* * *

Пернатый воздух горлицу медве́жит
в кровьи выхарки, и не жилец, а нежить
в квадратной комнате лежит,
лущит глазной ячмень
и не отбрасывает тень:
тут вечно электрическая полдень
гоняет спитые чаи
на пузырящие обои
и тени исчезают, стоя.

Под языком грабарь, лазурь
слюной стекаются, горча,
а ты её глотай,
озноба крошечная корча
и невеликая работа
до красной метки подтянуть
свою подмышечную ртуть,
потом
достать, встряхнуть и спрятать.

Это лёгочный изюм
выбывает из игры -
станем рыбы, или порами из солоно и мутно
добываем кислород
в придонной тине, подо льдом
поклубились и засели
за картонные дела
на две масти в три часа
пополуночи лажать.

Станем нежитью не жить,
а быть, неслышною повадкой полотна
хитроумного предмета
из некрашеного льна.

Станем нежитью лежать
на дубовом, раздвижном
в честь десятой годовщины
или свежих похорон
на одиннадцать персон
перегруженном столе.
Станем скатертью дорога
неумершим поживать,
а умершим остывать
и вовеки пребывать.

* * *

Мокрое всё и золотое:
встречай, встречай, земля, горя́чее
во все свои чашки и плошки,
прячь, что осталось, пока место,
а не станет места, она станет в глазах, помедлит
и прочь потечёт, по щекам щекотит и ключицам.

Вытек из небьего глаза сучочек и в плаванье:
налево глянет - в стекле вызревают зёрна,
а направо глядит - вот-вот полопаются,
вот и совсем полопались,
а вниз - самого себя видит,
и внутри вызревают зёрна.

Эта ли из слизи и пыли
подходит, пузырится, рокочет,
ворчит, бежит и убегает
самая лучшая почва
для всего, что падает с неба,
или какая-то другая?
Смотрит, как чечевичка,
и ничего не обещает.

Скороголовые, скороглазые, сороконогие
толпы воздуха друг на друга наседают,
теснят друг друга, оттаптывают сосудики и сосуды,
скоро кровь пойдёт ве́рхом, кажется, но кровь подземными тропами
бродит, разгоняет тромбы, перетаскивает грузы, мешается и не смешивается с другой кровью, как вода с маслом:
всплывает, плывёт и не тонет,
лёгкая, прозрачная и чужая,
что-то на своём наречье,
что-то лепечет
и смотрит, как чечевичка.

Заостряются пальцы и скулы:
воздух шкворчит и издыхает,
небо всплывает радужным маслом
и смотрит себе под небо,
как под ним круглится и тяжелеет
самая лучшая почва.
Мокрая вся и золотая,
слов не умеет и плачет,
а снаружи ничего не слышно.

* * *

Черепом зачерпни
на один глоток голубой воды,
эти наши дни и труды -
на грифельной (прочерк) слепой доске
никем не считанные трудодни:
мы плывём по большой реке,
рядом, всегда одни.

Сколько их, не с неба, а сверху
откуда-то падающих голосов:
небо землю со всех сторон
запахивает на засов.
С неба валится арматура,
извлекая из тела слепую веру.

Жгли, жгли на озере пух тополиный,
сельдь-ряпушку не мы ли таскали из глуби зелёным неводом,
не мыли в воде несолёной усталые ноги -
многим и этого не досталось,
станем теперь умирать, как боги и неги
умирали, когда им завтра вставать на работу.