I. ОКОНЧАТЕЛЬНЫЕ СУЖДЕНИЯ ГОСПОДИНА ТЕРРЕОEN HOMMAGE À ZBIGNEW HERBERT
1.
уходит из дома книжная пыль не вытерта распечатки
с исправлениями от руки любимые переплёты фотографии
дорогих лиц кухонную дверь плотно не закрыть: разбухла всё
говорил: завтра солнце высоко грязь на дне луж почти
суха доберётся ли он туда скорее нет да и
где а и купит — то что единственный раз это двадцать
два года назад при других обстоятельствах И будет подобен он мечу в руке ангела.
И не иступится острие лезвия его.
И лишится обоих глаз неверный.
Ибо поразила зрение вспышка стали Его.
2.
всё же с его анамнезом лучше под гору мышцы на ногах выдержат всё
время не по себе так ведь: никого ближе а и остаться было нельзя — кто
ты после этого и с собой не взять пока ночь не
свалилась разбегающиеся ящерицы взвешивай что
наделал дождь пойдёт — солнце сядет не до рефлексии не первый
день последнее проешь-проспишь и не думай что очень
нужен те умеют рецитировать не хуже всё возвращается к
одному да: никого ближе И по воле Его чрево жены неверного иссохнет и станет неплодно.
И зловонны сделаются истечения её.
Жена же праведника подобна смоковнице, украшенной плодами.
И сладостно лоно её познавшему её.
3.
и вот всё не так а представлял себе ставшие рутинными не совсем
те сейчас кончится куда не ясно теперь делать большой крюк всё
равно никто не ждёт эти: это ему жизнь не по силам — они-то своё
знают успеет сегодня И предстанет пред взором ангела вступивший в воинство Его.
И лишь достойный священной гибели погибнет.
А отвергнутый падёт в прахе под ноги праведных.
И неверные возвеселятся доле своей рядом с уделом его.
4.
одно хорошо: такой вид ничего не заподозрит можно и в
открытую пока не пропотел — хоть в первом классе знали бы
что впрочем возможно это всё так зачем-то в
гору: зачем сегодня последний раз можно позвонить завтра
аккумулятор сядет а что скажешь: нечего сказать И вострубил ангел о гневе Его.
Ибо старейшины родов забыли о часе молитвы.
И сыновья их не ревнуют о войне с неверными.
А дочери их в непослушании и блуде.
5.
совсем скис: никого не хочет убивать вроде не струсил такой как
был — никаких новых переживаний сердце бы заболело: а страх думаю
сильное переживание на стене: смерть главному Свиноеду и
странно: никакой солидарности а столько было гнева но почему-то
когда я вижу эти пустые зрачки ну и чего тогда Я Господь и Бог твой и Я дал тебе во владение землю мою.
От реки великой Ра и до гор Рифея земля моя.
Так ли ты ревнуешь об уделе моём?
Когда переполнен он неверными и жёнами их и детьми их детей?
6.
выбрался в город читает таблички на подъездах большинство давным-
давно чужаки не говоря уже о языке он и сам-то его так и не
выучил в молодости всё собирался да она как-то так
прошла а и вообще свежеотремонтированные стены огромные
магазины девушки с ухоженными ногами и их тоже И пал пламень с неба великой ярости Его.
И ураган гнева Его обрушил пристанища их.
И в священной войне истаял тук сердца их.
Праведные же упокоились на пажитях злачных.
7.
в заключение персонаж совершает нечто такое, после чего пребывание поэта в тексте оказывается излишним; тогда он, фрустрированный, из него выходит, а на его месте оказываются сначала санитары, а затем полицейские, следователи службы государственной безопасности, а также журналисты и съёмочные группы; постепенно они заполнят собой всё пространство страницы без остатка, и уже невозможно будет ни восстановить последовательность событий, ни даже вернуться в начало и и перечесть весь текст.
II. ВРЕМЯ УНИЧТОЖЕНИЯ
EN HOMMAGE À CÉSAR VALLEJO Kabina — 2 zł.
Pisuar — 1 zł.
Za korzystanie z umywalki — dopłata 50 gr. Туалетное объявление на оcвенцимском вокзале 1. Они все были довольно неприятны: недостаточно часто мылись; в компании вели себя неестественно, плотоядно ухмыляясь собственным сальностям. 2. Впрочем, каждый по-своему: и толстая грубиянка Броха с огромными сиськами, вечно усыпанными крошками от пирожков, так и не вышедшая замуж. 3. И прыщавый Герцль, порождение мезальянса (мама — виолончелистка, папа — слесарь), неправдоподобно вравший, что учится на адвоката. 4. И довольно злобный Сруль, росший без отца, бабка которого, заполнявшая своим визгливым голосом весь квартал, не умела говорить ни на одном языке, кроме жаргона; это он чуть ли не в двенадцать лет попал за воровство в исправительную колонию. 5. Его папаша потом уже объявился — видимо, тоже отсидел своё — без ноги (ругательство ещё было такое: я тебе ноги поотрываю); кажется, я узнал его протез: розовый такой. 6. И заносчивый Тевл, куривший и жравший невероятную дрянь, лишь бы не одалживаться у своего так и не выбившегося в буржуа отчима; единственное, что мирило с ним: во время вечеринок он пиликал на скрипке или бренчал на пианино; впрочем, довольно пошло, то есть, что называется, "с душой". 7. Даже живенькая Рохеле (однажды, когда я к ней зашёл, она оказалась без своих обычных белых трусиков), с романом "Стемпеню" в качестве "книжки под подушкой", со стишками Гейне при неправильном выговоре, в сущности, тоже была непроходимой дурой, даже не особенно претенциозной. 8. Те, что были попретенциознее (по-европейски одевались, болтали по-немецки без явного акцента), свалили, не дожидаясь конца того лета. 9. Осенью же местные гопники, писавшие на стенах: jebaċ żydów, погибли на фронте или были интернированы; кого-то расстреляли русские, кто-то ушёл в леса. 10. У новых организаторов бытия и времени были более совершенные гигиенические навыки, а те, кто ими руководил, и подавно, не путали между собой формы от ειμί, είμι и ίημι; некоторые даже умели читать партитуры. так что добавить к написанному автору нечего
III. ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ В СУДОВОЙ ЖУРНАЛ
EN HOMMAGE AUX POÈTES GRÈQUES MODERNES Скорблю о солнце и скорблю о годах что наступят Одиссеас Элитис Памяти Ирины Ковалёвой 1 особенно же неуместно выговаривать имена богов: Зевс, Посейдон, Феб (как в детской книжке); это как тогда, на затопленных улицах Гераклиона: в случайном световом прорыве как они сверкнули, очистившись от собачьей и человеческой скверны (подвиг, достойный Геракла!), — а потом снова: ветер и дождь, ветер и дождь; прервана навигация, отменены авиарейсы чего мы ждём, сошедшись здесь на площади? 2 особенно же неловко за подворачивающиеся фразы (даже не фразы — слова); вот ты тридцать лет (Одиссей превзойдён!) ждал этого берега, этого моря; попутно ты всякое видел: вспоминать и рассказывать можно долго; всё зависит только от самочувствия (а оно вряд ли будет хорошим в такую погоду); погас свет: где-то оборваны провода Греция меж тем снимается с места, пускается в путь 3 особенно же нестерпимо упоминать о «высоком», говорить «ясно» (а главное, «ясно» мыслить), вдохновенно декламировать строки «великих»; видишь, на хлопковом поле плоской Беотии (Гесиоду привет!) — нелегал-негр? это — ты; в пропахших мочой переулках за Омонией — безумный бродяга (а может быть, киник)? и это — тоже ты; для пентакосиомедимнов и всадников с рассвета надрываются отбойные молотки зачем ты тревожил слова, зачем ты их тревожил? 4 особенно же невозможно строить планы на будущее, уповать на монократию, аристократию, демократию (о, Платон!); доверие вызывают скорее мусорные кучи на элейских обочинах, промзоны Элефсина, целлофановые навесы над жилищами фиванских цыган; «героическое», в его изначальном смысле камнем из пращи камнем из пращи камнем
|
