Литературные проекты

* * *

Мне снится Красное болото,
где в белый короб рыжий кто-то,
оставив длинные следы,
берёт по капле кровь воды.

Он с рюкзаком, и он — крылатый,
и кажет клюква круг девятый,
а за девятым первый круг,
и телогрейка серой ватой —
всей ватой — просится на юг.

Там хляби вышние ослабли
и камыши наперечёт,
и время точное по капле
всему за шиворот течёт.

* * *

Косноязычные с мороза,
дохнув теплее паровоза,
два, нет, четыре мужика
стакан от остеохондроза
по старшинству, на два глотка,
по кругу пустят, и слегка
один из них отрежет хлеба
от хлеба, круглого, как небо,
косноязычен и нелеп,
хотя и мог отрезать неба
от неба, круглого, как хлеб.

* * *

Всё меньше, меньше неба в небе —
о, ноздреватый воздух в хлебе —
полгода в землю снег идёт,
а может быть, наоборот.

У женщин холодно во рту,
там слово нежит высоту
в слюне, в зубах — и хоронится,
как в рукаве живая птица —
в тряпье у чучела в саду.

А это я сквозь снег иду.

* * *

Я ледяную пил в дисбате.
Чекушка лопнула. В солдате
живой и мёртвый этот лёд
в сплошную водку перейдёт.

Охрана чует леденец,
в уме простреливая поле,
и знаешь, что, когда конец
тебе, — тогда конец неволе.

* * *

Качай, раскачивай, погода,
себя в себе, в зиме — урода
весны: немного погодя

одна и та же мысль дождя
прихватывает без гвоздя
бессонницу и слух к жестянке,
как воздух к ранке.

И мне не больно, дураку,
за подкидной снежок в строку —
почти без запаха, без масти,
пока придаточное страсти
пластает главное — тоску.

Пока беда благополучна,
пока скворечник чёрный рот
открыл и темнотой орёт
беззвучно.

* * *

Не синева — а внешний вид,
плоть воздуха, щепоть пустая.
И мрёт, и мыслит, и молчит
молва зелёно-золотая,
где роды дерева и стыд
листвы, растущей до Китая,

где мускулистые плоды
и яблоко слюной набрякло, —
как будто из морской воды
взгляд высыпает на сады
крупнозернистого Геракла.

* * *

Когда в природе тишина,
у пальм антропоморфный вид,
отсюда точно не видна,
над Турцией звезда горит.

«Мераб, — мне говорит звезда, —
эй, тешекер, друг, эдерим,
ничё, что по-турецки?» «Да,
давай хоть так поговорим.

Здесь стало, друг мой, не фонтан».
«А здесь подавно, друг, сквозняк».
«Обозреваешь много стран».
«Ты можешь трогать каждый злак».

«А ты со звёздами болтать».
«Есть, спать, дышать, на грудь принять».
«Ты — свет ронять». «Жену обнять».
«Мне не понять». «Увидеть мать.

Зовут меня...» «Тебе пора?»
«Там всем передавай привет».
«Так удалась твоя игра?»
Турецкий ангел гасит свет.

* * *

Как некий гном спускается во ад
трубы, подземки, метрополитена,
и выставляет детские колена,
и злой поверх голов бросает взгляд,
раскачивается вперёд-назад
и двигает скейтборд свой постепенно,
с вагона неизменно и надменно
законные берёт семь пятьдесят,
так я сходил во тьму полулюбви,
как говорят, с параличом в крови,
как крот, как раб, и требовал ответа:
скажи мне «да», Маруся, Вера, Света.
Сказали, и не раз. Ещё бы: гном,
поэт, в очках, с трагическим лицом.

Из окна

Воспламенён над средней школой
меланхолический закат.
Мелькают дети с кока-колой,
друг с другом матом говорят.

А так как я живу на первом
пяти хрущёвских этажей,
то мне всё это бьёт по нервам
почище пьянок и бомжей.

И, слушая подростков речи,
я трепещу: мои стихи
так целомудренно-беспечны,
так непорочно-высоки.

* * *

С конца большой войны четвёртая весна.
Снег по-саврасовски на полдороге к морю.
Очнись, как богатырь от сказочного сна,
в котором горе.

The Murder

Огибая легавых Лестрейда,
Улыбаясь доброму Ватсону,
Поднималась по чёрной лестнице,
Приносила есть и ебаться.

Вот чердак, и они не мешкают:
В январе от слизистых — пар.
А на небе сидят и пешками
Громко двигают Ирра и Иштар.

Наступила весна помойная,
И наручники на запястьях.
Тихо охая, за конвойными
Проводила Парфёна Настя.

Принесли, от подола мокрую,
Валерьянкой теперь лечиться,
И впервые в сторону доктора
Повернула морду волчица...

* * *

                                                   Малышу

Я ждал и дождался дождя, и лечу...
Крапивные ямы чернели вдали,
Она продирала себя, как свечу,
Сквозь ветер и вечер, а ночь удали,

И дождь удали, и пускай — ничего,
Лишь губы в варенье, мотор за спиной,
Колонна в ущелье, и спину его
Я вижу всё ближе, и ствол вороной.

Баллада века

На четверть строки удлинилась баллада,
Вселенная воет в трубе,
И снова в дозоре у самого ада
Мой конь предоставлен себе.

Ещё до рассвета не менее века,
И горе тому, кто не спит.
Хреновый я сторож, весёлый калека,
Носитель ненужных орбит.

Я долго купался в дерьме и упорно
Не сбрасывал с двери крючка,
А звёзды стучали мне в двери уборной,
Как бабы в окно кабака.
           
Они меня вызвали, странным узором
Сложившись в одну из ночей,
Вслепую я шёл по ногам светофорам,
Шумел под асфальтом ручей.

На ощупь, как женщину, выучив площадь,
Я болен от падшей страны,
Но я не в обиде, и сам переносчик
На равных любви и вины.

Мой путь неизбежен, а ямы случайны,
Когда я, глумливо скуля,
Ни свет, ни заря причастившийся тайны,
По рынкам пишу кренделя.

И вы по привычке подайте слепому,
Толкуйте о свойствах огня,
Но близится полночь, и дай Бог любому
Из бывших такого коня.

* * *

Демон дерева, вереска нерест
И косматые звёзды в пруду,
Эта чёрная норная ересь,
Что написана нам на роду,

Эта липкая ночь изуверья
Истомит ожиданьем грозы —
Гибкой женщины с запахом зверя
И ступнями в бисквитной грязи,

Истомит безнадзорные сферы.
Стервенея, схлестнутся ветра.
За её ожерелье Венеры
Кто-то бьётся со мной до утра

Будет время разбрасывать ставни
И стонать, и рыдать, и кричать:
«Светоносец ты мой богоравный,
Говорю тебе: это свеча».

День Победы

1          Слетались чёрные вороны на пир за круглым столом.
            Горою дымится падаль, смолистые брёвна трещат,
            Гогочут пьяные вороны. По кругу — кованый ковш
            С варёными мухоморами. Сегодня ждут короля.
5          Сегодня в норвежских фиордах родится жестокий шторм.
            Сегодня на ветках Ясеня завязь новых планет.
            Сегодня король воронов будет за круглым столом.
            И вот — зловещее карканье, и крылья закрыли луну.
            Мы стоя пьём за победу. Пятнадцать веков назад,
10         Когда нас грубо прервали, мы были ещё людьми,
            Но вот зловещее харканье, и крылья закрыли луну.
            Чашу, полную чашу великому королю!
            Ты помнишь — к исходу пира в замок вбежал гонец
            И умер на полуслове. В бойницах серел рассвет,
15         Но птицы ещё не пели. Клубился белый туман,
            А с юга слышался грохот миллионов пудов брони.
            И трудно было поверить, что они переплыли пролив,
            Но лязг нарастал от юга, а труп лежал на полу,
            И, страшен в великой ярости, король схватился за меч,
20         И в ту же секунду рухнул, прошит железной стрелой.
            Ползком миновавши окна, мы слышали гром сапог,
            Их марш раскачивал стены. Случайно взглянув наверх,
            Я видел на главной башне штандарт с проклятым крестом.
            Ты помнишь, как это было, — они ничего не нашли.
25         Потом рассвело. По небу носился весёлый дым:
            То в бухтах горели наши бессчётные корабли.
            Они уходили дальше, к священным рощам, а мы —
            А мы уже одевались смертельным птичьим пером.
            Я помню остров в руинах, отныне навек чужой,
30         Я помню, как я метался с священной чашей в когтях,
            Как Гримпенская трясина взялась её сохранить,
            И как захлебнулась в слякоти дивизия «Нахтигаль».
            И вот — прекрасное карканье, и крылья зарыли луну:
            Славься, король воронов и повелитель мух!
35         Вот я принёс тебе жертву, принёс левой рукой,
            Вот я принёс тебе мясо гнилое, зловонную плоть.
            Как горят факелы! Чаша всегда полна,
            В ней закипает нетленная святая алая кровь,
            Свет проницает камни, стены, кости, и мы
40         И мы начинаем двигаться, и звери жрут свой приплод.

Лето Господне

увидеть солнце
зеницу рыбьего ока
розы яблоки и пшеницу
её серебряную чешую
услышать свежий берёзовый шелест
красные перья сильных плавников
в городе тёплый ливень. Смешно
промокнуть и целовать
прекрасную принцессу пастушку медсестру
ещё изгиб тетивы стального тела
упасть в медовый сухой сеновал
на песок опять на песок на песок
и нельзя не полюбить его
подателя и принимающих
дроздов зайчишек простых рыбаков
с открытыми лицами и громким смехом
их цветущих жён и босоногих ребятишек
а рыба всё ещё танцует на песке
и не любит не любит ничего не любит

Это энергичный танец

за рулём «пазика» был водитель похожий на че гевару
мы с тобой стоим выдыхаем на холоде клубы пара
на снежинке гадает рядом юная пара

а где-то едет в чёрном городе представительская «соната»
в ней два брата
младший был естественно дураком когда-то

впрочем тогда все были дураками
путали коваленина с мураками
не умели пользоваться руками
шили раны белыми нитками некосметическими стежками
сами

в сердцах братьев бурлит кровь с примесью бензина
хмурит брови богиня забыл чего мнемозина
блестит белками
лопается картофельными ростками
исходит ядом

не сидеть больше братьям рядом
не встречаться взглядами и губами
не отмеривать доз одинаковыми весами
не обкусывать друг у друга заусениц
не бледнеть красной девицей
не помогать другому когда тот ленится
не наполняться родственным семенем

мы с тобой стоим и мёрзнем тем временем

Надпись на футболке: «Я пережил январские морозы 2006»

Вечером минус пятнадцать и всё знакомо.
Мы вышли из сумрака, из кинозала.
У бывшего райисполкома
одна знакомая мне сказала
«скоро минус сорок, надо уезжать».
Я не знал, что ответить,
ты считал, что принято стесняться,
молчал,
дул ветер —
ни прикурить, ни поднять глаза.

Знакомая попросилась в машину:
«скоро минус сорок» — сказала.
Знакомую ждали дома, в районе автовокзала.
Меня и тебя никто и нигде не ждал

На улице существенно холодало.
В районе автовокзала
я предложил — поехали зимовать
ко мне, нас подрезал Hyundai Accent, я воскликнул блядь.

Дома мы повесили на окно одеяло.
Холодало, одеяло не помогало.
Не помогал виски на последние деньги,
какая-то музыка не помогала, гарри и макс, кайл и вэнди,
тёмные и светлые не помогали, колоссальная обезьяна,
объятия у экрана,
«психея» по твц,
руки на лице.

Холод на улице.

Горячий душ без оглядки;
клубы пара;
мы с тобой какая-то забавная пара;
игра в прятки;
обнятые колени;
мокрые прядки;
суета наставлений;

ещё неделю будет так холодно всё в порядке

* * *

Сегодня пасмурно. Темнеет уже в три.
Обещанная куплена игра.
Анлимитед. Звони и говори.
Когда уйдём со школьного двора
под звуки не стареющего «врёшь»,
не угадаешь — угадаю я:
загадана загадочная кожа
четырнадцатилетняя твоя.

Туман уснул. Закрыт аэропорт.
Футболку с Бартом Симпсоном снимай.
Барт Симпсон уже спит. Уснул автопилот,
оставлено «спасибо за внимание»
на столике заместо чаевых
наличных в полусонном кабаке.
Уснуло всё, к чему ты так привык.
Мобильный не звонит в твоей руке.

Нет снега, хотя близится зима.
Ты запретил курить с тобой в постели.
Мне холодно. За окнами дома.
И через незаклеенные щели
меня опять охватывает дрожь
от осени и вкуса голуаз.
Загадана загадочная кожа.
Я докурю с тобой на этот раз.

* * *

фары отражаются в небе как две луны
я сижу за тобой не скучаю пью манговый сок
в наркоманском дворе на улице лукиных
ты выходишь и спрашиваешь в каком году умер блок

но сюда птица-почта с пересадками долетает с материка
антенны украдены в почтовых ящиках иглы в глазах печаль
от большой земли нас надёжно спасает москва-река
от цинги защищает йодированная сталь

по улицам бродят тигры в очках когда отключают ток
сутенёры уже знают их всех в лицо
с москвой-рекой река-лена играет сама не знает во что
в какой руке у каждого спрашивает её кольцо

здесь сегодня я не люблю решительно никого
никого не хочу целовать гладить по голове
продолжать не хочу незаконченный разговор
возвращаться к четвёртой недописанной главе

я серьёзен и зол как бог приглядывающийся к земле
как есенин когда его бил пастернак
как женщина на корабле
как не знаю кто как дурак

Фонари

1

В два часа ночи здесь выключаются фонари.
Дежурный инженер-электрик со странным лицом
прикасается ко второму рубильнику на своём пульте.
Первым рубильником он выключает в одиннадцать светофоры.
Начинаются аварии.
Переворачиваются автомобили. Гибнут люди.
Понятно, что жаворонки выживают.
Однажды я видел, как ночью на Серова, семь
перевернулась пожарная Газель

Ты тоже переворачиваешься на другой бок,
откладываешь конспекты к завтрашнему экзамену и,
думая, что я сплю,
посылаешь мне смску:
«разбуди меня в семь тридцать пять»,
потом тянешься к тумбочке, задевая моё плечо,
и кладёшь свой сотовый рядом с моим,
который тут же начинает дрожать и нервничать.
Я беру его, долго без очков читаю твоё сообщение,
говорю «разбужу»,
целую
и засыпаю.

2

в два часа ночи здесь выключаются фонари
приходит сон номер семь приказывает смотри
приходит пёс укладывается в ногах
приходит старость и придирчиво выбирает волосы на висках

кто-то слабый атакует меня во сне
просит открыть бутылку с шампанским оказывается на дне
машет рукой знакомым улыбается мне
манит пальцем
бутылка с шампанским не открывается
город запутывается в любви
туман накрывает город на слоге ми

я сплю до семи
выгуливаю в тумане пса
пёс гуляет не просыпаясь не открывая глаза
возвращаюсь говорю тебе «там очень холодно стало»
сбрасываю с тебя одеяло
подаю кофе в корпоративной кружке
ты отвечаешь «ну тогда переходим на зимнюю форму дружбы»

* * *

                                                                    Не дружи с Васей Че,
                                                                    не ходи там,
                                                                    где часов бомм и бой-
                                                                    френд офф

                                                                                           Сунцова

1

... и вот — Чёртово Колесо рисует в небе Москвы кружок.
Говорит — прыгай давай на ходу внутрь меня, дружок.
И дружок пусть твой прыгает за тобой,
слишком красивый мальчик какой-то — наверное, голубой.

А хотите, мальчики, я вам подарю звезду?
Приходите ночью, я для вас само себя заведу.
И подниму вас так высоко, как ни вы, ни я не были никогда,
потому что никому не нужна карусель, всем нужна звезда.

Поцелуйтесь, — говорит, — уже, что ли, раз не сводите глупых глаз.
Вы не бойтесь, что в небе, — Главный Судья, естественно, пидорас.
И что-то ещё хрипло шепчет Чёртово Колесо.
Я закрываю твоими руками испуганное лицо,

закрываю рот твоим картавящим языком,
и одно только Чёртово Колесо вокруг и кругом,
и мазут возбуждённо кипит на Чёртовом на лице,
ты роняешь окурок, я роняю слёзы на территорию ВВЦ.

И на вершине Чёртова Колеса
начинаются главные чудеса.
А потом опускаемся, и как будто из-под земли
нам говорят — уезжайте давайте туда, откуда пришли.

Туда говорят уезжать, где часов и бутылок звон,
где бойфренд — он.
Туда, где лежит и плачет в ночи его потерянная пирса́,
где Белка Чёртова вместо Чёртова Колеса.

2

Вася Че, не ходи в «Кофебум».
Ты привязываешься, это видно, Вася.
Зачем тебе снова получать этими граблями по лбу.
Едь домой, ещё только десять, а «Кофебум» закрывают в час.

Вася Че, расскажи другому кому, что ты хочешь кофе.
Или пойди лучше в «Яблоко», там девушка Катя.
Она тебя узнаёт уже и анфас, узнаёт и в профиль.
И вообще на сегодня, пожалуй, уж хватит врать.

Вася Че, ты гибнешь от жара и пустоты.
Вот уже кредиторы над тобой собираются и кружат.
Всё мираж, не мираж — только кредиторы и ты.
Поезжай, выспись, как следует, придёт, может быть, молчаливо рассвет в распадок.

Вася, не начинай, это я тебе говорю.
Не выдумывай, не заезжай за ним, не заходи.
Если ты прислушаешься, всё закончится к декабрю, ну, может быть, к январю.
Ты же врач, вспомни заповедь не вреди, и голубые вспомни льдины.

Вася, там же одни пингвины ведь раньше жили.
Что тебе надо ещё, ты достаточно накосячил, и не ищи врага.
Подумай, ещё есть время, о том, кто, пока ты спишь у «Кофебума» в автомобиле,
ревниво охраняет твои деньги, твою клетку, свои снега.

* * *

1.

В Керчи чайник потерялся —
Битый, медный, боевой.
С лейтенантской головой
Он по выслуге равнялся.

Кибальчиш в углу вагона —
Справа не бренчит ничо.
Не оттягиват плечо.

Чайник, чайник! Рудый профиль,
Отскоблен и зацелован,
Туловище горячо!

2.

Из деревни прут картофель
Молодые — рожа вширь! —
Каждый третий — дезертир.

Кибальчиш по деревяшке
Пальцем тук! — скривились ряшки.
Мавзер тёмен и сутул.
Паровозом дали гул.

Не ложите, мужики,
В поезда свои мешки.
Чёрный мавзер в деревяшке —
Значит, рядом власть ЦеКи.

3.

Засыпай, ЦеКи начальник,
Пусть тебе приснится чайник:
Как гуляет по лугам,

Как чаинки сеет в пашню,
А кровавый день вчерашний —
Кипятком. Весь мир — к ногам!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На песке стоял петух.
Это был советский дух.

* * *

Мыли-мыли полы,
А Ванюшку угнали на каторгу.
Назовём это катарсис.

Получили пасхальные,
Денежка, грязная киноварь.
Два рубля в керосиновой.

Говорят, по Москве
Угитаторы ходят раздетые
С А4 буклетами.

Меди в лёгких у нас — на пятак.
Влез, тяжёлый, насмешкою
И улёгся там решкою.

* * *

Мой дpуг осётp
Он не зовёт меня
По pечке гpомыхать
Всем весом тел свиpепых
Он не pешается
Пpедставить меня маме
Навеpное я не вхожу в тот кpуг
Благополучносонных
Я в pубашке
Совсем от pук отбились pукава...

Пpедставить что она была пpава
Что поpвала
Что там она пpава
И там пpава
Что поpвала...

Я не хочу увидеть больше осетpа.
Она пpава.

Зимняя (песня ямщика)

Я с корявыми столбами
Замечаю небосвод.

Божка с нами, божка с нами.
Кушай снег — поймёшь народ.

* * *

мы вывалились из клуба пьяные нажравшись абсента с водкой
и брели по пустым ночным улицам
лень было даже ловить машину рука не поднималась
может быть мы о чём-то говорили хриплыми голосами
смеялись над вещами над которыми только мы способны смеяться
например кто-то из нас начал изображать как джейсон пирс поёт
это действительно очень смешно
когда пирс со своим обдолбанным наркоманским голосом
а за ним подхватывает госпел хор
или мы вспомнили например как серёга рассказывал анекдот про вафлю
потом мы говорили про будущее
и тогда на пустынной улице я понял что это то что мне тогда больше всего было нужно
то есть я не хотел бы оказаться скажем дома причмокивающим во сне
или пьяным и под какой-нибудь ужасной второсортной леди на скрипящей кровати
или играющим в компьютер всю ночь напролёт
или допустим мастурбирующим вспоминая какую-нибудь второсортную леди
или даже слушающим музыку в наушниках на полной громкости глядя в окно
редко но возникает такое чувство что ты догнал наконец поезд
попал туда где тебе следовало оказаться при лучших раскладах
и вот тогда я понял что можно сделать кое-что
потому что обычно мне кажется что лично я не могу ничего повернуть в мою сторону
и всё происходит помимо моей хреновой воли
в такие моменты можно попросить всё что угодно и получить почти всё
а я вдруг захотел бананов или слив
мы перешли через улицу малышева и увидели киоск который назывался овощи/фрукты
свет в нём не горел шторы были задёрнуты
лёха отговаривал но я постучал и постучал ещё раз
и когда мы собирались идти дальше в сторону дома сонная голова продавщицы высунулась из окошка
я почувствовал что вокруг нас с лёхой в тот момент образовалась туманная аура
похожая на ту что показывают в рекламах мыла вокруг детей
когда оно создаёт надёжную защиту от болезнетворных бактерий

* * *

После поломки компьютера
И утери всех данных
Музыкальных файлов и некоторых очень личных текстов
Я не потерял ничего
Я почувствовал что наоборот что-то новое зародилось
Или лучше было бы сказать включилось
Дало о себе знать
Тексты что навсегда остались внутри диска
И ещё не факт что они остались
Они могли сгореть
(Вероятность их восстановления 60-70% при стоимости работ 150$ предоплатой)
Представляли определённую ценность
Во всяком случае так я говорю друзьям
Это были такие считалочки головоломки
Состоящие из наблюдений за городом
Надписей на берёзах красной краской 0,4 ТП-КП 0,5
Фраз людей сидящих за мной в транспорте
Это могли быть непроизносимые
Урбанистически параноидальные зубрилки
В тот момент я дошёл до точки
Мне рассказывали о том что в сети интернет существует компьютер
Условно говоря являющийся отправной адресной точкой
То есть несколько мест отвечающих за точки
Которые мы ставим в адресной строке перед ru или com
И вот я шёл в глубь своего сознания на протяжении нескольких лет
И дошёл до этой абсолютной (.)

* * *

пока все пили и галдели я зашёл в правое крыло корпуса где было довольно тихо и темно
там обосновалась молодёжная женская сборная по баскетболу
не совсем всё точно помню так как был изрядно пьян
со мной увязался один коренастый и весёлый малый максим
он подарил баскетболисткам презерватив который они потом надули и забросили к нам в левое крыло
девочкам было лет по 16
тренеры и охрана бухали в столовой
спонсоры команды крупнейшие металлургические предприятия области
назавтра важная игра тренировки
мы могли схлопотать по мозгам
слабо помню что я разгонял
когда выключили свет одна из девушек взяла меня за руку в коридоре в темноте
я положил ладонь на её живот под футболкой
она оказалась дочкой тренера
свет резко включили она открыла глаза
эй мальчик руки
потом пришли головорезы и стали вести базары с моими напившимися корешами которые шумели и не давали спать
спортсменкам
я вышел на улицу и лёг в снег
полежал и пошёл играть в пинг-понг с авиадиспетчерами из Владивостока

* * *

какое-то странное совпадение
только вчера я угробил полтора часа своей жизни на поиски пьесы вечно живые в сети
(нашёл все пьесы виктора розова кроме этой)
и вот сегодня узнаю что виктор розов будет похоронен на ваганьковском кладбище 1 октября

ещё выяснилось что у меня перенапряжение глаз и красная сетка
всё крепче стягивает глазное яблоко
сидя перед монитором я медленно превращаюсь в человека-пыль
хотя иногда как и всех меня пробивает на гимнастические упражнения
и спонтанные пробежки по городу
но в целом большая голова и маленькие ножки и ручки
это то что мерещится мне каждый день отравляя безмятежную жизнь

* * *

как известно телевидение не только вредно но и полезно
оно частенько даёт мне повод крепко призадуматься
к примеру сегодня голос из него сказал
хочешь молока берись за вымя
я почему-то сразу вспомнил про современную эмансипацию
мужчины становятся уязвимыми
их всё устраивает
они всё больше становятся наблюдателями
предпочитая существовать в тени в тихой заводи
заниматься делом
так они это называют
и в этом смысле мне кажется важно уточнить
чем и как брать?

* * *

если бы мог музыку в моей голове перенести на пластинку
вам она бы понравилась очень
потому что от горшка до стола я хотел стать военным дирижёром
от стола до стула палеонтологом
а теперь прессом пены для ванн
что щекочет ладони как пьеха

Dream

Я думал что столбик термометра не поднимется выше плюс десяти
Ждал когда покроются снегом верхушки деревьев и крыша
Старой водонапорки с которой чуть не упал в десять лет
Знал что когда-нибудь передо́хнут сидящие у моего подъезда
На лавочке старики а через неделю вакантное место займёт
Бесконечно бухая гоп-молодёжь
И никогда не настанет круглогодичная полярная ночь
Чтобы можно было вставать с кровати только сменить
Постельное бельё и курнуть а может и выпить стакан молока
С печеньем Цзя-Мэй или сварить кошке ухи в кружечке
С гуси-лебеди из сочных рыбьих голов
Буду шаркать торопливо считать вокруг дома круги
Неуверенно вспоминать про забытый дома горящий
Бенгальский огонь

Звонкий

От звонка до звонка я свой срок отмотал по таёжным
Полянкам где прожили жиганы свободные в избах
И хатах и мазанках беломоровским привкусом сложным
Неполный галантный чувак пальцами уверенный в пиздах
А на яву и Яву раскручивал до семи штук по тахометру
Тросик которого выверен до ноль пяти сантиметра
Плюс напоследок проверяю давление в шинах манометром
Уверенным шагом противлюсь упорству уральского ветра.

Поп-панк

Всё блин ребята уезжаю отсюда навсегда куда же ещё
В Столицу естественно и навсегда никогда не зовите
Меня побухать сходить за Лёвенбрау ну прости малыш
Что за Рижским бабосы на исходе и кровоточат ранки
Финансовой жопы но не моей домой ещё не скоро пусть
Улыбнулся твой дельфин на плече с тобою ночь плачет
Смотри как вы похожи там где пролился дождь растут
Города ты в них окажешься а я никогда не найдусь
Всё-таки как без тебя мне нелегко я пикирую вниз это
Не каприз это море и ты шагаешь налегке и мы уходим
От селений в те места где нас никто не ждёт и не будет
Нет
И не будет три литра в грязном рюкзаке нам обещают
Праздник жизни я повстречал самую лучшую из всех
Обрывки снов обломки призрачных надежд солнышко
Живут же люди белым цветом цветом отцвели деревья
Но всё НЕ ТАК

* * *

Вначале было тихо.
Потом стало погромче.
И лишь когда долбануло на всю катушку,
Возникли уличные проститутки, пингвины и картошка.
Велик космос в своём объёме.
И, что характерно, там везде звёзды.
Иной раз по несколько звёзд рядом висит.
И этот самый космос имеет внутри себя землю, на которой живут и мы и звери.
Вот такой вот — наша жизнь.
Иной раз по несколько звёзд рядом висит.
И висят себе, висят.
И висят.

* * *

Она как богатая была.
Она как страдала даже!
И он такой печку делает даже.
Она ему и говорит:
— Печку делаешь?!
А он ей и говорит:
— Печку делаю!!!
Ну и такие влюбились друг в друга.
И она такая сигару сдуру курила в ресторане, с банкирами.
Ох, с банкирами.
Потом-то она с собой-то и покончила!
Ой, сдуру, сдуру, сдуру.
Ай, какая!

* * *

А мужик решил сходить за молоком даже
Прям из тамбура домой.
Рядом с ним мужик стоял и даже
Тоже в космос смотрел, куря.
— Куда едем? — спросил первый мужик.
— Во Владивосток, вроде, — ответил, заявив, второй мужик.
— Куда поезд-то идёт, спрашиваю, — снова сказал первый мужик, спросив у второго мужика.
— В Москву, вроде, — произнёс, ответив, другой мужик. — А тебя хоть как звать-то?
— Геной, — сказал Гена, а ещё Гена любил лазать по стройкам, — меня звать-то.
— А меня Вася, — высказал оказывается Вася и вылез прям из поезда домой.
Тоже грусть такая, прям из поезда домой.

* * *

И тут однажды такая мама
Двумя голыми девочками стала мама.
Ну и такие мылись мы.
Кто-то с потолка слез и сидит.
А вокруг две голые девочки сидит,
К тому же они были мама сына.
А сын её старше её был и начальником экспедиции работал.
— Он у тебя что, трилобит? — спрашивает одна у другой, видимо, про него.
— Что у него лоб-то такой выпуклый? Он чего-нибудь понимает али как?
— Да какой же он трилобит, если он у нас начальником экспедиции ведь?!
У него просто двойной мозг. Он как мутант ведь.
А я вдруг, призадуматься, скажу, был он как человеком какой-нибудь,
А не гиппопотам, из леса прискакав, каким-нибудь.

* * *

Возратились из железнодорожной экспедиции домой.
А там в шкафу лысый кака сидит и фигушками вращает, боже мой.
Сразу поняли, что это мерещага, аж на душе потеплело, боже мой.
Кто кого существует, боже мой?
Существует кто кого, господи ты боже мой, бильдуклы?
Ай-ла, ла-ла, ла-ла-ла, бильдуклы.
Ай-ля, ля-ля, ля-ля-ля, бильдуклы ты боже мой.
Бильдуклы ты боже мой.
Бильдуклы.

* * *

Хороший в плане заинтересованности человек нам выпал, господа.
А подруги его умны и сыты.
Хороший в плане заинтересованности человек, господа.
Пошёл в ресторан официанток спаивать, а проснулся в общежитии.
Кругом что голые бабы стоят, господа.
А герой песни в больнице словно работал грузчиком-трупосборником-труповозом с мохнатыми ушками.
Вот такая мне песня приснилась ночью, бабоньки.
Грусть такая, он проснулся в общежитии.

* * *

Президента убили!
Тут надо мыслить чисто логически.
Я его не убивал.
Кто ж убийца?
Может, убийца в подвале сидит, удочки гложет, кот в сапоге какой-то, убийца невоспитанный.
Пойду опрошу постояльцев.
Постояльцы, сидеть на месте, когда тебя не спрашивают!
— Леха, ты, что ли, презика грохнул?
— Не, не я. Хошь напишу объяснительную. Так и так, жопой об косяк, сидел срал, а его-то и грохнули из лука со стрелами в спину. Чем не алиби?
— Ладно, пойду в подвале спрошу.
— Не, сходи к Семёновне, она-то точно знает. У ней вместо ушей телескопы установлены.
— Семёновна, знаешь?
— Не, не знаю. Тьфу-тьфу-тьфу, не скажу.
Всё слышит, стерва старая, но молчит, кто историю запортил.
Короче, пока всех жильцов не опросишь, никакой конца истории нам и не снилось.

* * *

Из всех людей я выбираю радость вникать на ветру.
Из всех трущоб я выбираю счастье вникать на ветру.
Вникать на ветру и чтить свою бесприютность.
Искать потерянный поезд в безлюдных просторах лесов-городов, полей-площадей, вечерних рассветов, полуденной ночи.
Я помню тот поезд, я как-то в нём ехал: толпился у кассы, искал себе место, бродил по вагонам, менял пассажиров.
Как одиноко, что там, что снаружи.
Я помню тот поезд, я как-то в нём ехал.
Вникать в своё, скользя в иное.