|
Двадцать лет назад умер Геннадий Алексеев — поэт, имя которого хорошо известно всем любителям и знатокам русского верлибра.
Само появление автора, пишущего преимущественно верлибром, на отечественном поэтическом небосклоне было в 1980-е годы большой неожиданностью: до этого свободным стихом писали у нас или переводчики, ежедневно сталкивающиеся с иноязычным верлибром в своей практике, или авторы, ориентированные на рафинированную стиховую культуру малодоступного в середине ХХ века Серебряного века или того же Запада. Причём именно в оригинальном виде — примерно тогда же Илья Эренбург сетовал, что мастеров мирового верлибра в Советском Союзе из осторожности переводили силлаботоникой.
Алексеев как архитектор специализировался на русском модерне, был истинным знатоком этой эпохи, а значит, его интерес к верлибру отчасти мог быть связан и с ней. В качестве одного из основных типов стиха избрали верлибр Елена Гуро, Сергей Нельдихен и Николай Рерих; нередко обращались к верлибру Кузмин, Хлебников, Каменский, Кручёных. Однако все эти авторы были практически недоступны читателям 1960-1980-х, за исключением разве что специалистов.
Я веду к тому, что Алексеев, скорее всего, дошёл до техники свободного стиха более или менее самостоятельно. Это подтверждают и материалы его рукописного архива, переданного недавно родными поэта в Пушкинский дом: начинал Алексеев в конце 1950-х вполне традиционной силлаботоникой, правда, отдавая предпочтения её «крайностям» — с одной стороны, максимально строгому сонету, с другой — нерифмованному стиху, который у нас до сих пор многие путают со свободным; однако во второй половине 1960-х поэт постепенно осваивает верлибр.
Из предшествующей традиции легко узнаваемый свободный стих Геннадия Алексеева более всего похож на стих «Александрийских песен» М. Кузмина, опиравшийся на систему градаций, повторов и других риторических фигур, делающихся особенно заметными в стихе, лишённом рифмы и метра. Именно поэтому алексеевские верлибры, как правило, чётко организованы строфически: поэт демонстративно разбивает свои тексты на соразмерные строфоиды, соответствующие звеньям логического рассуждения.
Превратить подобного рода умственные построения в настоящую поэзию могли только особые средства выразительности, способные противостоять «прозе мысли». У Алексеева ими стали парадокс и особый наивный лиризм.
Именно благодаря второму стихи Алексеева в своё время пробились в печать и даже завоевали определённую популярность: верлибры художника регулярно печатали «Нева», «Аврора» и «Звезда», различные петербургские альманахи, у него вышло четыре книги стихов — три в ленинградском «Совписе» и одна в «Современнике». Можно сказать, что он был единственным в СССР автором свободного стиха, сумевшим напечатать так много. Но сегодня не менее актуальным видится первое: фантастическое сопряжение эпох и цивилизаций, прошлого, настоящего и будущего, природы и культуры.
Ещё одна отличительная черта лирики Алексеева — вариативность и цикличность: многие его стихотворения объединены в мини-циклы объёмом от двух до семи стихотворений, и примерно половина из них названа «Вариациями», как правило — «на тему о»: тоски, печали, самоубийства, смерти и т. п.
Кроме того, есть у Алексеева и так называемые несобранные циклы: например, его стихи о Пушкине, на темы Евангелия, Ницше, «Жизни двенадцати цезарей» Светония, на средневековые темы. В них, как правило, автор рассматривает одно и то же явление духовной жизни человека с разных сторон, словно бы кружит над выбранной темой, постепенно приближаясь, подкрадываясь к ней.
В 1960-1980-е годы (а именно этим двадцатилетием ограничивается время создания стихотворений поэта) большинство произведений Алексеева не могло быть, по вполне понятным причинам, опубликовано. Но они ходили в самиздате, перепечатывались поклонниками; именно поэтому многие его стихи сохранились в частных собраниях. Откуда они и извлечены наконец для сегодняшней юбилейной публикации.
|
