* * *Белело сквозь ветки какое-то озеро,
и облако в нём отражалось одно,
и долго плыла паутина по осени,
но это, наверное, было давно. Ничьей никогда не была однокурсницей,
мне хочется дальше от общих начал,
как бабочке хочется бледной капустнице
обратно в утробу, да кокон пропал.
* * *
Утоленья культурного голода с целью,
осмотрели мы дом с его твёрдой постелью,
с его зеркалом, с пишущей старой машинкой,
с расшатавшихся клавиш болтанкой, лезгинкой.
Обратили внимание на простоту мы
обихода, на жёлтую сеть амальгамы,
отражавшую если не нервность костюма,
то сухую издёрганность личного хлама.
И ещё так стояли в аллее деревья,
так звенел бом-бом-бом колокольчик железный,
будто звал оглянуться туда, где деленья
облетали с берёзы уже бесполезной.
* * *
Пригляделась, что там не звезда,
а медведицы целой созвездие,
впрочем, есть и другие места
и такие поместья — над заборами небо темно,
ни гнезда не видать, но, случается,
и медведица крестит окно
и кадилом махать порывается. И тогда растекается дым
в декабре-январе приснопамятно,
и тогда мы с тобой говорим:
не одна в небосводе звезда видна, но одна там мерцает в окне
незабвенная, белая, синяя.
Там, любовь моя, встань в простыне.
Навсегда заслони её.
* * *
На рожденье дочери подмёл
чисто и старательно вокруг
и кухо́нной тряпкою протёр
окна, словно Шива многорук.
И в парадном сине-голубом
с лампочкой развенчанной вверху
видел ровный свет под потолком,
разливавшийся по потолку.
И когда мормон стучался в дверь
и совал в ладонь твою листок,
ты ему, как бывший пионер,
объяснил, где Бог и где порог.
* * *
Мы писали пальцами чернильными,
наши пальчики устали,
а теперь глаголы эти гиблыми
сами в строку шевелят устами. Вы, поля бумажные, глядящие
сквозь косую линию,
знайте, как ложится подлежащее
в землю синюю. И лежит во мраке неопознанно
под лежачим камнем,
все его эпитеты порозданы,
как костюмы родственникам дальним.
* * *
Пусть страха не знает, пусть мучает кукол
ребёнок, копилку разбив,
а мы уже сами становимся в угол,
сознательность проявив. Мы знаем, проказника и малолетку
не выдаст копилка-свинья,
а нам уже в угол подай табуретку
и вервие из-под белья. Умоемся, братие, чисто слезами,
окурок дрожит на губе,
и муза, вотще осквернённая нами,
бормочет: а хули тебе.
|
