* * *распростёртое тело на синей траве
самолётное дело царя в голове
он глотает, взлетает, садится, и вот
не жуя отдаёт от него разойдёмся как в воду круги
от роняющей камень небесной руки
отпускающей семя на радость ветрам
в некий трам-тарарам и оно как послушное семя летит
и сбивается в тесные семьи пыльцы
и сбывается всеми начертанный план:
грозный, афганистан ну а Ты, что, конечно, играешь на все,
перелётное семя в утробе своей,
осеняешь несметное поле игры
алюминием крыл раскрывая ладони, приемлешь стократ
а вокруг всё бушует большая игра:
распростёртые тени на бурой траве
и у каждой дыра
в голове
* * *
всё меньше воздуха пока она живая от лета остаётся ничего
господнего. что не зашил — оставил
где зашивать такие паруса
распоротые наискось тугие
брюхатые прилипчивые плачут
хватаются за руки волочат? он наспех напоследок сын ли, дочь
на вспаханной постели до рассвета
чтоб запахом его одета чтоб
хоть запах был когда его не станет
и женщина остынет с головы
до ног теперь ничейная немая всё меньше воздуха как он идёт кругом
за солнцем краденым почти не остаётся
и ветром оскоплённый парус вниз
на доски палубы и олово в груди
стекает вниз и застывает глыбой
он вытащить её ножом рукой пока она на дно его зовёт
её живот растёт но он не знает
и так его и этак на волнах
барашки розовеют на закате
закланные и месяц прыг из ножен
ночь опускает всё живое вниз пока оно живое
через воздух
* * *
вернулась разговаривать с тобой
вся как была твоей трубой
иерихонской истеричкой
и кроме слов твоих не слыша и любя
от крови слов твоих мне не отмыть себя
что на плечах от ангеличьих пят
тройные лычки смотри сюда на этот небосвод
на поседевший город свой
отставленный пока в сторонку
там в кольцевой ораве фонарей
он требовал «распни», потом — «налей»
и праздновал билеты в эмпирей
как похоронки из этой вечности утопленной в крови
ты слышишь? не реви —
где серафимов хищных стаи
летят на смерть как мотыльки на свет
я спрашиваю, хоть тебя здесь нет, —
зачем оставил ты
свой непорочный след
и где оставил
|
