Литературные проекты

Рим. Аппиева дорога

                                      Владимиру Гандельсману

Стороной ты пройдёшь, стороной
Там, где пиний заплыв распашной
Выкипает, и бризом освистан
Тошнотворный камзол кипариса.
Эту лёгкую кладку дорог
Слой за слоем возьмёшь на зубок, —
От истока её — до предела,
Будто сам был подрядчиком, или
Вымерял эти мили
По полёту стрелы. Что за стелы
Вознеслись над коробочным прахом —
Мёртвый град, обернувшийся крахом.

Если что и осталось от смерти —
Это оспою меченной тверди
В направлении южном образчик,
В каждом шаге пустыню таящий.
Если что и осталось,
Это — мрамора жёлтого талый,
Солнцем траченный снег. Только кровли
Опиваются маковым грогом
На жаре, и холмы по колени
Заливает курчавое время.

Классики

Выпрыгнуть за линию, за стежок
мелка на асфальте. В этом
весомость игры — чтобы сапожок
притяжение биты ведал.

Сидим по домам. Одни облака
в голубых мешковинах
обживают квадратов косые бока,
но доходят до половины.

Сглазил, наверно, оконный проём
игру — светом люстры, чьи сети
плавно закинуты на втором
и невесомы на третьем.

Мансарда

                                       В. Г.

1

Занавеску отодвинь,
комнату ополовинь
светом, веющим в окно,
всемогущим, как в кино.
В свете плотного луча
ты сгораешь, как свеча,
словно воздуху подстать
хочешь вырасти, настать.

2

В мансарде с видом на вокзал
я пальцы вжал
в виски и понял, что живу —
пророк во рву
архангелов и упырей
когтистых. «Рей! —
сказал я занавеске, — ввысь,
к звезде стремись!

Как некогда витавший Дух
над бездной — пух
глотал солёный и в ночи
искал свечи...»
Она лишь складкою с угла
пошевелила, как могла...

Школа

С утра накрапывало. Дети
шли на уроки нехотя. В столовой
их поджидало твёрдое (на свете
нет крепче) масло сливочной обновой.

А в актовом уже томились зале
ученики, способные возвысить
свой тонкий голос в гимнах. Поднимали
лиловый флаг во мраморные выси

дружины — в пиджаках, на шее галстук,
и фартуки отроковиц, и трудно
проверить, жив ли тот, который страстно
по будням симулировал простуду.

О ангелы немилосердья, вечен
ваш бобрик и белёсые проборы,
как умноженье вычета на нечет,
как грек в гробу, кативший камень в гору.

А мне бы извернуться полукружьем
воротничка, и всё забыть мгновенно,
но я там был и молоко из кружки
отхлёбывал в большую перемену.

Стирка

Вещи вынули из ведра,
Платье брали почти живьём
И бумажный пакет по край
Набивали цветным тряпьём.

Порошок затолкали в пасть
барабана, где вдоволь дна,
чтобы вывести пот и грязь
с рукавов и штанин сполна.

Всё равно, что её отрыть,
эти вещи вытьём омыть.
Она вправду носила шёлк,
но на шелест тот шёлк пошёл.

Ты крутись, барабан, вертись,
как надорванный: тело ввысь
вознеслось за душой. Лови
мёртвый узел белья в крови!