Начало нового проекта требует декларации о намерениях. Намерения, однако, у меня прежние: из той же позиции, из которой сделан и будет делаться дальше этот журнал, формировались ежегодные альманахи «Вавилон», одноимённая Интернет-антология современной русской поэзии и многие другие литературные проекты, к которым я был причастен в разное время, — вплоть до книжной серии «Воздух», задуманной как приложение к этому журналу, но открытой, так уж случилось, полугодом раньше, в сентябре 2005 года. Эта позиция никогда не была секретом, и многое в ней казалось и кажется мне самоочевидным. Формулировать её доводилось мне, главным образом, в ходе литературной полемики (в последний раз — буквально два месяца назад в журнале «Критическая масса»), которая благодаря решительной настроенности оппонентов на обличительный лад неизменно принимала весьма разгорячённый характер. И потому, быть может, не лишне будет проговорить всё то же самое в более отстранённом ключе, с академическим обобщённо-личным «мы». КАК МЫ ПОНИМАЕМ ПОЭЗИЮ Как познавательную деятельность, производство смыслов. Права на существование заслуживают стихи, предлагающие читателю некоторое новое знание и понимание о мире вокруг человека и о мире внутри человека. Эти стихи — сообщение; как в любом сообщении, смысл в стихах закодирован: первичным кодом языка и вторичными кодами — литературным (жанровыми нормами, определённым построением образов etc.) и собственно стиховым (широко понимаемым ритмом, заставляющим слова значить и сочетаться значениями по-особому, не совсем так, как в прозе). Чтобы прочитать сообщение, извлечь из него смысл — нужно совершить работу по декодированию, требующую определённых усилий, известных навыков, но прежде всего — установки на понимание, презумпции: смысл в этом сообщении есть, я хочу его узнать. Без этой презумпции — необычайно легко и вчитать в текст произвольный набор смыслов, и отмахнуться от него вовсе как от бессмыслицы. Первое забавно, второе удобно, но в обоих случаях смысл сообщения остаётся получателю недоступен. Лёгкость или трудность декодирования сами по себе не плюс и не минус: код — не самоцель, а средство передать смысл, его материальная оболочка. Сообщение идёт от адресанта к адресату, от автора к читателю. Но и автор — не всякий, кто раскрывает рот, и читатель — не всякий, кто перелистывает страницы. Автор — тот, кому есть что сказать: найденный, выработанный им новый смысл прибавляется к уже накопленному человеческой культурой и становится достоянием всех живущих, а не только той горстки, которая здесь и сейчас открыла его книжку. Читатель — тот, кто хочет стать на один или несколько смыслов богаче: собрат поэта по интеллектуальному и эмоциональному поиску, по творческой работе. Бывает и другое: читатель сознательно или бессознательно выставляет запрос на тексты с такими-то и такими-то заранее известными свойствами, автор сознательно или бессознательно производит продукт с этими свойствами, варьируя их в рамках дозволенного. Так функционирующее искусство — по сути своей не искусство уже, а особая разновидность сферы обслуживания. Так, не стыдясь, работает массовая литература (в которой, правда, для поэзии места почти не находится), так же — напротив, стыдясь и отпираясь, — работает литература инерционная, попусту присягающая классическим образцам. Но всё классическое и совершенное уже не первый век рождается как дерзость и вызов, идёт вразрез с инерцией восприятия, а классическим становится уже потом — в силу необыкновенной важности и обширности произведённого нового смысла. Верность классическим образцам — не в их воспроизведении и варьировании, а в способности уклониться от них, расподобиться, сказать своё. Только это мы понимаем под поэзией — искусство как сфера обслуживания нам неинтересно, даже если обслуживают виртуозно, а клиентура принадлежит к социально привилегированным слоям (будь то прежняя интеллигенция или новый высший свет). Равным образом неинтересна нам на глазах набирающая вес благодаря Интернету (собственно, не вообще Интернету как медийной среде, а исключительно сайтам со свободной публикацией, реализовавшим утопию свободы автора от издателя) неиерархическая форма бытования поэзии — примат творчества как процесса над произведением как результатом, превращение текста в повод для коммуникации внутри бесконечно дробящихся и взаимоперетекающих референтных групп, его растворение в клубящихся речевых облаках. Оба пути — абсолютизация продукта и абсолютизация процесса — вынимают из поэзии message, лишают её онтологической необходимости. КАК МЫ ПОНИМАЕМ СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПОЭЗИИ Как состояние многоязычия. Ствол русской поэзии на протяжении XX века интенсивно ветвился, и в итоге разброс художественных стратегий оказался чрезвычайно велик. Представители разных ветвей зачастую отказывают друг другу в творческой и культурной состоятельности. Некоторые ветви, надо признать, выглядят иссохшими — может быть, и бесповоротно. Но на общей пышности кроны это сказывается незначительно: последние полвека в русской поэзии — эпоха исключительного богатства и разнообразия. Мы не считаем, что та или иная ветвь, та или иная тенденция в современной поэзии вправе претендовать на главенствующее положение. Где-то работает больше авторов, где-то меньше, и читательский интерес где-то шире, а где-то уже, но решающего значения это не имеет. Важно лишь приращение смысла, возникающее там и здесь. Всё уже написанное — область освоенного, светлое поле культурного сознания; и если новый автор своим творчеством выводит в это светлое поле некоторый фрагмент окружающего сумрака, производит понимание из непонимания, — то куда важнее самый этот факт, чем то, на каком фланге, в какой части литературного спектра это произошло. Насколько велик этот фрагмент, этот личный вклад автора в общее движение поэзии — зачастую можно спорить. Однако для нас основной водораздел проходит не между теми, чей вклад велик, и теми, чей вклад мал, а между теми, кто такой вклад внёс, и теми, кто этого сделать не сумел. Вряд ли сегодня кто-нибудь поставит Сергея Нельдихена или Павла Радимова на одну ступень с Мандельштамом. Но как бы грандиозен ни был мандельштамовский гений — заменить Нельдихена и Радимова он не может: о том, о чём можно узнать у одного из этих авторов, не сообщает ни один из титанов Серебряного века. Поэзия, состоящая только из титанов, — палитра, в которой есть лишь основные цвета, но нет оттенков. Именно сегодня, когда спектр уже почти невозможно охватить взглядом от края до края, экологическое мышление, позволяющее широкий набор разноплановых явлений осмыслить как систему (вместо того чтоб расставлять их по ранжиру, сводя всё многообразие красок к стандарту школьного набора красок), становится особенно необходимым. КАК МЫ ПОНИМАЕМ ЖУРНАЛ ПОЭЗИИ Казалось бы, ситуация художественного многоязычия должна вести к появлению изданий «с направлением», по числу основных тенденций в современной поэзии. О том, что такое развитие событий было бы естественным и продуктивным, писали в обозримом прошлом в своих статьях Григорий Дашевский и Алексей Верницкий. На деле, однако, ничего подобного не происходит: слишком мал финансовый и организационный ресурс, на который можно было бы опереться. С другой стороны, существующая издательская и публикационная практика оставляет впечатление, что эстетические и культурные расхождения между школами и направлениями поневоле отступают на второй план перед лицом массированного наступления текстов инерционных, не сообщающих ничего нового и важного, а просто выкроенных по известным заранее, многажды использованным образцам. Поэтому мы выбрали тот тип издания, который связан с наибольшими сложностями, — надпартийный, претендующий на охват всей широты спектра, — и приложим все усилия для того, чтобы (как это уже случалось с новейшими российскими проектами в области поэзии) после начальных шагов проект не начал крениться в сторону той или иной тенденции, набирая необязательные тексты из одной части спектра и одновременно отсеивая сущностно важные краски другой. При прочих равных более рискованные художественные практики, более проблематичные творческие решения будут иметь в данном издании приоритет: нас прежде всего интересуют прорывы на переднем крае, а не обозно-гарнизонное обустройство областей, бывших передним краем поэзии в прошлом веке в позапрошлую кампанию. Творческая индивидуальность художника, его личная стратегия гораздо важнее для нас, чем некое «качество текста», понятое как самодостаточная ценность. Это не позволение писать небрежно: просто не может быть универсальных критериев качества текста, предлежащих как данность любому тексту. Каждый художественный язык формирует свои критерии успешности высказывания — предписать любому автору вне зависимости от избранного им языка мы можем только универсалии самой поэзии: производство нового смысла, содержательность формы, телеологическую целостность текста. Поэтому мы публикуем не отдельные стихотворения, каждое из которых само по себе соответствует какому-то набору мерок и лекал, а группы произведений — полноправные творческие представительства автора. Наш адресат — читатель, готовый (об этом речь уже шла) осваивать новое, а не довольствоваться заранее известным. Человек сторонний по отношению к литературе — таким читателем быть может. Человек причастный к литературе сам — таким читателем быть обязан. Поэтому мы не скрываем, что в высокой степени наш журнал адресован самим поэтам. Нам хотелось бы видеть товарищей по цеху открытыми к восприятию художественного высказывания, сделанного на другом языке и с других позиций, способными выстраивать свою эстетическую позицию не на отрицании чужой, а на выработке собственных конструктивных идей. Нам хотелось бы разделить с коллегами понимание современной поэзии как общего строящегося дома, где у каждого профессионала — своё дело, и стекольщику не резон бранить паркетчика за недостаток прозрачности и вертикальности. Тем, кто придёт в этот дом после нас, всякий вложенный в него труд не должен показаться лишним.
|