|
Максим Анкудинов. Стихи
/ Сост. В.Тхоржевская, Е.Алиевская, М.Выходец. — Екатеринбург: ИГНЫПС, 2008. — 148 с. Екатеринбургский поэт Максим Анкудинов (1970-2003) уже не с нами, но его стихи и его фигура продолжают быть важными ориентирами для всех уральских поэтов. Готовя книгу Максима, составители могли бы сконцентрироваться на его стихах об уральском индустриальном ландшафте (например, из таких стихов состоит превосходная «книга» Максима «Урал и вся Россия», которую можно найти в Интернете). Это позволило бы встроить творчество Максима в контекст творчества его более молодого, но более знаменитого земляка Бориса Рыжего. Составители пошли по другому, возможно, более интересному пути: они включили в книгу больше «детских» стихов Максима, таким образом встраивая его творчество в контекст актуальной дискуссии о «детскости» в поэзии.
Моя душа не пламенеет ярко, / Заводится, как игрушечный авто. / Я из кубиков выстроил арку, / А сломает её кто? Алексей Верницкий Рита Бальмина. Недоуменье жить
М.: Дети Ра; Вест-Консалтинг. — 80 с. — (Библиотека журнала «Дети Ра»).
Рита Бальмина. Бал мин
М.: Вест-Консалтинг. — 72 с. Два новых сборника живущей в США поэтессы. Для поэзии Бальминой характерна чёткость стихового мышления, уверенная интонация, строгость синтаксических решений. Её поэтическое мышление афористично, что не отменяет глубинного лиризма лучших её стихотворений. В отличие от многих представителей русской поэзии в диаспоре, Бальмина практически избегла влияния «ахматовских сирот» или «Московского времени», выстраивая — оставаясь в рамках традиционной просодии — собственные модели стиховой речи.
Пальмы, кипарисы, зной. / Прописной голубизной / Озеро Мюррей манит, / Как магнит. Будний или выходной — / Всё равно бродить одной / Выражаясь, как Барков, / Вдоль безлюдных берегов. Д.Д. Игорь Белов. Музыка не для толстых
Калининград: Терра Балтика, 2008. — 108 с. Небольшая с виду, но плотно упакованная книга — стихи напечатаны в подбор — даёт достаточно полное представление о поэте. Игорь Белов — романтик и, как всякий романтик, немножко позёр. Казалось бы, романтика нынче не ко двору, но Игорю Белову хватило — не скажу поэтического мастерства — а вот именно что драйва, лирического напора, чтобы стать одним из любимцев поэтической молодёжи. В его стихах — джаз и рок-н-ролл, старые советские песни, пиво, портвейн и водка, старые пластинки и старое кино, вокзалы, дворы, переулки, стадионы и пляжи, трамваи и троллейбусы, европейские кафе, калининградские, московские, питерские забегаловки, отели и больницы, нежные девушки и роковые женщины... Весь этот ералаш / в отдельно взятом сердце разворачивается в небрежно-импровизационной манере, с легко угадываемыми, да и не скрываемыми аранжировками памятных романтических мотивов — от Блока до Межирова, от Багрицкого до Окуджавы (И врач уставший ампулу, как шпагу, / ломает у меня над головой). Белов скорее предпочитает «выговариваться», нежели «шлифовать форму»; тем любопытней читать его поэму «Раскольников», представляющую собой венок сонетов. Интересны переводы — а переводит он много и «от души». Во многом благодаря Белову в русской поэтической среде стали популярны и любимы украинка Галина Крук и белорус Андрей Хаданович.
...Дегустировавший женщин кенигсбергского разлива, / мой двойник в плаще измятом на вокзале водку пьёт. / Нас действительность спасала, а поэзия растлила. / Но и та не пожалеет. И с собой не позовёт. Аркадий Штыпель Наталья Бельченко. Ответные губы: Стихи
М.: Арт Хаус медиа, 2008. — 112 с. Новый сборник киевского поэта включает как новые стихи, так и тексты из предыдущих книг. Поэзия Бельченко выходит за пределы обыденной лирической исповедальности; её субъект говорения чрезвычайно отрефлектирован и отстранён от наивного «я». Не случайна поэтому центральная проблематика поэзии Бельченко, связанная с проблемой творчества и творения — описываемых, впрочем, опосредованно, через призму не только гносеологии, но и онтологии.
Вот бы люди умели с любой стороны / Непостижного часа гнездиться — / Им бы стали и вовсе тогда не страшны / Безутешной разлуки границы! Владимир Бойков. По обе стороны глаз: Лирический триптих
Новосибирск: Свиньин и сыновья, 2008. — 504 с. Один из участник неофициальной поэтической жизни Новосибирска конца 1950-х — начала 1970-х, Владимир Бойков в последнее время живёт в Москве. Поэзия Бойкова продолжает традиции независимого поэтического шестидесятничества в его лучших образцах: доверие к привычным культурным моделям текстопорождения не мешает автору быть чутким и внимательным по отношению к собственно эстетическим вопросам. Многим стихам Бойкова свойственна особая риторическая чёткость и тонкость звукописи.
Вообрази химер зла, / что сотворил гримёр зла: / на самый верх залезла / душа и там замёрзла. Марина Бородицкая. Ода близорукости: Стихи
М.: Время, 2009. — 80 с. — (Поэтическая библиотека). Сборник известного московского поэта, включающий, в основном, стихи последних трёх лет. Бородицкая относится к числу поэтов культурной рефлексии, но эта рефлексия не есть холодный опыт интеллектуала или шаманское камлание психоделического автора, — перед нами опыт рационально-поэтического единства, поэзия здравого (в лучшем смысле слова) смысла.
Все стихи — о любви. / Все стихи — о смерти. / Нету тем других, / уж вы поверьте. // Попадаются, правда, / стихи о стихах: / на полях набросанные, / впопыхах. Д.Д. Мария Ботева. Завтра к семи утра: Книга стихов
М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2008. — 48 с. — (Серия «Поколение», вып. 25). Первая книга стихов автора (р. 1980), более известного предельно мифологизированной экспериментальной прозой, за которую Ботева была награждена в 2005 году молодёжной поощрительной премией «Триумф». В стихах Марии Ботевой вроде как этой предельной сказочности нет, хотя то и дело мелькнёт то блюдце с золотой каймой, то булавочки-спотыкалочки, то чуть ли не сам алатырь-камень. Стихи, вошедшие в книгу, — очень разные, и только по долгом размышлении становится понятно, что все они — о Родине, пространство которой от вешалки и полочки для ботинок в прихожей; там же — соляные фонарные столбы; дома; автобусные пробки; расставания и ожидания. В общем, обычное дело, за исключением одного: всё происходит постоянно на грани экзистенциального смещения реального и воображаемого, подмены одного другим.
мы живём в полуселе / живом, / полугороде / тоже живом. / ты приходишь, и я рада // полукошка забирается / к нам на колени, / полусиница / на руки садится. / ты приходишь, они рады // мы ложимся на полукровать, / не страшно, / засыпаем — / приснишься, / и я рада. Дарья Суховей Игорь Бурдонов. Ритуальные числа
М.: Арт Хаус медиа, 2009. — 288 с. Сборник московского поэта, прозаика, художника связан с излюбленным им культурным пространством — Китаем; можно говорить о целой синологической художественной концепции Бурдонова. Конечно же, перед нами своего рода авторский миф, некая никогда и нигде не существовавшая страна, сконструированная автором на основе как реального Китая прошлых эпох, так и некоторой личностной мировоззренческой установки; однако, прочитывая Китай сквозь бурдоновский миф, узнаёшь многое о самих основах современного мифологического письма. Книга иллюстрирована графикой самого Бурдонова.
Песнь камышовой свистульки: // ветер над озером, / облако с неба, / девушка в лодке расчёсывает волосы. // А по дальнему берегу движутся / воины на конях. Равиль Бухараев. Отпусти мою душу на волю
М.: Время, 2009. — 448 с. — (Поэтическая библиотека). Книга поэта, родившегося в Казани, учившегося в Москве, уже почти двадцать лет живущего в Англии. Это — том избранного Бухараева, стихотворения разных лет, впрочем, выстроенные не в хронологическом порядке, а исходя из некоего внутреннего авторского метасюжета. Стихотворения эти полны зрительной широты и глубокого дыхания. Это пример пространственно-временного поэтического мышления, напряжённый диалог между природой (разными её аспектами), культурой (точнее — разными культурами) и лирическим субъектом.
И Озеро, и Лес — на птичьем языке, / на языке травы, слегка касаясь кожи, / сумеют рассказать, зачем невдалеке / таёжный хан-пион лежит на цветоложе. Д.Д. Мария Ватутина. Девочка наша: Сборник стихов
М.: Элит, 2008. — 56 с. Четвёртая книга московской поэтессы (р. 1968) названа по персонажу первого стихотворения. Через него (про нелюбимого ребёнка — девочку, отправленную ходить в бассейн и собранную неуклюже) вся остальная книга и прочитывается. Стихи, записанные стихами, перемежаются стихами, записанными ритмизованной и рифмованной прозой. В первой части книги — много разных историй из жизни, в диапазоне от быличек до житий, где всё очевидно, разрешимо и единственно так и будет: интенция Гандлевского, но цинизма нет, вместо него — нежность ко всем персонажам. Завершается книга «стихами о стихах», а в середине — ищется волшебство как единственная сущность, которая может победить несчастья.
Мама смотрела телик чёрно-белых кровей, / Молча сосед-бездельник дверь прикрывал плотней, / Чтобы не слышать трёпа, телика и грызни... / — Спать иди, Пенелопа! / — Спи моя радость, усни. Игорь Вишневецкий. Первоснежье: Книга стихотворений 1990-2007
/ Предисл. В. Месяца. — М.: Центр современной литературы, 2008. — 76 с. — (Издательский проект «Русский Гулливер»). Пятая книга поэта (р. 1964), живущего между Америкой и Москвой. Помимо стихов, четыре эссе — о филологах М.Л.Гаспарове и В.Н.Топорове, поэтах Иосифе Бродском и Геннадии Айги. Из авторской ремарки следует, что сборник складывался «на полях других книг», и многие стихи — памяти ушедших людей, уходящего времени. Собственно стихов — немного (с. 19-42), основной мотив в них — не столько холод, сколько солнце. Причём настолько, что, читая, слепнешь и невольно ищешь тёмные очки. Потому что солнце — февральское, удвоенное белизной снега, короткое, как эта книга.
Разговор продолжается много часов. Я слышал его не раз, / словно бой заводных, повторяемых мерно зим: / это время вменяет / встать силуэтом в надколотом / зеркале и долго тереть рукавом / выпуклость глаз. Дарья Суховей Новая книга поэта включает отдельные стихотворения, написанные за последние семнадцать лет, и несколько коротких эссе о недавно ушедших поэтах и учёных, что можно воспринимать как попытку сближения научного и поэтического амплуа Вишневецкого, концептуально не слишком отстоящих друг от друга. В поэтической части в сжатом виде (в книге всего 15 стихотворений) можно наблюдать характерную для поэта попытку выстраивания своеобразной «имперской» поэтики, большого стиля, использующего открытия отечественной и западной поэзии последних веков как строительные блоки. При этом особенности работы с метафорой и подчёркнутый интеллектуализм дают возможность относить Вишневецкого к умеренному крылу метареализма, однако эта, «национально-ориентированная», прописка обессмысливается на фоне «компрессивности» его творческого метода, спрессовывающего самые разнообразные фрагменты культурного и исторического опыта в монолитное целое.
Звёзды движутся нашим дыханьем. / Солнца жар окружает сердце. / Взгляд объемлет провалы земные. // Остаётся одно лишь усилье — / и исчезнет безвидная смерть. Кирилл Корчагин Михаил Вяткин. После абсурда
/ Вст. ст. С.Бирюкова. — М.: Дети Ра; Вест-Консалтинг, 2008. — 96 с. — (Библиотека журнала «Дети Ра»). Первая книга поэта (р. 1949) объединяет стихи за последние 10 лет, крайне вычурные графически: все слова начинаются с заглавной буквы (такое было манифестировано, но не соблюдено в поэме «Теоман» Константина Олимпова аж в 1915 году); во всех словах полужирным курсивом выделяется ударная гласная; паузы обозначаются длительным пробелом, курсивны и паузированы ремарки. Таким образом, текст оказывается более сложного (структурного) кроя, чем мы привыкли видеть, и предстаёт не тканым, а как бы вязаным. Графикой стихов Вяткин встраивается в ряд авторов, для которых визуализация образует «второй язык», отличный от обыденного. В этом же ряду — вроде бы ничем не обусловленные «диакритичность» Михаила Нилина и «латиница-в-кириллице» Анастасии Гостевой. Тематически сам автор определяет стихи как «постабсурд». Вот начало двухстраничного стихотворения Вяткина «Штаны», снабжённое ремаркой «примеряю замечательные штаны чтоб по воздуху летать»:
Штаны Самые Настоящие Только Спереди Не Сходятся / И Пупок Торчит Как Глаз Но Меня Будто Кто-то / Уговаривает — Не смущайся — Для Летающего Человека / Вполне Приятно — Приятного Тебе Воздухоплавания... Владимир Гандельсман. Портретная галерея в стихах и переводах
СПб.: Пушкинский фонд, 2008. — 96 с. Новая книга живущего в Америке ленинградского поэта наполовину состоит из собственных стихов — живописных полотен, парсун, как сказалось бы давно (и верно), одические и эпические интонации преобладают. Персонажи оных парсун — и легендарные (Мария Магдалина, Данте и Ахилл), и литераторы XIX и ХХ века — Достоевский, Толстой, Набоков, Платонов, Заболоцкий, и неустановленные лица: полковник, актриса, нищий, Певец Империи. Вторая половина книги — переводы из Э.Дикинсон, У. Х. Одена, Э. Хекта, Д. И. Меррила, И. Бродского, М. Стрэнда, Т. Венцловы, И. Греннана и Т. Уэйтса — тоже выдержаны в портретно-живописном духе. На поверхность выходит фактура изображаемого, точность деталей.
И любознательные крутятся / людей зеркальные зрачки, / а в них то шарики, то прутьица, / то кабачок цилиндром сбудется, / и в сетках лаковые грудятся / и луковые кулаки. («Заболоцкий в "Овощном"») Дарья Суховей «Портретная галерея» Владимира Гандельсмана — пространство личного, персонального контекста, выстраиваемое автором. Стихи первой части апеллируют к общекультурным символам, — в диапазоне от Ахилла и Марии Магдалины до Достоевского и Заболоцкого, — и вместе с тем несут глубоко личный, едва ли не интимный характер, что занимает для Гандельсмана на протяжении последних лет. Мир «личного» через «общекультурное» эффектно дополняется переводами второй части: англоязычные авторы подобраны неслучайно, от Эмили Дикинсон до Марка Стрэнда и Джеймса Меррилла выстраивается вполне чёткий контекст, в котором автор (и переводчик) готов видеть и рассматривать себя и куда довольно закономерно попадают переводы из Томаса Венцловы, англоязычного Бродского и даже Тома Уэйтса, отлично вписывающегося в картину.
Много я не видел, но десятка два / видел, под её порою окнами / ночью прячась, я рыдал от сладкого / шёпота их, стона, счастья потного. // Вот чего не помню — осуждения. / Только взрослый в зависти обрушится / на другого, потому что где не я, / думает, там мерзость обнаружится. Владислав Поляковский Стихи, как это всегда бывает у Гандельсмана, развёрнуты в двух неразрывных, взаимообусловленных и всё же отчётливо различимых измерениях — человеческом, сюжетном и собственно стиховом, строфическом, демонстрирующем доселе нераскрытые или недораскрытые возможности русской рифмовки и силлаботоники: Бренность, мать. Как когда-то я рисовал, / валятся человечки с небес. / Бес попутал отчизну жалких. Я одинок. / Окна зашторить, лечь. / Легче не видеть, спать. // Патина зеркала... — здесь сатирический портрет «национального лидера» вряд ли более любопытен, чем причудливая рифма. И в оригинальных стихах, и в переводах неоднократно повторяются и не раз подразумеваются ключевые, по-видимому, для этой книги слова-темы: «бабочка» и «империя». Между этими полюсами, фигурально говоря, проскакивает поэтический разряд — ожидаемый, но непредвиденный. Аркадий Штыпель Михаил Генделев. Любовь, война и смерть в воспоминаниях современника
М.: Время, 2008. — 320 с. — (Поэтическая библиотека). Израильский поэт Михаил Генделев пишет по-русски, однако принципиально не считает себя русским поэтом. Его мир — мир слома национальных значений, мир вечно рождающегося еврейского мифа, понимаемого отнюдь не только в рамках канонической символики, но пропущенного сквозь личностный опыт современного социального и политического бытия. При этом Генделев наследует великой традиции ленинградского самиздата, и его поэзия во многом построена на трансформации языка, субъекта, дискурсивных практик. В сборнике представлены три книги (точнее — три цикла, составляющие единую книгу), первые две из которых доселе публиковались отдельными изданиями.
В смерти бессмертия дай бох чем золота на рубли / чем / истребителя в небе / чем / перста указательного вдали / чем / теле вечности на неделе // водку жили / ум / жгли / а / сожгли / с утреца ели воду / съели Д.Д. Анна Глазова. Петля. Невполовину
М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 152 с. (Поэзия русской диаспоры) Вторая книга Анны Глазовой (р. 1973) в 2008 году номинировалась, как и первая, на премию Андрея Белого. Книга имеет необычную структуру, скорее напоминающую электронно-музыкальную композицию с «петлями» (как раз то самое loop, специфический аудиоэффект) — двух-трёхстраничными текстами, написанными на грани prose poems, — высказываниями, наиболее отчётливо проговаривающими то, что не сказано в абстрагирующих, европейски-модернистских отточенных верлибрах. Глазову пару раз сравнивали с Никой Скандиакой; как мне кажется, поэтика «Петли» демонстрирует сравнимый с практикой Скандиаки модус письма, когда эстетическое целое зависит не от фактуры компонентов, а от совокупности ассоциаций вокруг каждого из них.
и не пытай у соломины / где зарыта бензомашина. / если кран повернуть вправо будет пена, / влево — струя. на осине повисла чужая пожарная каска. // вот ведро пота от пят твоих, / брось и оберег, и чехол. / камень и корень не перелом, / не пожар, не срастутся Дарья Суховей Владимир Друк. Одноразовые птицы: Тексты разных лет
/ Предисл. Т.Нешумовой; послесл. В.Коркия. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 304 с.
Впервые за долгие годы публикуемый том одного из ярчайших представителей клуба «Поэзия», ныне живущего в США. Поэзия Друка формально могла бы считаться иронической (и многими так и воспринималась на рубеже 1980-90-х, публикуясь в сатирико-ироническом пространстве), однако поэтика его гораздо ближе той части участников клуба, что исповедовали полистилистику, лингвопластику и т.д. (Нина Искренко, Владимир Строчков, Александр Левин, отчасти Евгений Бунимович). Циклические структуры, построенные на повторах и совмещении несовместимых контекстов, — как и абсурдистские миниатюры, — выводят Друка из иронического ряда в поставангардный.
в этом городе сходятся все прямые / всюду запад, хотя на восток — правее: / лучше чёрным и бедным, чем англосаксом / и конечно — женщиной, чем евреем Д.Д. Игорь Жуков. Готфрид Бульонский: Книга стихов
М.: Центр современной литературы, 2008. — 80 с. — (Серия «Русский Гулливер»). Пятая книга московского (в прошлом — ивановского) поэта (р. 1964) начинается рядом малых поэм, по авторскому определению «микровербофильмов» — многочастных сюрреалистических коллажей, в которых средневековое (обеды при дворе) переплетается с современным (сдача бутылок, мобильные телефоны). Далее — просто стихотворения, стилистически пребывающие на грани детской поэзии — в которой Жуков тоже работает, наследуя обэриутским традициям абсурда. Но, в отличие от игры ради игры, всё серьёзно, трагично и страстно.
для древних греков звёздное небо — / буквальная Австралия / они ссылают туда всех кто достоин каторги / вместе с живностью и скарбом // любовь всегда рядом со звёздами / мне всегда было страшно в планетарии Дарья Суховей Сергей Зубарев. На бульваре имени Тупого
М.: Дети Ра; Вест-Консалтинг, 2008. — 128 с. — (Библиотека журнала «Дети Ра»). Сборник избранных стихотворений липецкого поэта. Зубарев относится к той категории поставангардных авторов, которых можно было бы назвать «наивными авангардистами»; наряду с Айвенго и, быть может, Германом Лукомниковым, Зубарев — один из самых ярких представителей этого непроявленного течения. Установка на языковой и/или дискурсивный эксперимент сочетается у Зубарева с игровой, иронической или нарочито инфантильной манерой. Среди текстов Зубарева — и примеры минимализма, и пространные перечислительные ряды в духе автоматического письма, и риторические конструкции, и образцы гротескного лиризма.
Будь героем крепче олова — / и любая боль пройдёт. / А не то кирпич на голову / неприятный упадёт! Алексей Илюшкин. Размеры зверств
М.: Гилея, 2008. — 48 с. Сборник московского поэта и режиссёра, вызвавшего неоднозначную реакцию публикацией текстов в Сети. Поэзия Илюшкина относится к социальному радикализму, однако это не наивное, прямое говорение о социальном теле, но весьма структурно сложное высказывание. В этом смысле Илюшкину ближе поэтика Андрея Родионова, нежели стихотворная манера Эдуарда Лимонова последних лет (впрочем, ранний Лимонов, как, кстати, и Илья Кормильцев, могли повлиять на Илюшкина).
Ты, / что когда-то сумел легион отыметь, / отсосать яд гремучей и не облысеть, / ныне копишь подкожную жижу и ждёшь, / сам не зная того, ждёшь звонка, руку ждёшь, / на которой повиснет бумажным платком / контрамарка на фронт. Д.Д. Маргарита Каганова. Пустой караван: Книга стихов
М.: Memories, 2008. — 74 с. Первая книга московского поэта (р. 1975) делится на 4 раздела, в каждом из которых — своя фантастичность. «Звери и люди» — бестиарий наподобие аполлинеровского. В блоке «Люди и вещи» особенно впечатляет небольшой цикл «Скандинавские телефоны», возводящий мелкие вещицы и современные технологии к величию Эдды. В следующем цикле «Вещи и города» метро предстаёт дорогой троллей и ведёт в Китай. Раздел «Силы города, силы природы» — самый объёмный, в нём стихи о погоде, психологическая лирика, то и дело мелькнёт то эльф, то гном.
Луна — это оборотень, сродни волкам. / Они поднимают морды и говорят «вэлкам». / И оборачиваются враз / в дни полнолунных фаз. / А я просыпаюсь в других краях / утром, развешенным на воробьях, / луч прицельно стреляет в окно — / лучше бы было темно. Дарья Суховей Литературный дебют, можно сказать, в классическом роде — наряду с типично «девачковыми» стихами, написанными в предчувствии, «в ожидании чуда, а может, знака», наряду с трогательной и беззащитной любовной лирикой — тексты, демонстрирующие неожиданно зоркий и безжалостный взгляд и поэтическую незашоренность:
Сложно, наверное, жирное тело нести на тоненьких, кривеньких ножках; / трудно вертеться, да так, чтобы влево смотрел правый глаз, укреплённый на маленькой круглой головке, / хвост в равновесьи держать, чтоб об землю не тёрся, за ветки-стволы не цеплялся... (Голубь).
Лучшее в книге — ироническая лирика, причём ирония здесь часто реализуется в форме лингвистической свободы («Женщина брила мамонта, / сдерживая смех, / и нарезала бефстоганта, / бефстоганавта на всех. // Мамонт теперь не нужен, / как прошлогодний снег. / Отчего до сих пор не дружит / с женщиной человек?»).
Столь же свободно и иронично Каганова осваивает современные реалии, причём при помощи демонстративно традиционных форм (цикл «Китайские верстальщики» или цикл, посвящённый сотовым финским телефонам). Мария Галина Бахыт Кенжеев. Крепостной остывающих мест: Стихотворения 2006-2008
Владивосток: Альманах «Рубеж», 2008. — 80 с. — (Серия «Линия прилива»). Новый сборник знаменитого поэта, неожиданно вышедший в приморском издательстве. Неоромантический (авто)иронизм Кенжеева, кажется, усиливается в новых его стихах. Кенжеевское лирическое говорение не становится, тем не менее, изготовлением отдельных художественных объектов; творчество Кенжеева предстаёт единым потоком поэтической рефлексии.
Когда бы отпала нужда выходить на связь, / как вольно бы жил разведчик в чужой стране! / И я помолчу, проигрывая, смеясь / над той бесконечной, что больше не снится мне. Тимур Кибиров. Стихи о любви
/ Предисл. А. Немзера. — М.: Время, 2009. — 896 с. — (Поэтическая библиотека). В новый том Тимура Кибирова вошли чуть ли не все доселе выходившие его поэтические книги. Иными словами, перед нами — собрание сочинений знаменитого поэта. Так же, как и нынешний том, называется первый (и по расположению, и хронологически) из помещённых в книгу циклов. Кибиров — поэт никак не философский (стоит хотя бы вспомнить его поэму «Кара-барас!», в общем-то издевательскую по отношению к самому процессу философствования), но сторонник «житейской мудрости». То, что ранее прочитывалось у Кибирова как пародирование, соц-арт, едва ли не концептуализм (хотя разумные исследователи всегда понимали принципиальное отличие кибировского метода от концептуалистского), сейчас может и должно восприниматься в рамках традиционного лирического модуса. Центон и перечислительные ряды в ранних поэмах и циклах Кибирова имели ту же функцию — не остраняющую, но, напротив, присваивающую, подключающую субъекта говорения к неохватному полю языкового производства. Не сиротство концептуализма, но некая избыточность лежит в основе картины мира кибировского лирического «я», и эта избыточность предстаёт лишённой метафизического дна, она вовсе не барочна. Стихи Кибирова 2000-х годов кажутся непохожими на стихи 1980-90-х только по формальным признакам; Кибиров отбросил в новых стихах соцартистские подпорки и перешёл к открытому говорению.
Лечь бы здесь на берегу / и лежать бы навсегда! / И не думать о тебе, / и не думать о себе. / Просто так. // Солнце, воздух и вода. / Облака. Табак. // Хорошо-то как. Константин Комаров. На ощупь иду: Лирика
Екатеринбург: Изд-во «Старт», 2008. — 40 с. Первый сборник молодого уральского поэта. Стихи Комарова построены на гипертрофированном иронизме, отчасти отсылающем к эгофутуристическим и имажинистским опытам, однако использующем данные поэтики как своего рода поэтический метаязык.
Смотри: развратная заря / с собою день козлёнком тащит. // Сдержись, нюхни нашатыря / и бритву отложи подальше. Игорь Котюх. Попытка партнёрства: Стихи и эссемы 2004-2008
Выру: Kite, 2008. — 92 с. Новая книга эстонского русскоязычного поэта и организатора литературной жизни. Стихи Котюха часто представляют собой внутренние монологи, поток разорванного, децентрализованного сознания, другие являются опытами риторического преодоления штампов обыденного языка или рефлексией над современностью как особой формой распределения смыслов, третьи предстают лирическими зарисовками.
Ты ушла, и я трижды / подумал о самом плохом: / сбила машина, забыла / дорогу, разлюбила меня. // Ты ушла, и я понял, / что без тебя одичаю. / Я уже лазал по скалам, / и написал на одной из них // твоё имя. Д.Д. Сергей Круглов. Переписчик: Стихотворения и поэма
/ Предисл. Б.Дубина. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 288 с. — (Серия «Новая поэзия»). Объёмный том минусинского поэта и православного священника (р. 1966) вышел в момент визита поэта в Москву и Петербург — в октябре 2008. За эту книгу, а также за вышедшую годом раньше в библиотечке журнала «Воздух» книгу «Зеркальце» Круглов был удостоен премии Андрея Белого в поэтической номинации. Приняв сан в 1998 году, Круглов на несколько лет забросил поэтическое творчество, однако пришли новые стихи, в которых православная оптика органично вписалась в мировую культуру, бывшую у раннего Круглова главным основанием поэтического высказывания. В книге «Переписчик» собраны стихи последних двух лет. Острое чувственное переживание культурной и реальной действительности в новых стихах не угасло, наоборот, стало более красочным и острым в своём наивном и непосредственном радикализме.
Какой в этом году апрель ранний, / Нетерпеливый! продирая слипшиеся глаза, заспанная природа / Встряхивает свои биологические часы, недоуменно / Подносит к уху, не может поверить. // Вера апреля — парнишки-протестанта, / Буквально только что обратившегося в православье — / Наивна, однозначна, не знает компромиссов, / То есть — плоти. Плоть придёт позже. / Сегодня апрель — впервые в храме. Впервые / Он хочет поставить свечку перед иконой / (Язычество, мракобесие!..) — впервые, / Как мальчик-мажор, сбежав из дома, / Головокружительно ныряет в запретное — / В первое своё путешествие автостопом: / Гитара, травка, весна, отчаянная свобода! // Вот двигается неуклюже, как верблюжонок, / Пересекая все мыслимые табу храмового пространства, / Проходит между солеёй и аналоем / (Его счастье ещё, думает наблюдающий всё это священник, / Что нет вокруг сейчас службы / И благочестивых прихожан святаго храма сего!..) / И поджигает свечу зажигалкой. Дарья Суховей Биографически Круглов непривычным образом сочетает сан и поэтическую (мирскую) деятельность, не допуская подавления одной из этих сфер другой: такое сочетание, однако, весьма характерно для европейской традиции — уже это обстоятельство заставляет воспринимать творчество поэта в глобальном контексте. Круглов непривычным образом выделяет тело как отдельное воспринимающее начало, наравне с душой контактирующее с мирозданием («Тело ведь тоже душа, только другая»), что особенно масштабно эксплицировано именно в данной книге поэта. При подчёркнутой барочности поэтики это заставляет вспоминать творчество Джона Донна, также прославившегося на церковном поприще и знаменитого сходными онтологическими установками. В отличие от предыдущей книги «Зеркальце», посвящённой скорее метафизическим и теологическим вопросам, «Переписчик» демонстрирует погружение поэта в самую гущу социального: книга содержит множество высказываний на самые актуальные темы мировой жизни. Видимо, отчасти эта тенденция обусловлена тем, что Сергей Круглов в последнее время активно ведёт блог на ресурсе livejournal (этому ресурсу и встречам на его просторах посвящено несколько стихотворений книги).
Мы — дети, а взрослые — наши умершие. / Мы в их прошлом живём. / Никому не вернуться в детство. / То-то я замечаю, / Насколько наш мир мал, прост, шаток, / Ярок, аляповат — манеж для игр / При постоялом дворе! Особенно / В сравнении с тобой, живой смертный голос, / В следовании за умершим сам истаять готовый, / Ветреною весной в часовне поющий / Славу незнаемому, отчаянно чаемому / Предвечному Богу. Кирилл Корчагин Анатолий Ливри. Посмертная публикация: Книга стихов
М.: Изд-во Р. Элинина, 2008. — 40 с. — (Серия «Русский Гулливер»). Сборник скандально известного работами о Ницше и Набокове писателя и философа, живущего между Францией и Швейцарией. Поэзия Ливри близка опытам представителей «мистического подполья», особенно поэзии Евгения Головина или Юрия Стефанова, наследуя «проклятым поэтам» и символистам.
Никак нельзя! / Пространство жаждет жатвы / Да двух оболов с барщиком хромым. / Вдовой соломенной за слово царской клятвы / Спиралит Соломеей винный дым. Д.Д. Станислав Львовский. Camera rostrum: Стихотворения и переводы
М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 164 с. — (Серия «Новая поэзия»). Название новой книги московского поэта можно интерпретировать как неподвижную оптику наблюдателя, а камеру — как киноустройство, это да, но ещё и как пространство, в котором замкнут. Пространство языка, может быть. Пространство необязательных наблюдений, воспоминаний, предположений, фантазий, что, например, наши средства связи сами собой связуются между собой. Вздохи московской зимы, библейские аллюзии, ожидание катастрофы. Действительно, весь современный мир — камера, которую можно представить по аналогии с некоей общей границей местечка для Субботы, по которому можно переносить туда-сюда вещи. В частности, переводы. Наряду с настоящими переводами, в основном из американских поэтов ХХ века (Ч.Симик, Дж.Бэгготт, Дж.Оппен, Д.Фрайд, Ч.Буковски, Л.Коэн, Д.Тил, В.Плиура), есть игровые, аграмматичные переводы американских песен — от Фрэнка Синатры до Ника Кейва, собранные в разделе «Evergreens: Опыт наивного перевода».
покури напоследок в тамбуре глядя на снег и шум. / проводницу, юлечку, трахнул, — не жмись, заплати за бельё. / а уснёт — смотри: сухиничи пролетают мимо, полыхает сухум, / суздаль трогает лоб литве, вспоминая лето, море, как он её. // всё, что ты считал своим — не твоё. Дарья Суховей Кинематографичность изобразительных средств Львовского, которую подкрепляют названия разделов книги (XXth Century Fox, Movies are better than ever etc.), даёт возможность работы с травматическим опытом истории ушедшего века, непосредственно отсылая к реальным или гипотетическим кинофрагментам. Представленные в книге опыты наивного перевода известных англоязычных песен демонстрируют, как может рождаться неожиданная смысловая многозначность из пословной трансляции с достаточно близкого языка. В то же время это как бы отпечаток песен эпохи, столь же обеднённый и избирательный, как и её кинохроника, на работе с которой выстроена основная часть книги. Тексты расположены в хронологическом порядке, что позволяет заметить динамику усиления остросоциальной тематики, характерную для ряда поэтов смежного литературного поколения. Можно отметить постепенное растворение постконцептуалистской проблематики, особенно заметной в предыдущей книге поэта, в общеисторической, что можно понимать как своеобразное встраивание индивидуального бытия в общественное.
где наши слова / утренние передовицы / улицы вязов, школьный учебник / жаль что я не с тобой, что я не пелей / жаль что ты не парис, я не гонец / вот и всё, что / но это / не конец ещё. // не конец Кирилл Корчагин Арсен Мирзаев. Дерево времени: Изборник I. Книга стихотворений
/ Послесл. В.Сосноры; Ю.Орлицкого. — СПб. — М.: Центр современной литературы, 2008. — 80 с. — (Издательский проект «Русский Гулливер»). Новая книга избранных стихов известного петербургского поэта (р. 1961), оформленная художником книги Алексеем Веселовым. Рукотворная неровная черта делит страницу пополам. Наследуя традициям первого русского авангарда, Мирзаев выходит в пространство наивного, чуть ли не примитивного письма. Письма природного, очищенного от традиции в её суконно-консервативном виде, при этом — не без элементов зауми, не без трёх палиндромических стихотворений, да и дерево — принадлежит Велимиру. Французско-петербургские тексты («Петербургская постивристика»), сны («Самсон(г)»), факты литературной жизни и литературного быта («Хазарско-нигерийские мантры» и др.) вступают во взаимосвязь в пространстве книги, объединённые нарисованной Алексеем Веселовым чертой. Можно сказать, что эта черта орнаментирует жизнь поэта, претворяя её в жизнетворчество. При этом в полной мере авангардной книгу делает балансирование между двух полюсов-послесловий — рукописного посвящения Виктора Сосноры «Умная заумь» и эссе Юрия Орлицкого, который ставит вопрос, как остаться поэтом, будучи литератором.
не понятно / как (и на чём) / стоит до сих пор / это / умалишённое дерево / на перекрёстке / где Время / уступило место / Пространству Дарья Суховей Юнна Мориц. По закону — привет почтальону
М.: Время, 2008. — 576 с. Книга новых стихотворений известной представительницы шестидесятнической поэзии. Публицистичность совмещается в стихах Мориц последних лет с элементами абсурдизма, повествовательность — с исповедальностью. Книга иллюстрирована многочисленными графическими работами самой Мориц.
Выкапывать труп, говорить ему правду в глаза, / Судить его зверства, глумясь над его отрупленьем, / И храбро таскать за усы, за пиписку и за / Свой заячий страх, за ползучесть свою по ступеням. Наталья Наволокина. А леди видела...: Палиндромы
М.: ООО «ИПЦ Маска», 2008. — 232 с. Палиндромическая (и шире, комбинаторно-поэтическая) книга, кажется, перестала быть диковинкой. По крайней мере, сложение перевёртышей из занятия вполне эзотерического превратилось в забаву широких народных масс (при этом «внутренний круг» адептов, конечно же, сохранился). В книге Наталии Наволокиной — только палиндромические тексты, однако представлены и монопалиндромы, и составные, и палиндромические однострочия. Некоторые тексты Наволокиной кажутся довольно «безличными», скомбинированными из имеющихся блоков (проблема авторства вообще — одна из важнейших в палиндромистике), другие — впечатляют.
То в монахи ли — или — ханом вот? / Но монах — хан-Омон! / Невидим и дивен, / Лёг на монаха ханом ангел... Антон Нечаев. ПомоГимн
М.: Дети Ра; Вест-Консалтинг, 2008. — 328 с. — (Библиотека журнала «Дети Ра»). Чуть ли не первая книга красноярского поэта Антона Нечаева сразу претендует на статус избранного. Жаль, что не указаны даты: это помогло бы читателю разобраться в механизмах творческого пути автора, в его эволюции. Нечаев — поэт скупых средств, наследующий не футуристической (что странно, поскольку он — один из ведущих авторов поставангардного журнала «Дети Ра»), но и не акмеистической линии; пожалуй, в его поэзии есть нечто от скупой, суровой и одновременно щемящей, тонкой поэзии «парижской ноты.
После долгих скитаний, / зарешеченных зданий, / непризнанья, вины / остаются победы / в виде нудной беседы / и заоблачной тьмы. Нил Нерлин. Вверх вниз
Tallinn: Vene EntsUklopeedia, 2008. — 48 c. Новый сборник живущего в Эстонии поэта. Находясь в культурной изоляции, Нерлин смог выстроить поэтику, близкую к открытиям поэтов неподцензурной словесности, переосмысливающим опыт исторического авангарда (от Георгия Оболдуева и Яна Сатуновского до Всеволода Некрасова и Геннадия Айги). Жёсткий, конкретистский стих Нерлина должно считать значимой частью послевоенного инновационного поэтического движения.
бабочка-рыбочка / сядь покури // босый да хворый // Сибирь покорив / крылышки / скомкал / шелков её // сами / вспыхнули молнии // волосами Д.Д. Валерий Нугатов. fAKE: Стихи 2004-2008.
Тверь: Kolonna Publications; Митин журнал, 2009. — 192 с. Конёк Валерия Нугатова — перечисление. Это такой же «жанр», как драматургия: там — реплики-диалоги, из которых выстраивается романно-эпическое пространство, тут — чем дальше движется перечисление, тем яснее прорисовывается та же онтологическая полнота: штрих карандашом, ещё три, ещё двадцать — портрет (пейзаж) проступает из этих как бы механических штрихов. На перечислении построены два известных стихотворения, «Сонет о том, чего нет» Г.Сапгира и «Баллада Джону Донну» И.Бродского. У Нугатова это — самодостаточный лирический язык. Позволю себе самоцитату: «Словарь — первый и последний текст». Нугатов — поэт рушащейся цивилизации, субъект и инспектор апокалипсиса. Цитату из такого стиха надо брать не подряд идущими строками, а как делают рекламный ролик фильма, фрагментами:
поколение менеджеров и веб-дизайнеров / <...> поколение топ-моделей и энергетических вампиров / <...> я говорю от твоего имени моё великое никчёмное / <...> поколение / <...> мне никто не давал такого права / <...> но я не могу ждать пока мне его дадут / <...> тем более что его не дадут никогда / <...> потому что я рупор моего поколения / <...> я глашатай и соглядатай его абсолютной несостоятельности / <...> его неправомочности Татьяна Щербина Валерий Нугатов, на первый взгляд, делает ставку на провокативное художественное высказывание и провокативный же образ автора этого высказывания; тексты книги «fAKE» сообщают собственную демонстративную провокативность на всех уровнях: от строфики до лексического состава:
мудаки-пассажиры / при пользовании метрополитеном / не обратили внимания на подозрительных лиц / когда они обнаружили подозрительных лиц в вагоне метро / то не сообщили об этом по переговорному устройству машинисту / а обнаружив подозрительных лиц на станции / сотруднику милиции / или хотя бы / дежурному по станции
Тем не менее характерные нугатовские длинноты, перенасыщенные повторами, деталями и подробностями, скорее травестируют классические провокативные сюжеты, разглядывают их изнанку, разбирают на составляющие, обнажая каркас, демонстрируя методы и элементы преломления смысла в современной частной реальности. Владислав Поляковский Давид Паташинский. Случайная почта
М.: Водолей Publishers, 2008. — 456 с. Собрание стихотворений живущего в Америке поэта. Паташинский (р. 1960) мог бы, при иных обстоятельствах, стать одним из младших авторов легендарной группы «Московское время», но не стал; однако стилистическая доминанта, присущая «левому постакмеизму» «московсковременцев», обнаруживается в стихах Паташинского с очевидностью. Плотность, густота речи, некоторый эффект сплошного, непрерывного говорения — при сохранении в общем-то ортодоксальной просодии, пожалуй — важнейшее свойство поэзии Паташинского. Это никак не кирпичики строф, это монолит возвышенного и одновременно самоиронического монолога. При этом эта «высокая монологичность» не мешает собственно звуковому аспекту стиха — среди текстов Паташинского немало образцов чрезвычайно тонкой фонической работы. В этой книге — стихи Паташинского разных лет, написанные в России, Израиле, США. Определённая эволюция, конечно, может быть прослежена, однако более очевидна целостность авторского мироощущения.
Последний год подкрался незаметно, / дрожала клинопись еловых голосов, / роняли пыль раскрашенные медно / фарфоровые лопасти часов, // пора лепить полночные пельмени, / я мимо жил, и ты меня прости, / последнее заканчивалось время, / а первое забыли подвезти. Д.Д. Петраэдр. Выпуск тринадцатый
/ Сост. А. Горнон. — СПб, 2008. — 188 с. Издание, трансформирующееся за 13 лет своей истории от ежегодного альманаха до поэтической серии и обратно — к поэтическому сборнику, объединяет тринадцать тринадцатистраничных авторских подборок поэтов неоавангардных практик. В «Петраэдре» (а название сборника, как свидетельствует в предисловии его основатель Александр Смир, взято из стихотворения Александра Горнона) напечатаны произведения московских поэтов Наталии Азаровой, Владимира Аристова, Татьяны Грауз, Данилы Давыдова, живущих в Германии Сергея Сигея, Ры Никоновой и Сергея Бирюкова, а также петербуржцев Александра Горнона, Александра Смира, Бориса Констриктора, Ларисы Березовчук, Бориса Шифрина. Завершает сборник последняя авторская книга Анны Альчук, высланная составителям по электронной почте в марте 2008 года. Примерно половина авторов «Петраэдра» публикуется редко, событием сборника можно признать публикацию Александра Горнона: стихотворение в коллажах «Блей-при-хоть-бе» (1988) и разнонаправленно записанный текст «Праз-дни ку-ма-ч-ты».
Как комариный взгляд звенел! / Когда безумия зола / под лапой кошки заскрипела (Ры Никонова) Дарья Суховей Александр Петрушкин. Кыштым: Книга избранных стихотворений 1999-2008 годов
Челябинск: ИД Олега Синицына, 2008. — 196 с. Книга избранного кыштымского поэта и культуртрегера, плод почти десятилетней работы. Для стихов Петрушкина характерна своеобразная уральская брутальность тематики, принципиальная эклектика поэтического метода, за счёт которой ведётся диалог с коллегами по поэтическому цеху (такими, как А. Драгомощенко, А. Санников, Е. Туренко), обращение к совершенно разным метафизически фундированным поэтикам, получившим распространение в последнее время. Книга дополнена блоком критических материалов, в которых делается попытка встроить творчество поэта в общекультурный контекст.
даже ты не поймёшь из голландии вялой своей / как разобрано было всё горе и горы и печи / онемелый стоял этот бог и смотрел / как внизу жили дети что его отрешили от речи Кирилл Корчагин Плюсовая поэзия. Молодые вологодские стихотворцы начала XXI столетия
/ Под общ. ред. А.Чёрного. — Вологда: Союз Российских Писателей, 2008. — 150 с. Сборник молодой вологодской поэзии. Среди авторов — немало сугубо советских по своему творческому устройству, сугубо «литошных» авторов, однако ими сборник не исчерпывается. Помимо хорошо известной за пределами города Наты Сучковой назову имена Натальи Усановой и Наталии Боевой, а также старших поэтов — Антона Чёрного и Галины Щекиной.
Большеротым птенцом, садоводом прожжённым / Я глотаю шмеля, как мохнатый крыжовник, / И на вкус не могу узнать. / И стою рядом с мамой, шмелём поражённый, / Но гудит во мне шмель, он — живой, не прожёван, / И в ладони мои, как крыжовник тяжёлый, / Опускается благодать. (Н. Сучкова). Д.Д. Веро4ка Полозкова. Непоэмание: Стихотворения
СПб.: Геликон Плюс, 2008. — 212 с. Первая книга автора, известного и популярного в русской блогосфере, объединяет стихи 2004-2007 годов, являясь, по сути дела, двухсотстраничным авторским избранным. Чем эти стихи притягивают к себе тысячи (в книге тираж не указан, будем довольствоваться более доступными сведениями из профайла livejournal.com) читателей-блоггеров? Лирическим героем, который отчаянно похож на автора — московскую барышню, греющую руки об наладонник, влюбляющуюся или говорящую «нам не по пути» со всей чистотой и силой чувства, фрилансера — в общем, тот образ, за перипетиями чьего бытия интересно наблюдать в динамике. Этакий роман! Чем ещё берёт? Может быть, психологической точностью и детализирующим описанием этих перипетий. Общим набором имён и топонимов. Или, наконец, плохо скрываемой иронией, наследующей почерку Саши Чёрного.
Летит с ветвей ажурный лист. / Приходит осень. Зябко ёжась, / Садится юный журналист / Искать фуллтаймовую должность. // Да, он, трепло и егоза, / Берётся, наконец, за дело. / Не хочет быть как Стрекоза, / Что лето красное пропела, / А тут зима катит в глаза. // Он алчет славы и бабла. / Свою визитку; пропуск; статус. / Сменить весёлую поддатость / На деловое бла-бла-бла. Дарья Суховей Вера Полозкова, Ольга Паволга. Фотосинтез
М.: Livebook / Гаятри, 2008. — 112 с. Новый сборник молодой, но весьма уже известной (во многом благодаря Сети) поэтессы Веры Полозковой (известной также как Веро4ка) сопровождается фотоработами Ольги Паволги, убедительно иллюстрирующими поэтический мир Полозковой, в котором непринужденно сочетаются трагизм и самоирония.
Ну какая суть, ну какая божия благодать? / Ты свинцовая гладь, висишь на хребте, как плеть; / Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать / Или отболеть? Геннадий Прашкевич. Большие снега: Книга избранного
Новосибирск: Свиньин и сыновья, 2008. — 352 с. Известный новосибирский писатель, фантаст и не-фантаст, предстаёт в настоящем издании как поэт. Его стихи — часть независимой культуры Академгородка, отзвук великой шестидесятнической утопии. Стоическая, немного отстранённая позиция историка человеческой морали, взгляд скептического наблюдателя, лишённый болезненности непосредственного участия, но на более глубоком уровне как раз участливый, как раз наиболее адекватный материалу.
Дожди дождями. Сон как сон. / Легки и радость и тревога. / Убита ливнями дорога. / Сезон иллюзий завершён. Д.Д. Юрий Соловьёв. Убежище: Книга стихотворений
/ Предисл. В.Месяца. — М.: Центр современной литературы, 2008. — 112 с. — (Издательский проект «Русский Гулливер»). Первая книга стихов поэта, историка и филолога (р. 1969), живущего в Брянске. В неё вошли стихи и поэмы 1993-2005 годов. Военная и мирная история, мифология и бытовые мелочи переплетаются, складываются будто бы сцены батальных привалов и сельских пейзажей средних веков, детализированные гравюры. Рифмованные стихи и верлибры слаженно работают на одно общее метафизическое впечатление и когда «едет, едет кошка верхом на зайце», и когда «Призрачные леса подступают под самые стены». В «Убежище» автор будто бы прячется от ХХ века, итожащего цивилизацию, иначе бы последний раздел книги включал в себя не одно это стихотворение.
Местный житель уже позабыл имена зверей, / он устал называть и насушил сухарей, / он дождётся чёрного часа, езды под уклон, / дождётся тусклой пары обложных дождей. / Часто хочется стать таким же, как он, / так же дремать и видеть такой же сон. Дарья Суховей Александр Сопровский. Признание в любви: Стихотворения, статьи, письма
СПб. — М.: Летний сад, 2008. — 640 с. — (Волшебный хор). Среди изданий последнего времени, представляющих наследие классиков неподцензурной поэзии, выделается долгожданный том Александра Сопровского (1953-1990), легенды поэтической Москвы, неформального лидера знаменитой группы «Московское время». Легендой этот поэт остаётся чуть ли не в буквальном смысле — имя его многим любителям поэзии известно более стихов, и эту несправедливость данный том может отчасти исправить. Поэзия Сопровского сочетает щемящую безбытность с представлением о романтическом преображении мира; позиция, заведомо ставящая лирического героя в положение отверженного. Сопровский был, ко всему, не только самобытным поэтом, но и незаурядным мыслителем — это можно увидеть в его философских эссе, записях, письмах, также опубликованных в томе.
Налей и за старое выпей. / Наплюй на уик-энд и поп-арт. / Уже сочиняет нам гибель / Какой-то февраль или март. / Затем нас не гладят по шёрстке, / Что сказано: время — вперёд! — / И ласточка взором пижонским / Обмерила твой самолёт... Сорок. четыре
/ Сост. Р.Айткалиев, П.Банников. — Алматы, 2008. — 64 с. Сборник назван так, поскольку включает подборки четырёх казахских русскоязычных поэтов, в каждой подборке — по десять стихотворений. Своего рода трёхмерная композиция, возможность уравновесить неуравновешиваемое — т.е. авторский язык. Среди представленных авторов наиболее известен в литературной среде, кажется, Павел Погода, во многом близкий по своему языку тому, что делают молодые поэты, условно говоря, леворадикальной направленности (Очиров, Дунченко, Огурцов). Заслуживают, однако внимания и Наталья Банникова с её тонкими миниатюрами, и исповедальная лирика Владимира Воронцова, и медитативные композиции Равиля Айткалиева. В целом сборник хорошо представляет авангард поэтической молодёжи Казахстана.
Больше не будет дней, / Наполненных винным туманом... / Ты уходишь в вечер / Без меня. / Утро / Разбивается в кровь. / Сон / Пройдёт, / Только бы / Дожить / До кофе. (Н. Банникова). Д.Д. Владимир Тарасов. Догадаться до души
М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 120 с. (Поэты русской диаспоры) Четвёртая книга иерусалимского поэта (р. 1954) объединяет и стихотворения памяти Анны Горенко, и венок сонетов «Эльбрус», сочинённый дедом поэта М.Д.Байтальским (а Тарасов его дописал), и цикл миниатюр «Семечки с базара», и цикл «Негромкие песни Маджнуна». Раздел книги «Голубой асфальт» исчерпывает возможности алкоголического субкода русской лирики — от словосломов в «Похмельном дриблинге мизантропии» до стихотворения «Зрелище»: Р Ы Б И Й П О Т. Тарасов пишет так, как если бы несколько разных поэтов писали, каждый в свей манере.
кровеносная — на ощупь — речь / на слух безукоризненно подробна / как просвечивающей в чёрной стуже / снежинки строение / (доверчиво она ложится на рукав / она таит в себе / и тает) // непоправимы очертания молчанья / безупречно присутствие тишины / её акценту / не перечь Мария Ташова. Все рыбы: Первая книга стихов
М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2008. — 48 с. — (Серия «Поколение», вып. 26). Поэт Мария Ташова (р. 1982) — один из самых ярких молодых поэтов Нижнего Новгорода. Её первая книга — экспериментальная лирика, суть которой в сотворении пространства через поиски зримых границ. Особенно отчётливо это являет себя в последнем стихотворении книги, где «повторяешь "полость лета" / и голос тонет в этой пустоте». Границы могут быть между формами и значениями слов и разными языками: «не части ты меня задушишь / то есть за душу и молchalk / то есть мел / как разгрызенные ракушки / это море говорю и иду к доске ... у меня плечо чешется и облезает». И через рефлектирующее преодоление этих границ появляется новый смысл: белый цвет, ангеловы крылья, бесконечность времени. В общем, поэтика Ташовой демонстрирует предельно возможную неопределённость высказывания.
доктор выключает тебя из сети / говорит маленькая лети / у тебя душа что мои потёмки / дёргает за тесёмки со спины / вырастают такие большие крылья / что он заворожён / и все ничего не видят / одним отрицанием меньше / но боли / ли меньше / не знаю / т Дарья Суховей Александр Тимофеевский. Краш-тест: Книга поэм
М.: Время, 2009. — 96 с. — (Поэтическая библиотека). Поэмы Тимофеевского по преимуществу имеют родство с лирическими циклами-дневниками (особенно характерны в этом смысле «Письма в Париж о сущности любви»). Поэзия Тимофеевского кажется прозрачной, однако эта прозрачность обманчива. Сложный баланс эмоциональных состояний, помноженный на неожиданное переключение стилистических регистров, делает «средний штиль» его стихотворений не таким уж и средним. От меланхоличного созерцания до активной тоски, от добродушной иронии до жёсткого сарказма, от умеренного, насторожённого оптимизма до экклезиастического скепсиса — таковы настроения, играющие и переливающиеся в этих текстах.
Если тебя не станет, / То и меня не станет, / И ничего не станет. / Настанет / Бесконечная ночь. / Без звёзд. Андрей Торопов. На нашей стороне: Стихи
Каменск-Уральский: Агентство культурной информации «Культпросвет», 2008. — 48 с. Второй сборник поэта из Каменска-Уральского. Жёсткий неоромантизм, встраивающийся в ортодоксальную линию уральской поэзии, в поэзии Торопова не приобретает черт гротескного излома картины мира (и, как следствие, языковой картины), но выливается в саркастическую исповедь.
Такая в целом дребедень / Без остановки, без воленья, / Одни житейские сужденья / В глуши уральских деревень. Три столицы: Межрегиональный сборник произведений поэтов Нижнего Новгорода, Поволжья, Москвы и Санкт-Петербурга
М.: Вест-Консалтинг, 2008. — 200 с. Книга составлена по результатам второго поэтического фестиваля «Литератерра-Москва» (март 2008), поэтому его состав не мог не быть весьма эклектичным. Московский раздел не слишком репрезентативен, хотя в числе его участников такие авторы, как Евгений Лесин, Света Литвак, Дмитрий Тонконогов, Всеволод Емелин. Чуть ли не полным составом представлены участники объединения «Фронт радикального искусства», среди которых как автор значим только Владимир Никритин. Среди нижегородских поэтов мы встречаем Арсения Гончукова (одного из инициаторов проекта), Дмитрия Зернова, Евгению Риц, Марину Кулакову, но не видим многих других ярких имён. Можно отметить также подборки Игоря Белова и Владимира Кочнева. При вполне профессиональном уровне ряда материалов к изданию как целому приходится отнестись, скажем осторожно, критически.
О как искусно — тили-тили — / Подходит тесто — / Любое место будет пусто — / И наше место (Е. Риц). Трое: Стихи
Каменск-Уральский: Агентство культурной информации «Культпросвет», 2008 — 48 с. Сборник трёх каменск-уральских поэтов. Наиболее ярким, вероятно, может быть назван Андрей Шалобаев: в его стихотворениях обнаруживается интонационная близость с постметаметафорической линией, весьма активной в уральской литературе; отдаёт поэт дань и абсурдизму. Стихи Ильи Ненко построены на горькой иронии отчётливо романтического происхождения. В текстах Евгения Черникова подчас центральным становится достаточно убедительная в художественном смысле прямая апелляция к традиции просвещённой советской поэзии (от фронтовиков до Ю.Мориц).
В тишине проходят годы / Стих мучителен как роды / То ли клапаны в мозгах / То ли насморки в ноздрях // В темноте рыдают губы / То ли ток идёт по трубам / То ли вода / По проводам (А. Шалобаев) Сергей Фед. Трёхстрочия: Ежедневник 2005-2008
М.: Вест-Консалтинг, 2009. — 250 с. Своего рода лирическо-иронический дневник в минималистических формах. Трехстишия Сергея Феда (псевдоним Сергея Шанаева) лишь отчасти встраиваются в привычную манеру верлибрических подражаний поэзии хайку; здесь обнаруживаются и внутренняя рифма, и иные звукописные приёмы. Многие тексты сборника несамоценны, будучи именно «записями в ежедневнике».
Берегите вещи, дети. / Они помогут жить на свете. / И, может быть, не только вам. Людмила Ходынская. Маскарад близнецов: Стихи
М.: Изд-во Р. Элинина, 2008. — 65 с. — (Серия «Русский Гулливер»). Сборник московской поэтессы, последнее время живущей между Россией и Западной Европой. Ходынская — признанный мастер неоавангарда (она известна как один из трёх — совместно с К.Кедровым и Е.Кацюбой — создателей Добровольного Общества Охраны Стрекоз, от ассоциаций с которым, впрочем, в последние годы решительно открещивается). Поэтический язык Ходынской можно обозначить как максимальную радикализацию метаметафорической школы, подчёркивающую в большей степени её экспериментальные (чуть ли не приближающиеся к автоматическому письму), а не более популярные среди адептов и продолжателей барочные корни. Не обходит вниманием Ходынская и поле визуальной поэзии.
это может быть мило и бабочка на твоём животе / раздумывает примеряясь это ли место / вдалеке марево двигающееся корабельных кренделей / и тесто письма делают разговор вязким и неуместным Дмитрий Цесельчук. Непрерывный фотомонтаж. Избранное. 1964-2008 гг.: Cтихи, поэмы, переводы поэзии, эссе, интервью, диалоги
М.: Библиотека газеты «Мол», 2008. — 180 с. — (№1 (51)). Стихи Цесельчука можно было бы назвать прямолинейными (недаром Юрий Проскуряков так много говорит в предисловии о поэзии революционных демократов), однако их публицистичность оттеняется жёстким примитивистским стиховым строем. Среди переведённых Цесельчуком авторов — латышские, литовские, азербайджанские, грузинские поэты; из переводов с английского можно выделить рок-баллады Боба Дилана. В эссеистике интересны воспоминания о Леониде Губанове и вообще СМОГе).
как солдат идёт на штык / так и я к тебе привык Д.Д. Валерий Черешня. Шёпот Акакия
СПб.: Алетейя, 2008. — 256 с. В четвёртую книгу петербургского поэта (р. 1949) вошли стихи и проза «Герой ушедшего времени», по непонятным причинам не обозначенная в содержании (хотя обширное стихотворное собрание пересекается сквозными мотивами с «Героем ушедшего времени», жанр которого можно было бы определить как мемуарное эссе). Завершается «Герой ушедшего времени», помещённый в конце книги, «прологом», первый поэтический раздел книги, наоборот, именуется «Иов. Послесловие», что может тоже указывать на взаимообратимость поэтического и мемуарно-эссеистического начал. Образно плотный поэтический язык Валерия Черешни — живой, со своей интонацией, временами скептической, временами восторженной, но всегда настоящей.
Крыши, выше маши, дуй, взлетай, / ведь на то существует подъёмная сила, / чтобы землю взбесив, вдруг её превратила / в долготу улетающих стай. Дарья Суховей Феликс Чечик. Муравейник: Стихи
М.: Водолей Publishers, 2008. — 144 с. Сборник живущего в Израиле поэта предварён предисловием Владимира Гандельсмана, что само по себе — весьма значительная рекомендация. Впрочем, поэзия Чечика способна существовать и вне рекомендаций: скупая, обнажённая лирика, полностью основанная на традиционалистском минимализме: излюбленная форма поэта — восьмистишия. Несмотря на принципиальное указание учительской фигуры — Ходасевича — Чечик имеет отношение и к другим фигурам эмигрантского «сиротства» — Борису Божневу и позднему Георгию Иванову.
Подняться над собой, / как если бы над бездной, / растаяв в голубой / безбрежности небесной. // И зацветает медь, / и воду лижет пламя, / где ласковая смерть / склоняется над нами. Алексей Чуланский. Прототороид
М.: Абракадабра, [2008]. — Без пагин. Сборник московского поэта, изданный в традициях техногенного бук-арта. Поэзию Чуланского можно определить как психоделическую (автор в своё время был близок к кругу легендарного журнала «Птюч»): для этих стихов характерен максимум дегуманизации, выведения поэтической речи за пределы личностного как человеческого; здесь возникают интересные и крайне неожиданные параллели с циклом Игоря Холина «Космическое», однако то, что у старшего поэта звучало иронически, здесь приобретает совершенно серьёзные черты.
мультисмерть / аннигилятор / крови ток / формула информ / эластика / пентаграмма / анаграмма / статика / антианиматика / антианиматика Виталий Штемпель. На уровне дыхания: Стихотворения
СПб.: Алетейя, 2009. — 184 с. — (Серия «Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы»). Сборник живущего в Германии с середины 1990-х поэта. Иронический взгляд на обстоятельства быта позволяет Штемпелю преображать обыденные обстоятельства и стёртые каждодневные чувства в материал для письма.
Стареющий поэт с симптомами нарцисса, / Отменно плодовит и мудр как гюрза. / Он в боги не попал и в мэтры не записан, / Но он умел быть против, когда другие — за... Д.Д. Дополнительно
Проза на грани стиха Михаил Бару. Один человек: Большая книга малой прозы
М.: Livebook, 2008. — 400 с. — (Просто хорошие книги). Сборник прозаических миниатюр московского поэта и писателя. В основе фрагментарной прозы Бару часто лежат развёрнутое размышление, бытовой эпизод или парадоксальный анекдот; другая излюбленная творческая основа для писателя — очерк, рассказ о путешествии, незнакомом пространстве и людях, его населяющих. Проза Бару отличается явственностью, выписанностью лирического «я», которое готово комментировать самые разнообразные обстоятельства и явления.
Одиннадцатое августа. Ещё вчера было лето. Жаркое и пыльное. С огрызком облака в правом, вылинявшем углу. А сегодня уже ещё лето. С мелким замшевым дождичком. Ещё тёплым. Ещё созвонимся. Ни к чему записывать. И так запомним. Борис Ванталов. Записки неохотника: Неполное собрание текстов
К.: Птах; СПб: Алетейя, 2008. — 320 с. Том прозаических сочинений известного петербургского поэта, писателя, художника и перформера (также известного под псевдонимом Борис Констриктор). Основную часть сборника составляет фрагментарная трилогия «Конец цитаты» (не путать с одноимённым сочинением Михаила Безродного!) — собрание записей в дневниковом духе, квазидзенских медитаций, разного рода занимательных цитат и т.п., — текст, написанный в традициях поэтической проза Леона Богданова. В томе также — повесть «Утром три», фрагментарная проза «Записки неохотника», заметки и мемуарные очерки Ванталова.
Люди, которые оплакивали свою участь ещё до появления на свет, обычно плохо видят. Д.Д. Линор Горалик. Короче: Очень короткая проза
М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 144 с. Хотя Фёдор Сваровский и называет стихи Линор Горалик в качестве примера «нового эпоса», сама Горалик, по его словам, стихи свои к «новому эпосу» не причисляет, уж «очень они личностны». Однако если обратиться не к стихам, а к микроновеллам «Короче» — новому жанру, открытому и разрабатываемому Горалик, то можно легко увидеть, что именно эти микроновеллы и носят все признаки «нового эпоса», перечисленные Фёдором Сваровским в его известном манифесте: «1. Эстетический эффект достигается при прочтении произведения до конца. Отдельные строки в основном не имеют собственного художественного значения, т. ск. эстетического «веса». 2. Все эти тексты похожи на фрагменты киносценариев, на наброски романов, на куски диалогов из фильмов, на закадровый текст, на синопсис. Они нарративны в широком смысле слова. 3. Эстетический эффект наступает от манипуляции, игры контекстом. 4. «Катарсис» при прочтении текста возникает именно от узнавания контекста и находящейся за пределами текстов подразумеваемой обширной фабулы...» Не будучи стихами в прямом смысле слова, тексты Горалик легко попадают под все эти определения — это некие «свёрнутые» истории, сверхплотные фрагменты бытия отдельных и частных людей, застигнутых на пике эмоционального накала. Эти фрагменты теоретически можно «развернуть», «разархивировать» в сценарий или роман; в каждом отдельном случае это может сделать сам читатель, домысливая подразумеваемое на основании своего личного опыта или воображения. Тот редкий случай, когда лакуны и пробелы в сказанном значат едва ли не больше самого сказанного.
С первого раза
Было только начало июня, и от всего мира шёл мокрый зелёный запах.
— Давай, — просительно сказала вторая, поспешно слезая с качелей и потирая ушибленный локоть, — давай, как будто это была Начальная Пробная Попытка, а теперь мы будем делать всё по-настоящему.
— Нет, — сказала первая, поднимаясь с мокрой чёрной земли и пытаясь очистить ладони от жирной грязи, — нет. Давай, как будто это была Программа Испытания Верности, — и ты срезалась. Мария Галина Проза — принципиально сюжетна, в том числе и малая проза, которая объёмом меньше страницы текста. Линор Горалик изобретает (или транспонирует, не исключено, что именно этого не «не было», а «не хватало» словесности) новый жанр, в канонах которого полуторастраничный текст выглядит объёмнее «Войны и Мира» или какого-нибудь сильно затянувшегося детектива, и в нём, тем не менее, ничего не становится ясно до последней буквы. Чужая речь (а именно эта рамка — подслушивание в «Говорит», подглядывание в «Found life») в поэзии и прозе — диаметрально противоположные стилистические приёмы. В поэзии чужое становится существеннее, в прозе — неощутимее как чужое. В ультракороткой прозе Линор Горалик от подслушанного («Говорит») — чаще всего трясёт, случайно увиденное («Found life») тянет полуулыбнуться, не столько абсурду бытия, сколько тщательно подмечаемой безграничной доброте и нелепости разных людей. Назывные предложения и помещение минимальных текстов блоками создаёт необходимый остранённый контекст.
* * *
Две немолодые продавщицы в круглосуточной стекляшке, в два часа ночи танцующие вальс среди вёдер с цветами и декоративных целлофановых лент. * * *
Девочка, в слезах кричащая: «Динозавр вымер!!!» когда от её огромного воздушного шара остаётся только ошмёток оскаленной пасти и кусок чешуйчатого хвоста. Дарья Суховей Александр Иличевский. Ослиная челюсть: 87 рассказов
/ Предисл. В.Губайловского. — М.: АСТ; Астрель, 2008. — 222 с. Однако, всё же стихи, хотя и трансформированные, метаморфированные. Во всяком случае, по словам самого автора. («История «Ослиной челюсти» нелинейна. Проще говоря, это подборка стихотворных текстов, переписанных прозой, причём разрыв между некоторыми текстами был порядка десяти лет» — Интервью сайту «Литературная Москва»). Мало того, в текстах прослеживается вполне уловимая система рифмовки, структуры, ритма:
Ночной вокзал. Бессонницы песок из ламповых часов в зрачок, натёртый потоком воздуха, наискосок входящим в темень мозжечка — на вёрсты. Глаз опухает — как осы сосок, спикировавшей сквозь свой жёлтый обруч, — и вертится, краснея, на восток. Мент на себя похож. И глаз — на глобус.
Я прибыл в Ялту поверху, как гусь, подстреленный из собственного зоба, пальнувшего картечью вопля — "Русь! тебя люблю, но проклинаю снова".
И вот в Крыму... Вокзал, где я боюсь, что мент меня, бессонного, отметит, и створки — хлоп. Мой слепенький моллюск пищит в песке, которым время светит.
Иличевский — импрессионист, фиксирующий мгновение не потому, что оно прекрасно, а потому, что оно полноцветно и плотно; иногда кажется, что именно здесь, отказавшись от обязательного для прозы сюжетного каркаса, он ощущает подлинную свободу и полноту бытия. Он, как и Горалик, предлагает читателю некий плотный пакет информации («Критики часто упрекали прозу Иличевского в перенасыщенности: хорошо прочитать один абзац, а потом наступает утомление и внимание рассеивается. В этой книге писатель предоставил возможность прочитать один абзац как законченный текст» — Владимир Губайловский, из предисловия). Читателю, однако, здесь предстоит не заполнять лакуны, а раскручивать метафоры: наградой ему станет иллюзия присутствия, соучастия, восприятия чужих ощущений / воспоминаний как своих собственных. Иличевский даёт читателю возможность «как бы» проживания острых экзистенциальных ситуаций, далеко не всегда приятных, иногда болезненных, но уже запечатлённых в прошлом и потому скорее ностальгических, чем травмирующих. Мария Галина Андрей Сен-Сеньков, Алексей Цветков. СЛЭШ: Cборник
/ Предисл. А.Драгомощенко. — М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2008. — 108 с. Поэт Андрей Сен-Сеньков и прозаик Алексей Цветков совместно уточнили арт-практики друг друга. Это даже не поэтика взаимовлияний — Цветков остался быть рефлексирующим нарратором, а Сен-Сеньков — фотографирующим поэтом метавысказывания, и в совместных работах раздельные почерка узнаваемы. Текст произведений, созданных в соавторстве, как правило, многоступенчат — в нём комментарии, фотографии, комментарии к фотографиям, обобщения, и стремительное вознесение обратно в сюжет. Кроме совместных произведений, в книгу входят два рассказа Алексея Цветкова «Город, выславший сообщение» и «Звук» и прозаические миниатюры Андрея Сен-Сенькова, в том числе собраны его эссе из проекта «В моей жизни».
Девочка давно читает книги только со словом «ультра» на обложке. Первую она купила из-за названия, не смогла в таком шрифте отличить английское «насилие» от английского «фиолетовый». Внутри стихи про отворачивание овчарочьей головы. (Цветков / Сен-Сеньков. «Тест на беременность»). Дарья Суховей Для повести Алексея Цветкова «Звук» характерно смешение автобиографических фрагментов, отличающихся от эссеистики писателя лишь усиленным лиризмом, и неожиданного фантасмагорического сюжета. Эти элементы скреплены темой акустического восприятия в движении от концерта Шёнберга через атональность его музыки к смертоносным звукам окружающего мира и обратно. В совместных текстах, иллюстрированных фото-работами Сен-Сенькова, можно отметить своеобразную «магическую энциклопедичность», когда словарная статья или новостное сообщение (правдоподобное или даже правдивое в своих основных чертах) получает неожиданное волшебное продолжение. Энциклопедия совмещается здесь с бестиарием, а фотографии демонтируют саму идею иллюстрации, отражающей реальность описываемого объекта, ради интенсивного умножения смыслов, дополняющих и обогащающих текст. Кирилл Корчагин
|
