[via appia]

винная лавка, увы, с десяти закрыта.
купим ли? — гадали римляне по полёту птиц,
а я — по тебе, аурелия аурита,
девочка с тысячью лиц.
перелистывать все — жизни не хватит,
вот и довольствуешься самыми милыми, двумя-тремя,
одним — на рассвете, скажем, другим — на закате.
некоторые говорят, это и есть семья.
какое там. встречаться по четвергам в таверне,
когда она приезжает на курсы изготовления новостей,
на сеновале в свежескошенной зелёной люцерне,
в виноградной лозанне, вне городских стен,
или в съёмной корпускуле — ну что ты, что ты,
что ты плачешь, глупенькая, времени до десяти полно,
это седьмой этаж, только птицы высшие сефироты
заглядывают в окно,
только интеллигентским розовым слабым анжуйским,
этой разбавленной кровью, отгородясь
от иной, густой, простонародно-жуткой,
словно надпись над лавкой текстиля «шуйская бязь»,
мы и живы. нам ноздри травинкой щекочут боги,
когда всё исчезает, и вровень стоит с лицом
золотистая пыль на аппиевой дороге,
случайным поднятая колесом.

[ч/б]

ляг скорее, зима, подоткну тебе одеяло.
будешь ворочаться — спою тебе потихоньку.
наши дети двенадцать лет не видели снега,
позабыли скиинг энд скейтинг.
там вдали метель — лети, лети, лепестричка,
медсестра дала валидол, лепесин в дорогу,
там ещё керосинка, лепет под водку, дуэли
на расстоянии поцелуя.
ляг скорее, зима, ну что тебе всё неймётся,
широко раскинься, вольно — голова в магадане,
левой ногой докоснись до чермного моря,
правой ногой — в мурманск.
нежно возьму тебя в начале урала,
ни одного туннеля так не оставлю,
прошепчу: «ни шагу назад — за нами столица,
за окном минус сорок».
я купил линолеум, гвоздиком покорябал.
подписал «NN, мастер линогравюры».
ляг скорее, зима, пусть тебе приснятся
чёрно-белые реки.

[царевич]

плотно ли, хорошо ли сидит на тебе январь?
как на тебя шили, сидит как влитой.
красные кровяные, киноварь, государь.
волоски, эпидермис, маленький мой.
три дня как народился в голубом терему,
в корпусе акушерском, рифмохват-сумарок,
а уж дрожит заранее — возле виска ему
жестяной пропеллер выполняет урок.
так всю жизнь твою будет остроклювый сапсан
с неба следить добычу — только мышью и лечь,
прижаться к земле, к скале, к эпидермису, к волоскам,
к папеньке твоему дамоклу, тебе несущему меч.
все у вас в роду воины, ты один подкачал,
некрасив, невелик ростом, нелюбим лошадьми.
папенька на всякий случай говорил с палачом,
а о чём — знают красные кровяные твои.
то-то тебе приводят, каких попросишь, блядей,
моют заморские фрукты в проточной воде,
и радиостанции углича транслируют целый день
колокольную музыку по заявкам нквд.

[жетоны]

видя жизнь, несущуюся во тьму,
«почини», — говорит ребёнок.
можно умилиться, конечно, но
в общем, нечему умиляться.

хочется забыться и потеряться.

но и это сделать непросто:
всё расчерчено на квадраты,
и для перехода из одного в другой
требуются особые жетоны,
выдаваемые только лицам
первых десяти рангов.

[шкатулка]

                                   Максу Кучеренко

вышел и́з дому, шёл по переулку —
с твёрдым панцирем, с мягким животом.
знать, попал в музыкальную шкатулку —
не вернулся ни в этот, ни потом.
только что-то осталось на комоде.
что-то тикает, звякает извне —
то ли фото с улыбкою на морде,
то ли почта с сумою на ремне.

иногда, словно джазовая тема —
торможу ли, туплю ли от жары —
возникает, расталкивая тени,
напевает, смеётся, говорит,
просит водки и снова умирает.
(вызвать мастера. вставить новый чип).

люди движутся. музыка играет.
люди падают. музыка молчит.