Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2008, №4 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Автор номера
Отзывы
Фаина Гримберг, Фёдор Сваровский, Анна Глазова, Константин Кравцов, Геннадий Каневский, Павел Гольдин

 
Фаина Гримберг

Попытаюсь ответить на вопрос попросту, незатейливо. Мне нравятся стихи Марии Степановой, они  хорошо написаны. Мне интересно видеть в этих стихах ясное выражение важных свойств личности современной женщины. Cамая важная, на мой взгляд, черта — уверенно-скептическое отношение к миру, к жизни окружающей. Это очень мне любопытно, потому что это — выраженное так ясно в стихах Степановой — характерно и для других ярких современных поэтесс; например, для Анастасии Афанасьевой или для Полины Андрукович. Позиция уверенного скептика закономерно привела её на сегодняшний день к созданию очень живого стихотворного цикла, написанного от лица вымышленного мужского персонажа. Мне очень нравится этот цикл. А ещё мне нравится баллада о девушке Маше — невесте Водяного...


Фёдор Сваровский

Особенно важным для меня событием стала публикация «Прозы Ивана Сидорова». Конечно, кто-то может заметить, что этот роман в стихах мне особенно приятен из-за некоторой близости поэтики (раешник, приблизительные рифмы, смена размера). Близость поэтики, эстетики я не отрицаю. Мне близка поэтика «Прозы». Но главное для меня то, что это одно из немногих поэтических произведений последних 50 лет, которое вызвало у меня такие сильные и такие комплексные переживания, когда эмоциональное возникает одновременно с эстетическим. Именно такие системные переживания вызывают у меня желание назвать произведение  правдой, той правдой, которую может передавать лишь искусство.
Мне не нравятся рассуждения о поэтической табели о рангах, но не могу удержаться от того, чтобы не назвать Марию Степанову современным классиком. И если бы она написала даже одну лишь «Прозу Ивана Сидорова», думаю, она бы всё равно была бы достойна такого звания.


Анна Глазова

«Проза Ивана Сидорова» — это поэзия Марии Степановой. Её материал — проза в том смысле, в котором говорят о «прозе жизни», те зубные щётки и дырявые носки, которым, вроде бы, не место в поэзии. Такую прозу имел в виду Вилье де Лиль, когда сказал, что жизнь за нас могли бы прожить слуги. В «Прозе Ивана Сидорова» эту обыденную жизнь живут за нас не слуги и даже не фигуры, а слова: маршрутка, безналичка, девятиэтажка, перцовая. Прозаические вещи приобретают некий магический налёт — намагниченные поэзией, они почти талисманы. На время чтения мы словно оказываемся в перевёрнутой ситуации. Обыденная жизнь существует перед нами на странице, мы словно покинуты вдруг заявившими о своей самостоятельности вещами, как несчастная Федора из самой страшной сказки детства. Прочитав эту «прозу», нужно трудом и по́том возвращать себе обыденность, забывать о том, что каждая вещь может быть тотемом. Приходится начинать с пустого места, с простых вещей и слов. Командуешь себе: «носок», «зубная щётка». «Пятно на обоях».


Константин Кравцов

Песни калик перехожих... Строго говоря, так называемая «духовная поэзия» — это именно они, всё прочее — литература. И литература не очень-то заботит Марию Степанову, как не заботит она (литература) калик и юродивых, занятых, собственно, тем же, что вменяется в обязанность духовенству, то есть — «сеющих слово Божие». Сеющих, само собой, совершенно иным способом — возможно, и не зная о том, что они сеют именно его, что их слово — Его слово. Больше всего это похоже на детскую игру, при которой обыгрывается всё, что услышано и увидено. Например, слышит калика, стоя в церкви, Евангелие или слышит, как поют на Пасху «придите, пиво пием новое», и, выходя, не может удержаться, чтобы не пропеть про это пиво на свой лад:

Вычерпать свою голову
Ложкой столовска олова,

Чтобы в неё налили нового пива
И доливали снова после отстоя,
Чтобы она, словно та олива,
Не зимовала сизою и пустою.

Та же проповедь, но насколько живей, насколько веселей той, которой обучают на уроках гомилетики! Разница здесь в том, что такие стихи говорят о христианстве как о «веселии неисчерпаемом», что с апостольских времён как-то прочно подзабылось и о чём напомнить, может быть, важнее, чем призывать в стотысячный раз к «плачу о грехах» (который и сам оказывается грехом, если он — не слёзы благодарной радости о прощении).
Или притча о блудном сыне, то есть о колобке, с которым говорит его собственное тело — говорит словами Отца:

Мне пора, я домой
Со страны далече,
Если, тело, ты слегка поослабишь плечи.

Тело же в ответ: милый сын,
Как тогда, всегда: ай лав ю.
Вот тебе нетленной красы
Перстень дедовский —
На ру́ку мою.

А, собственно, почему бы телу и не говорить от имени Отца, его давшего? Акцент на кровном, плотском родстве только подчёркивает родство иного порядка. Так художественный текст оказывается богословским, что и естественно в случае Степановой — поэта, при всей головокружительной яркости и пестроте, фантастической щедрости поэтики на редкость глубокого и трезвого. Вот пример такой трезвости — по уже упомянутому отношению к литературе, которая занимает в иерархии ценностей Степановой (иерархии вполне ортодоксальной, к слову сказать) далеко не первое место: «Мне самой интересны (насущны) разве что спасение души да деторождение. И первое, и второе имеет дело с реальными возможностями, главное — возможностью выхода. Один выход расположен по горизонтали, второй по вертикали; можно, впрочем, надеяться на оба. Но литературе (как и современному искусству вместе с несовременным; как и другим разновидностям досуга) сойти за выход уже не удастся; она и не пытается, хорошо понимая, что вся, от первой до последней буквы, пишется на стенках камеры. И мы об этом вроде как догадываемся. Но читать/писать не перестаём» («Литература не должна интересовать» — интервью, «Критическая масса», 2005, #3-4). Подход прямо противоположный «романтическому» (модернистскому). Но в этом случае возникает вопрос об онтологической ценности литературы (разумеется, «написанной без разрешения», с «разрешённой» давно всё ясно): зачем она нужна, зачем мы читаем/пишем, полагая главным спасение души? Только ли забавы для и только ли это наше «частное дело»? Думается, что, сознаём мы это или нет, мы занимаемся всей этой ерундой потому, что строки на стене камеры самим фактом своего существования заставляют забыть о камере и свидетельствуют о свободе (или, говоря словами Степановой, выходе), не будь которого — не было бы и строк. Заставляют не только пишущего, но и читающего. Иными словами, благовествуют. И, пожалуй, куда лучшим, куда более действенным образом, чем проповеди «профессионалов», будь то с амвона, будь то в богословских сочинениях, на уроках основ православной культуры или посредством нормативной для церковных издательств книжной продукции. В сущности, случай Марии Степановой подтверждает, что — да, поэт в России таки больше чем поэт: он — юродивый, калика перехожий, чьи песни интересней литературы. В том числе — «церковной». Душеспасительней. По моему скромному мнению.


Геннадий Каневский

Мне кажется, что в степановских текстах как ни у одного из современных авторов, молодых и не очень молодых, очень чётко даётся ощущение тончайшей плёнки, отделяющей наш упорядоченный и структурированный мир от тотального хаоса и ужаса. Царапнешь эту плёнку, случайно проделаешь тонкое отверстие — и вот хаос и ужас рядом с тобой. В тот момент, когда ты и не предполагал. Будучи настоящим мастером, Степанова заставляет работать на это ощущение буквально всё. Поэтому баллады её — только отчасти баллады, «сапфические» тексты из сборника «Счастье» — только отчасти сапфические, фольклорные мотивы — не совсем фольклорные. Сперва можно подумать, что всё это — литературная игра, но всё очень серьёзно. И странным образом именно они, эти же тексты, и формируют эту самую плёнку, работают на её прочность. У Степановой много как горячих поклонников, так и непримиримых оппонентов. Мне кажется, что последние как раз и боятся этого хаоса, не ощущая, как сами стихи Марии выстраивают защиту.
И ещё. «Проза Ивана Сидорова» вызвала множество заслуженных похвал. Но тот, кто не слышал, как сама Мария читает этот текст, красивый, сложный, очень мощный, тот не получил от него полного впечатления. Мне — посчастливилось.


Павел Гольдин

Для Марии Степановой, как мне представляется, стихи — это инструмент познания окружающей среды, отчетливо осознаваемый в этом качестве. Главным объектом познания при этом служит жизнь как явление природы — и, соответственно, исследованию в первую очередь подлежат пределы жизни — рождение, смерть, жизнь после смерти, смерть при жизни (включая безумие), жизнь вечная и т.д. — ситуации, в которых жизнь сталкивается с не-жизнью. Именно этот подход (писательство как исследование, как решение задачи) и этот объект (жизнь и её границы) — общий элемент, объединяющий баллады «Песен северных южан», длинные стихотворения «Рыба», «Гостья», «Сын», стихи из книги «Физиология и малая история» (название которой впрямую отсылает к соответствующим дисциплинам!), стихи «О» и, наконец, две поэмы, названные автором «прозами», — то есть все или большую часть длинных стихотворений Степановой. То есть, я полагаю, для неё письмо определённо имеет некую скрываемую от читателя цель, и эта цель последовательно реализуется посредством поэтапного решения неких стратегических задач. Возможно, рано или поздно мы увидим, как книги Марии сходятся в одну гигантскую «человеческую комедию» в стихах.
В ходе решения этих стратегических задач автор решает и тактические — формальные — задачи. Разнообразие этих задач велико и может быть предметом долгого разговора. Особого упоминания стоит попытка написать авантюрный роман в стихах («Проза Ивана Сидорова»). Получился не роман, а повесть, но тем интереснее — в конце концов, роман в стихах у нас уже есть.
Обычно идеи такого рода остаются нереализованными, поскольку приходят в голову не тем людям. Однако иногда... — собственно, современниками этого «иногда» мы и имеем счастье быть.
Да, оставляя в стороне исторические аналогии, отмечу, что, на мой взгляд, наличие Марии Степановой ненавязчиво напоминает публике, что великие поэты по-прежнему существуют — по крайней мере, наряду с русалками, зомби и Мэрилин Монро.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Герои публикации:

Персоналии:

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service