В НАЧАЛЕ ДЕКАБРЯсловами словаря, губами упыря, снегами снегиря — родные околотки не умерли в уме, и с их инспекторами, оставшимися в Требнике жидами-докторами, учителями школ церковно-приходских, — эх, по Гоголю, по Чехову, на Тройке, одной лошадкою влекомой, с бородкою искомой, — «молодёжь — волос миллионеры...» «у нас же — дыбом волосы встают, чего и фаллосу желают...» — и вегетарианцами-зверями, пасомыми верней, чем те же мы. И я пришёл оттуда, дав крюка по дороге никуда. Ностальгиком, лингвистом, разночинцем-мандельштамом, что не предал для чего, стоптавши сапоги, навязчивой нерифмой читателя чернобородого ловящим и сказанное повторяющим, чтоб гонорар удвоить: бумаги паче учернюся, но паче снега убелюся... И что сказать ещё и вообще? *Пятого декабря было восемьдесят третьего, с переломом на чётное плодоносное, как избушка к тебе задом, ко мне передом повернулась и подол себе нам подняла, а в подвале огурчики солёные — пошли, говоришь — не пошли, говорю! Мы в Чадыр-Лунгу, где холодцы с голубцом, из Кантемира латынского через, помню, Котовск повалили, за Онегой пошли помолиться в Музей Революции, Господисусе, церква, говорил-увлажнялся, увидишь, работаю там, да не ладан — увидел — в кадильницу сыпет, эмэнэс с переходом на эс... * * *
Лишь окончится ливень, размывающий зренье, вновь обратятся цвета в цветы. Вся природа подготовится к приятию Рая, как Мария — Младенца. Слова пусты. Человек не умеет закончить нечто, начатое не им, хоть и в нём. Даже атомную войну начать не в его власти, — не говоря уж о том, чтоб не начинать. Только снег идёт пусть не по нашей воле, так по желанью, Потому что это похоже на спать и ещё похуже. Не хуже же жизни дела мои, прожужжал. И Христос сказал, — северу северово в предельном его пределе.
|