленами, Юлями, Димами. Пацанам-то полегче — мы ж как роботы, блядь, без затей;
А у девочек будут — помните? — потайные такие тетрадки,
Где фольга от конфет, фотографии бывших детей,
Письма бывших мужей и гербарии — именно в этом порядке.
Романс
В переулках Тамбовской заставы, в доме тихой глухой старушки,
в окружении серых заборов, сараев, объёмных взрывов сирени
обитает бледная девушка
с тонким тоннелем в прозрачном ушке
предаётся предсессионной
сладкой тянучей лени Затенённая тихая комната деревянного старого дома
её чёрные туфли на шпильках под радиолой на лампах
на коленях её и моих чужие фотоальбомы
и рука к руке, и висок к виску, и сиреневый горький запах А фарфоровые пастушки при ударе о стену не бьются
и не то чтобы жалко облетевшей сирени,
мы же знали, что всё ненадолго
но ты помнишь, как празднично
крошатся бабкины блюдца
но я помню тебя богиней во гневе
в платье чёрного шёлка
Биосинтез
А ничего и не надо из этого,
кто нас теперь заставит —
музыку не обязательно слушать
альбомами, по порядку.
Фильм недосмотренный можно стереть
и не катать на болванку,
и простыню ни к чему стелить
как-то особенно гладко. Хочешь смотреть в окошко —
в фортку тупи и висни.
Ёлку можно держать
хоть до нового Нового года.
Надо ж, в каких потаённых
и потненьких складках жизни
прячется и находится
наша свобода. *Слишком много свободы, нахрен мне столько, зая?
Слишком ты нежно меня
привязываешь к батарее.
Вот и ремень твой брючный с кисти моей сползает. — Слабо вяжу, я вижу. Может, уже старею. *От «Биосинтеза» изредка
тянет пенициллином.
Так биомасса разумная
стонет в огромном баке.
А в потаённых пазухах
у теплотрассы длинной
орды клопов-солдатиков
строятся в цифры и знаки. *Вот нам и справки об окончании
двадцать второго класса.
Вот нам конфета «Цитрон» из подарка
и мандарина долька.
Вот мы выходим из дома, видишь,
в скверик у теплотрассы.
Сколько свободы, на все четыре,
нам и не нужно столько. Девочку в жёваном шёлковом
галстуке рыже-алом,
мальчика с синей пастой на пальцах,
самого слабого в классе —
белою стеклотканью, белым коаксиалом
крепче нас надо было
приматывать к теплотрассе.
* * *
По офисным коридорам, как крокодильчики по водопроводным трубам,
разбегаются женщины и мужчины друг другу чужие.
А за спинами у них лифты схлопывают обрезиненные губы:
сначала малые, потом большие. Зажигаются жолтые окна, заводятся сплит-системы,
суровые дядьки в галстуках расходятся по местам.
Вдруг девочке на ресепшене падает мейл с незаполненной темой,
а там! — И что ей ответить андеррайтеру из отдела автостраховок? Да как-нибудь, думаю, разберутся; взрослые люди. Главное, что я не хотел ничего плохого.
Ничего плохого, значит, не будет.
|
