Литературные проекты

БЕГ И БЕГСТВО

Когда бегун бежит, выпячивая грудь,
его лопатки, будто бы ладони,
в молитве сходятся: «О Господи, побудь
в ногах моих! и вырви из погони!»

Он хорошо бежит — почти как самолёт,
и — кажется — вберёт сейчас колёса
по чашечки коленные в живот
и — полетит над стадионом плёса,

которым местность славится. Болот
здесь прозелень. Ирландия? Чем больше
он скорость набирает «в» от «от»,
скорее Белоруссия иль Польша.

Он сам себя угнал, как террорист. Он гол,
совсем как Аттис. Лишь в таком экстазе
меняют страны и меняют пол.
Грязны болота. Он бежит по грязи.

Не — прилипает! Но квадраты на
его груди — как на картине Ротко
две половины! красная — красна,
а чёрная — черна, — два лика рока.

И в кубик опухающий квадрат
не знает, что его хозяин строит,
а он бежит всё дальше-дальше «от»,
умалишённый, чайник, параноид.

Погони — нет. Не нужный никому,
он всё бежит, других не зная красок,
и кубики груди то «с», то «у»,
то «к», то «а» покажут вам от встрясок.

К кому бы буквы данной стороной
ни обращались — к ней, к нему, себе ли, —
они лишь буквы, лишь очередной
набор их, помещённый в этом теле.

АПОЛЛОН, ПАН (отрывок)

... Пан про лиру спрашивает, и резко
Аполлон отвечает ему в лицо: —
Лира — гигантская яйцерезка,
играть на ней — это держать яйцо
в углубленье ладони, чуть посыпая солью,
двигая то есть кончиками пяти
пальцев, и лунный овал нести
к струнам, едва вдавливая и даже немного с болью.
Когда же он распадётся на дольки, это
и будет мелодией... — Пан не поймёт ответа.

ЭКВИВАЛЕНТ

1

Он пишет романсы, не поднимаясь с постели —
«Ночевала тучка» и на слова К.Р.,
«Моцартиану» плюс что-то для виолончели.
1887 необыкновенно сер.

2

А у него — «Запорожцы» и плюс «Не ждали».
Он мусолит их лет уж пять. Всё противней с фигуративом:
красные рожи, каторжники, детали.
Год этот давит серым своим массивом.

3

Он закончил с таблицей и написал завещанье:
«Прошу меня хоронить как можно проще». В дверях
комнаты — серая сумка с приборами и вещами.
Дорога в Клин не близка, и он произносит: «Ах!»

Воздушный шар под названьем «Русский».
6.30 вечера. Все трое сошлись у шара,
но лететь одному. С водкою и закуской —
трое других. В небе готова хмара

заночевать, как в романсе. Делаются наброски
шapa — вторым. Третий лезет в корзину.
Отходят двое. Садятся в свои повозки
и уезжают: второй — доводить картину,

первый — писать романсы. Третий к восьми тридцати
поднимется на три тыщи метров, ну а в десятом
часу приземлится — пролетев почти
сто километров — инисто-бородатым.

Он поднялся к туче, шедшей лимбами. Туча
была похожа на выпотрошенное одеяло.
Огромна. Необорима. Нигде она не ночевала,
а двигалась в небе, как муравьиная куча.

СВЕТ

1

Она сидит на крыльце. В солнечных лучах она —
словно  з а  жалюзи. Свет сильнее
тёмного платья. Она нам видна в полосках.
Иногда они — шире, так что и не видна
почти совершенно. Солнце стоит над нею,
думая, что и она — из фанерок плоских.

2

Она сидит на крыльце. В лунном свете —
словно  п е р е д  жалюзи. Тёмный цвет
платья загораживает луну.
Кто же теперь  з а  жалюзи? — об ответе
знает только дым, похожий на турникет,
пропустивший пока лишь её одну.

3

Снова утро. Она на крыльце. Войди
внутрь — и там, в испаренье рос,
свет как стоящий посереди
комнаты огромный такой матрос.

РИФМЫ

Интересно, был ли выбран Этьен Морис Фальконе
в качестве автора памятника Петру,

что он рифмуется с «на коне»,
т.е. «Пётр на коне»? В августовскую жару

(была ли жара?) открыли памятник, объявив
амнистию уголовникам, и пошло:

Пётр — скачет, те — режут и рубят. Через пролив
пальцем показывает Шарло.

БРОВИ

1

Фрида Кало, жена Диего Риверы,
сама — художница, сама себе и модель, к тому ж
любовница Троцкого (в доме её он, кстати,
и был зарублен), не утратившая ни веры
в светлое будущее, как муж,
ни в свою кисть в семейном своём разврате,
умерла в 47. Здоровье
было слабым с юности. Что от неё осталось?
Альбомы. Полотна. Многое. Впрочем, малость.
А главное, как сказал бы Гоголь, густые брови.

2

Статья в «Чикаго Трибьюн» от 20 ноября
2002 года: «Фильм о Фриде Кало
сменит моду на брови». У Фриды на переносице
они сцеплялись, как якоря
под рябью лба: срастались, как их свело
вместе рожденье, и переносится
сращение в Голливуд, паникующий, что вот-вот
брови-шнурочки, как это писалось в прозе
украинской, — так и почиют в бозе,
а мохнатые брови будут пущены в оборот.

3

Газета успокаивает, что, мол,
такие брови не новость; что хоть и без
заросшей сплошь переносицы, но тоже весьма густые
они у многих уже, таких как Лорен Бэколл,
София Лорен, Деми Мур и прочих; что интерес
к бровям Мадонны и Буша рождают не запятые,
лежащие горизонтально, а две пары густых бровей.
Косметолог из Голливуда говорит, что брови — гардины
глаз, ибо те суть окна, они — едины,
и нарушать гармонию может лишь лиходей.

4

Газета приводит фото глаз и бровей, забыв
о шестидесятых, о серии тех же фото,
сделанных Биллом Брандтом, — бровей и глаз:
Генри Мур, Жан Арп, Жорж Брак и другие; бровей наплыв
на глаза добавляет ко взгляду что-то,
чего нет в «Трибьюн»; что-то, что держит нас:
да, морщины. Морщины — и под, и рядом.
Нет их в «Трибьюн». Гардины без складок, как
никогда не бывает. А бывает, кода лишь мрак
расстилается  з а  гардинами, задёрнутыми  п е р е д  взглядом.

НЕЗНАКОМКА

Комната, обитая белыми подушками. Стул,
единственный в комнате, занят. На нём сидит
не в смирительной рубахе, а с гримом на глянце скул
женщина в чёрном платье, решительная на вид.

Она курит сигарету, вставленную в мундштук.
Как она здесь оказалась? И почему же здесь,
а не, скажем, в участке, где по десятку рук
на одну решётку с тела сбивают спесь?..

Кто ей дал сигареты? кто их не отнял? Дым
мешает видеть лицо, но с чёрной помадой рот
заменяет собой весь — даже видный — грим,
и рот этот курит жестами «в» и «от».

Это совсем уже наглость. В подушках вокруг не пух,
а поролон, но что бы ни было там внутри
ничто в этой комнате наружный не режет слух.
И всё же — хватит курить! Лучше — заговори!

Почему ты здесь? Нет, лучше всё же на «вы».
Почему Вы здесь? — в вечернем платье до пят,
как бокал перевёрнутый... Но это — когда стоят,
почему ж Вы сидите — и здесь? Или это — наряд вдовы?

И отвечают стены голосом СиЭнЭн: —
За последние двое суток  н и к т о  не умер в стране.
Засим справляют бессмертье. Но кто-то средь белых стен
из дыма — хотел бы выйти из двери в своей стене.

* * *

                                                  Н.Ю.

Он глядит, как будто прячется за
листиком — абрикос.

Абрис — нечёток, зато глаза
цвета твоих волос.

Но глаза ведь — зеркало... Так — греша
классическою цитатою —

говорю: у кота — оранжевая душа.
Цитрусовая. Трусоватая.