Из цикла СТИХИ О СМЕРТИ И ЛЮБВИ
(Вторые тёмные поля)

В честь воды называю траву — рекой

            ...братия вечера возле косматой воды
                                              (яблоки осени и
                                                 золотые сады)
      там, где скажу тебе вещи о синем пороге
        о дочерях против сердца, о Боге, о Боге
            Вытяни тело, похожее сверху на дым
        в линию берега возле плывущей воды —
видишь, как боги бегут, закрываясь руками?
         это ли родина? или трава между нами?

К примеру, Авель: что ходили
        и лунный след в лицо ловили
Длина лилась одной реки
где хо́лмы, тёплые ночами
где мы (как яблоки легки)
        на берег бережно легли
чтоб реку чувствовать плечами

Мы говорились у реки...
Как травы осени, частями
        темнели родины под нами

Тавриды крыльями совы
шуршали с каждой головы

Как будто бы Авель — Орфей

                   Возьми слова, что сказаны сюда:
                     пускай они заплещут, как вода
                        и это будет зеркало второе —
                       защитное, кривое, не кривое...

«Да вот тебе, — я говорю, — и завтрак!»
И, с этими словами скинув с плеч
свою суму, я хлеб достал и сыр
В тени платана у реки мы сели
и принялись, как дети, за еду
Смотрю я на него (а ест он жадно)
и вижу, что меняется Орфей —
черты лица внезапно заострились
и все цвета оставили его...

Он быстро ест и вдруг, сомкнувши веки
как медиум, тягуче говорит:
«Ни пепел лавра в лоне Эвридики
ни плечи тела горьковатых Муз
ни полузверь, как лезвие, прекрасный
ни мраморный, вторичный человек
не обратятся жертвенною кровью
не привлекут развеянных богов
А Я ЛЮБЛЮ, ЗА ЧТО, НЕ ЗНАЮ САМ
БОГОВ ЭЛЛАДЫ ЛЕТНЕЕ МОЛЧАНЬЕ
ЛАДЬИ ХАРОНА СМУТНОЕ КАЧАНЬЕ
И РЕКИ ДЛИННЫЕ, ПОДОБНЫЕ РУКАМ!»

Мне стало страшно. Между тем Орфей,
наевшись до отвала, стал томиться
непобедимой жаждой...
                                             А река
перебирала медленным стеклом
и двигала сверкающей прохладой —
перебирая медленным стеклом
и двигая сияющей прохладой...

Орфей приподнимается тогда,
отыскивает место поудобней,
становится, как в церкви, на колени
и, наклонившись, тянется к реке
Но только лишь воды коснулись губы —
раскрылась в горле рана, как цветок,
и губка выпала — за нею капля крови
скатилась в реку! Опустевший труп
и сам упал бы в воду, если б я
его не подхватил!
                                  С большим трудом
втащил я тело на отлогий берег
и, внутренне оплакав мертвеца,
любимою землёй навек засыпал

...Что было делать? Мне пришлось бежать,
от родины и дыма отказаться
и выбрать добровольное изгнанье,
как выбрал Зевс —
                                 когда пришёл Христос

Новый Ганимед

                  Летят и лечат ласточки тетрадь —
                   они — мелькать, а я их — записать:
                                           мол, что творится
                                       что у них творится?

Как снег, которого здесь нет, но
о котором говорится, сквозь снег
мелькающая птица —

похожа снизу на балет, где летних
ласточек букет в снегу белеет, как
больница. Так видится. Но убегу вдали
по улице асфальтово-квадратной
от юноши-купца из северной земли

с бородкой голубой и аккуратной

Не спрячешь губы от Христа

                                      Я знаю, милый, мы с тобой одно
                                            убами Бога — красное пятно

Как дым, воскресший символист в московском дворике
повис, лицо на снег перевернул и вдруг
наверное, блеснул:

— Не спрячешь губы от Христа, когда
он хочет есть (и пить): уста холодные Христа
никто не в силе разлюбить

Быстрей молчи ему в ответ, мы тоже дым, а впрочем —
нет, мы очень спим, мы видим дым, давай-ка
вместе повторим:

— Не спрячешь губы от Христа, когда
он хочет есть (и пить): уста холодные Христа
зима не может заменить! уста холодные Христа
зима не может заменить!

На пришествие снега (с головой серебра)

                                                            Снежок
                                    — от тяжести сухой —
                               поправлю правою рукой?

А знаю:
             долгожданной горожанкой
скажи «зима» скользнула надо мной —
она, как шубку, воздух наизнанку
не вывернет, и не махнёт рукой
не позовёт из дымоватых улиц
не прислонится маленькой щекой
не вспомнит нас
                         (как в зеркале, сутулясь)
со мною и с тобою (дорогой)

Плечи Аполлона за двойным стеклом —

принакрылись инеем (русским серебром)
На окне вечернем Господи распят...

— Что ты хочешь, Господи, для ребят-ребят?

— Я хочу, чтоб дети северной страны не гулялись дети
не ходили в сны: там летейский пламень, елисейский мрак!

— Вот и ладно, Господи
вот и будет так

Солнце-Кощей

                    ...а лопнул Аполлон, как лягушиный шар
                              чтоб Музочка во сне воскликнула:
                                                                       «Пожар!»
                               ...а красная зима рождается во сне
                          где боги в темноте помочатся на снег

Листья лавра больно блещут
на воздушной на реке
Аполлон ломает вещи
девкой-дудочкой в руке

А я люблю своих вещей!
Я их поберегу!

Я вскричу Аполлону: — Ты Солнце-Кощей
я тебя оправдать не могу! ты сломал
столько тел и предметов людей, ты согнул
моё горло в дугу!! Но всё равно
сквозь собственную кровь любить
поговорить с тобой придётся
и эта красная
и нищая любовь —
советскою поэзией зовётся

Уснув, не спи, а то увидишь Бога

                            В снегу ужасно падающих роз
                 над глубиной Коцита спит Христос —
                       ах, кольца на руках Его сверкают
                             и не буди Его на свой вопрос!

Чтоб не остаться
                пылью снегов полей
не подложить под землю
                Крыло и Ногу
только ли птица
                светится на лету
только ли ангел
                пьёт молодую воду?

Зимние реки
                спят на плечах богов
рыба «февраль»
                блестит словарём во рту —
спящим отдать
                ключи от ещё стихов
но не менять
                крови почти на ртуть

Льдом или мёдом
                выделить монитор
в знак Либитине
                любящей место встречи
чтобы остался
                крови речной удар
в бывшее горло, в плечи —
                или не в плечи?..

Надпись на воде из дождя-дождя

                         Кровь богов рекой течёт: дождик
                                пляшет, но идёт (боги боятся
                                   бегать в лес, травы мешают
                             смотреть ногам, ворон на ветке
                           тускло сидит, дождик какой-то
                             nirooskiy), то идёт, то не идёт —
                                    а Музы любят круглый год!

Дождливо Анненские дни
в кино замешанные с солью
где губ до глины удлинить
не получилось на сегодня

сюда не вставлена луна —
лишь Поливальная Машина
плывёт над городом, темна

и хорошо остановима

Надену ладанку и чёрную футболку

                               На скорости воды, выравнивая вниз
                       как будто как шагов неслыханные шубы
                    по улицам скользит последний символист
                           под спящий шум дождя, как в зеркале
                 бесшумный. Но светел человек под водяным
                    стеклом — есть ласточки и чай, и царские
               чертоги, где все, кого он вёл своим глубоким
                 сном, в щастливой нищете беседуют о Боге

Нет, не луна по стёклышку любима, любимая стеклянная
луна: когда лицо вода проносит мимо, как тень воды
бегущая от дыма, в уста змея вползает из луча — да-да
змея вползает из луча!

Что ж, подержу во рту немного мифа, признаю в телевизоре
его, чтоб дольше спать, чтоб грудь больной богини
теплела мне у Климта и Дельво

Не чешуи «февраль» полунедели, не ветер «март»
ударивший хвостом, а милая луна в моём прольётся теле
как осень осени, как сна пустой восток

Я горевать о якоре и плуге, где реки длинные
раздвинуты луной, скользя в ночи волнистою подругой
когда-то глупой, бывшей и больной

О, незачем молчать, что всё проходит, что будет
Бог, а мы с тобой, сестра, поедем ли в автобусе, как боги
как ездили в постели до утра?

Воде полезны грозы и стрекозы! жаль, не могу
с ногами в Коктебель, изобретая ангелам заказы —
коньяк, лимон и милую в постель

Но женский дождь, подкрашенный водою, и слабых губ
молочное вино, волна невесты (или там студентки)
не утолят из мёртвых никого

Ахейскими как если кораблями исчезли
затонувшие венки, и берега занесены песками
и высохли, желтея, старики

Среди отцов, как скифы непокорных, средь городских
количества Камен я поверну своё сухое горло
к сегодня слов классическим венкам

Надену ладанку и чёрную футболку, перекрещусь
одной из этих рук, и поплыву, приподнятый как знамя
на пиршество (непонятых) подруг

Две царицы и Андрей

                                          ...заходят в летний сон две девы молодые —
                                                       тепло-зеркальные: какие-то такие

Андрей                            Кто видит, что Камена 
                                        как река —
                                                  у смерти занимает мотылька
                                        как зеркало разбитое, опасный
                                                (пустым полётом долго одинок
                                                над свечкой веет серый мотылёк 
                                        женобородый, глупый, сладострастный —
                                                как Библия раскрытая 
                                        прекрасный)

Оля                                 Над свечкой бьётся краткий 
                                        мотылёк - 
                                                по части сердца тихо одинок 
                                        как снег идёт над белою поляной
                                                (но ве́чера пчелиная пыльца 
                                                приподнимает линии лица
                                        когда выходит девушка из ванной 
                                                с лицом луны —
                                        красиво-деревянной)

Лена                                Да мне-то что? ведь я 
                                        не человек - 
                                                могу смотреть, не подымая век 
                                        где присмотрюсь в богатую погоду
                                                (а ты, другая, ходишь и блестишь:
                                                «о, тепловаты слёзы, - 
                                        говоришь, —
                                                как будто рай, открытый на субботу
                                        где я в любви нашла себе работу!..»)

Любая дочь — как дождь

                                Кто человеку человек: Господь, вода или
                              ковчег? Давай в слова, как в дождь, гулять
                                                                 и о ковчеге понимать

Попробуй умирать, но вот боишься, где языком, как
ветка, шевелишься, где лучше дождь, а хочется, чтоб нет
на родине, где звёзды и минет

Кто сохранит стеклянную прохладу: картин и книг
некрепкая преграда? Ни черепа, ни речи, ни ручья —
темнит в субботе девочка ничья

В салфетке боком светится конфетка, что ^птичка/_дичь
на сладковатой ветке, а чай — горяч, клеёнка — холодна
частичка ночи — в форточку видна

Движением груди нетороплива, как ночь, хозяйка
в зеркале красива, где я найду во рту её сестру
над завтрашней заваркой поутру

Стучат часы в копилке стрекозиной, зовут стихи
то Аней, то Мариной, шумит в ушах багряная волна
частичка дня — под юбочкой видна 

Любая тень, как дочь, угодна Б-гу, а ну-ка, поиграем
в синагогу: давай до богословской нестроки
отсюда полежим вперегонки —

Смотрит строго: ищет Бога

                              Кому-то — камни от Эллады, кому —
               к расивые дожди, кому — движение в груди
                                 от слов «нет-нет» или «не надо»
                     Увидишь ласточку мою, вздохни, что я
                                          её люблю, что дома я сижу
                                    (курю) и молча с Богом говорю

Дождик идёт —
                 ветер растёт —
пахарь в ладонях книги несёт!

Почвы печать —
                будет сорвать —
если не в силах зёрна читать!

Брат молодой —
                не тряси бородой —
хватит ходить за подземной звездой!

Тень коротка —
                земля глубока —
смерть неизбежна! любовь нелегка!

А мы спешим бессмысленной толпою

                                  Светят лица, блещет злато —
                                       мы спешим толпокрылато
                                                дабы в небе голубом
                                            был готов и дым, и дом

В лицо вдохнуть ли дыма дуновенье, русалку
на фарси перевести, поближе к левой лодочке-ладони
переложить ли жёлтые цветы?

Нет, не хочу ни тучную Ларису, ни толстых призраков
картошки и борща, ни белой глубины полезного кумыса
грибницы в бороде и в кушнере плаща

Ни пачки дыма с травами измены, ни ноги низа
пишущих подруг, ни общих зданий пышные громады
не позовут ни в ночь, ни поутру

Но привлечён воскресною погодой, явлением дождя
сквозь облаков, движением ветвей, звучаньем птицы
губой своей, прозрачной, как вино

В ней берег Крыма с синими краями и золотой балканский
алфавит, и ласточки, сквозящие стихами, и «Остров мёртвых»
в кипарисной раме, и бедная от холода Лилит

И яблоко. Что делать с этим кладом?.. Ты даже Тютчеву
не рад, но страшно чувствуешь, как дышит рядом-рядом
теологически чернеющий квадрат!

Подруга строгая грызёт тебя, как брата, а сбоку —   
облако в окно, а ночью — Греция, и думаешь куда-то:
«О, как мне ласково, прекрасно и темно!»

Но царь Андрей с машиной обвенчался, как будто меньше
родина, чем дым, где из развалин (цветом белокровных)
мы вышли к недостройкам городским

И вот скользим по набережным края бессмысленной
и праздничной толпой, по золоту друг друга окликая
мерцающему в каждый выходной

Пусть пастырь с песней, старящей, как свечка, поднимет
хлеб ребёнка на руках, и золотой муки́ прикосновенье
напомнит о каких-то облаках?

К закату улица напомнит

                                                  ...словом в стихе
          (словом с деформированной семантикой)
            поклянись на песке, на улице, на руке...

К закату улица напомнит
                закладку цвета стрекозы
акаций полный подоконник
                песок солёной полосы

                На вечер дом семиэтажный
                                где убежало молоко
                как будто парусник бумажный
                                в тетради двинется легко

Туда, горбатая для Крыма
                от кровель красной высоты
подкинет бывшая Камена
                прощальноюжные цветы

                Большое зеркало природы!
                                вороны отразятся в нём
                нешумных ящериц уроды
                                за вавилонским журавлём

А там, где тёплые ладони
                под журавлиный лягут клин
твой слепок с места не потонет
                в провале гипсовых осин

                Там Лотман тень твою толкает
                                в горячий ветер букваря
                и на усах его сияет
                                птицевечерняя заря

Там рядом дети учат в школе
                законы чтенья и числа
чтоб голова на тёмном поле
                автоматически цвела

                Как дети с маленькою тенью
                                с изнеможением в кости
                навстречу зимнему владенью
                                мы станем в зеркале брести

Давай пойдём с лицом бескровным
                острее рыбы на песке
по ледяным хрустящим зёрнам
                зима в зиме, рука в руке

                Так ходит осень, как хотела
                                в древесном золоте своём
                чтоб горло птицы не пиздело
                                а пело — мёдом и огнём

Но только тот болтун от Бога 
                кто любит твёрдые уста
кто к рыбе клонится глубо́ко —
                отредактировать Христа

                Кто ходит с Кришной, кто с Давидом
                                а ты, гуляя-под-крестом
                перешагни свои обиды
                                на птичьем языке пустом

Ты каждой тенью ходишь к Богу —
                не кровь твоя, а призрак твой
даст речи в сумерки дорогу
                за Елеонскою горой

                Всё называется: и снова
                                сестра, крылатая как брат
                тебя под локоть взять готова
                                в печальноговорящий сад

Но человеческой богини
                уста от золота тверды
хоть двести лет в её кувшине
                не слышно ябеды-воды

                Но есть ещё иная сила
                                в открытой призракам груди
                что птичий свет переместила
                                к блестящей рыбе впереди

Есть вещи с длинными глазами —
                они за нами проследят
когда блеснём под небесами
                в прошедшем (времени) назад

                Зачем же, блядь, такая тяжесть
                                древесно-мраморной руке
                что птичий свист однажды свяжет
                                с нелётной рыбой на песке!?

Смотри как падают звёзды

                                              Для кого-то Поплавского
                                                      это не город, а дым:
                                                он сюда не вернётся, а я
                                                           не уйду молодым

I

Давай, представь, что мы умерли, что нас
больше нету. Меньше нету, да и вообще нас
нету. Это нужно читать, это нужно не улыбаться
Наши девушки выдержали субботу, встали замуж

медленно помутнели. Поезда ушли на последний север
корабли, как яблоки, утонули. Но и ты, мой враг, ничего
не весишь, но и я, твой друг, только четверть дыма
Знаешь, Музы Богу не помолились, вышли ночью

в золото превратились, чтобы тщетно сниться
и тратить книги, чтобы жалко их — и нельзя за ними

II

Давай, что всё кончилось, всё уже не вернётся
что везде будет поздно, по всему будет поздно
Вот город Эфес, где его на карте? Да и Александрия
не та, что раньше. А Симферополь всегда был

городом смерти, если «город» и «смерть»
не одно и то же. Распад, распад, любимый начальник —
ворон, любимый художник — Бёклин, любимое
дело — осень, любимая влага — чёрный кагор

поэт — Поплавский, часть тела — почки, они
больнее и чаще, чем все остальные части

III

Давай, что мы дети, бывшие европейцы:
наши тела мерцают — их горький ветер колышет
по берегам Дуная, Сены и Ахеронта. Кто
полюбил Европу, тот позабыл Европу, тот

разучился плавать — волком, быком, лисицей
Наши слова бесплотны, наши стихи прозрачны:
смотри сквозь мои на запад, смотри сквозь мои
на город, смотри, как падают звёзды над статуями

героев, над кладбищем и заводом, над больничными
корпусами, библиотекой и теннисным кортом

Психея китайская

                                 Заварил мои слова
                    травянистый человечек —
                                    у него не голова
                     а раздавленный кузнечик

Горечью, гарью, пылью
слепком с влажного китайского стекла
повела ты, говорю, к неизобилью
бородатого меня
Горячит, горча, полынь
святый воздух, он же — чайный
        пар

над

        чашкой

дар

        случайный:

жизнь —

        останься

чай —
остынь!