Воздух, 2008, №3

Дышать
Стихи

Из книги «Китайский десант»

Андрей Поляков

* * *

«Как берётся
          и куда садится,
                    и зачем поётся?»
...вдалеке
пролетала нищая синица
лёгким пеплом шороха
в руке.

Только я —
                    рассказывал про звёзды, поднимал
подругу на руках, пробегал по переходам
в тёмных толпах, ездил на подземных,
на железных поездах!

Я не знаю, что-нибудь напрасно
я сказал про звёзды и любовь,
где подруг не больше, чем с напёрсток
                    от воды далёких городов?

Но синица за́ морем крестилась,
и на руку девушки моей
                    дорогая гостья опустилась...


* * *

Слива и липа, синица и ласточка —
          мне ли вас не воспевать?
Или по плитам осеннего кладбища
          мяч с мудаками гонять?

В мокрой листве отражается золото,
          мяч под ногами звенит —
всё хорошо, если сильно и молодо
          сердце от злости болит.

Всё хорошо, если каждая косточка
          твёрдо впечатана в стих...
Слива и липа, синица и ласточка —
          это о вас, дорогих!


* * *

Кто занят книжкою, как девушкой
своей, за августеющей дубровой,
тот тенью бога хромоногой покинет
крымский лес и встанет у дверей.
Заумный козий бог темнеет в темноте:
но мы давно не дети, мы — не те,
высокая и русская не очень, где листобой
с тобой желтеет ночи, где цедит свет
знакомая звезда, где нашего народа
борода, где виден сон...
                              Я вижу сон...
Во сне —
          мне кто-то говорит
и повторяет:
Как боги властвуют сознанием больным
и . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ошибок ввода/вывода
          удалено:
навек?


* * *

Кошка
— это серые ходьбы зверя! —
          разговаривает:
«Я надеюсь о Боге...»

Немного собаки говорит:
          «Лаем, лаем!
удаляемся, удаляемся!

Никого не остаётся вот здесь,
кроме отражения бумажной луны

на лезвии потерянного ножа
          в плакучей речке
Салгирке...»

Или ещё один раз:

«Ничего не замечаю смотреть,
кроме отражения луны, не луны
на трупиках потонувших мечей
          в голодной реке —
Монголке».


* * *

Осиновый лист
          не становится
          светлого цвета плотом,
чтобы плыть лилипуту монголу
          вдогонку
          от пива с подушками пышного тела
холмисто-задастой блондинке
(Европе). Осеннего дыма советских заводов
сжигаемых замертво листьев деревьев
деревьев дубы —
          не становятся летними пальмами
ювелирного, кажется, кладбища,
          словно имени Леты и Ялты,
в человека поэмы словах
(человеческой доли в словах),

не торопятся лёгкими смуглыми
что ли к Моцарта музыке пальцами
          что ли тонкими с кольцами дочек,
стареющих временем,
          утренних телеведущих
(воскресный фантом). И грядущий всерьёз,
январского цвета,
          играющий медленно кухонным лезвием,
          кафельный снег —

нет, не станет он холодом шороха
белого паруса шелеста
шёлковой ткани китайской футболки
          из сине-зелёного
          древнего греками
Чёрного моря
(всегда, никогда)...

          О, как наших письменных
          варварских песен,
скрещённых кленовых клинками
понапрасну, вороньих ветвей
корабельно-древесные строчки
как дремучи, скрипучи, грубы́

(ну, давай, начинай понимать!),

кто, бледная близостью, пьяная Господом,
          наилучшая девушка вечера
          с лёгким, как в лодке, наклоном походки в высоких ногах,
кто ласково свет перед ними,
          улыбнувшись своим не лицом,
          словно имени Пауля Целана,
как зеркальные двери, откроет
хрупкой, как рюмка, пожалуй, прозрачной рукой,

кто, девушка, пустит,
          обречённых для птичьего
          знойного звона
          в магазинах товаров чумных до зари городов,
унесённых, как в сказке, птенцами, китайцев
в больную Европу,
          желтеющих в пасмурных комнатах,
          пыльных косточек мыслящих книг
          (от машинной работы давно никуда не искрящих)
на последний в немецкой
          стоспальной постели —

как сентябрьское солнце заката
          сквозь колюче-кудрявые стёкла многовидных цветных витражей
          в хрящевато-крылатой пещере собора
(брысь, летучая кошка! смелее, летучая мышь!),
          в вертикальном лабиринте паутин библиотеки —

по-хозяйски усталый,
словно имени Освальда Шпенглера,
          кавалерии зябнущих ласточек
          и пехоты Сюнь-цзы облаков
по велению дыма —
ночлег,

          где я объясню,
объясню,
          засыпая в себя,
где я изменюсь,
пояснив себе:
          «осень пришла»,

          а может быть, набормочу себе:
          «осень пришла»,

«осень»,
«пришла» —
          откуда пришла?

          где слева — направо —
слова?
          откуда пришла?
(оставлю...)...

навряд ли
          уж я расскажу себе:
          «осень пришла»
и «тополь наполнен
          внизу —
серебра
          желтизною»,

и
«осень, ты осень»,

и

«Зоя пришла
          и жила»,

и
«я —
          достаю сигарету
рукою, рукою...»


* * *

Близок дом
и скоро завтра —

          скоро завтра
и
          сентябрь.

          Скоро будут праздники —
жёлтые
          и разные!

          Говоришь?

Говори.

          Скоро
будут
сентябри!

Раз-два-три —

          четыре —

          сорок

оборотов:

молодой
                    человек
паренёк
          в водку
          бросит

перстенёк,

          будет петь
                    паренёк
          мальчишка
по раскисшей
          книжке,

в горле парень молодой
петь о водке ледяной —

          подслащённой-золочёной —

синеглазой —

          — кровяной...


* * *

То не ветер
          Володе —
двоюродный брат,

то не осень —
тройная сестра:

          это ленинской кровью
безумен закат,
          это птицы воро́ны,
как тряпки,
          летят

и они же —
          кричат
до утра,

          мол, болит голова,
          у Володи —
болит голова,

и не хочется
видеть в тетрадке

          красноватые
          эти
          слова,

бормоча:

          «Я в порядке,
          в порядке...»


* * *

                   Ольге Мартыновой

Запишем, китайский товарищ,
как нам говорить повезло:
«Худой зов воздуха
и хлипкое лицо
в июльский полдень лип,
в обеденное время
с плотными от золота рюмочками глаз,
полными разноцветных слёз
и музыкально-де́вичьей печали
— не уверен, не уверен, что музыкально-де́вичьей,
но пусть уже
остаётся! —
как будто смотрит ангел на меня
сквозь крылышек из девушек-стрекоз,
а мне смешно и мило —
недорогая радуга-родня
древесное лицо преобразила,
но мы его наденем всё равно,
как будто пьём невинное вино
и говорим о родине вполсилы,
пока в траве сидящий дурачок
хранит билет на западо-восток
и бьёт врага огромною коленкой...»
«Не знаю, — сказал мне китайский товарищ, —
прошу помилования, но я, действительно, не знаю,
что вам и ответить на это,
невидимый крымский поэт,
и никто не знает...». И никто
не знает.


* * *

Однажды танки войдут
в Пекин, а чья-то Зоя поднимет
          бровь, положит бабочек
на виски
          и вспомнит
школьную
нелюбовь.

А я допью горьковатый
          чай, поеду в Ялту,
когда усну,
где чьи-то волосы
по плечам,
          летает
          Звягинцев
на луну.


* * *

С желтоватым востока ростком
перепутано дерево дня:
это я ли не вспомню тебя
          — молодое, худое?
Хочешь, правда, воды принесу
в нежной рюмке ладоней живых,
если голубем станешь моим
          — и воробьём незнакомым?
Только дерево этого дня,
обойду тебя против часов
и на тёплых руках принесу
          — золотистую землю Тавриды,
только цвета родную мою
землю тела и землю тепла,
чтобы, дерево, деревом ты
          — просто деревом
стало —
Платаном.


* * *

Раскосых ласточек мелькнуло мне сейчас,
и вечер в городе, как в дереве, погас.

Не стало Киева! а над моей Москвой
Китай лысеющий склонился головой.

Привет, империя, я твой больной солдат,
я болен бедностью, но августом богат!

Я в ссылке призрачной, но весь я не умру
в листве таврической, на каменном ветру.

На старом кладбище примерю, как дурак,
имперской выделки невидимый колпак

и, прямо в голову глотая аспирин,
поверю в Тютчева, поверю не один.

С двумя подругами продрогший человек,
влечу в парадное, как пчёлы на ковчег,

а ветер с севера, повисший в тишине,
подует музыку о звёздах и луне.

Хоть деньги осени (искомое тепло)
навряд ли выдадут Гадес или Дельво,

но умных ласточек небесная Москва
китайским золотом вернёт мои слова.







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service