* * *

Плотней, чем в смерть, — в ночную пелену
деревня отошла ко сну.
Движенье медленное в край,
где звёзды каплют с высоты,
где вырастают страшные цветы,
в багровых маках май.

Деревня медленно сползает в белый пар.
Качаются блестящие рога
коровы спящей. Влажный глаз телка
сморгнёт звезды постылое сиянье,
и громче в нас ночами бормотанье
о том, что эта нищая земля
дала нам тело наше и поля.

Всё глубже в ночь... Плывёт небесный путь,
телега прыгает поспешно в темноту.
И если скажут "родину забудь",
не верь — ты не прошла последний путь
своей земли за мёртвую черту.

Ступай, родимая. Пора покинуть нам
юдоль дневную, кануть в те края,
где предками настояна земля,
где кровь их бродит, где трава ногам
как вечный плен. Где жутким их богам
не в бельма заглянуть, но повалиться в ноги...
Сгодятся наши хрупкие хребты,
чтоб вымостить царьградские дороги.

* * *

"Обоз мохнатый по реке скользил, — твердит Овидий, —
и стрелы падали у ног, а геты пили лёд..."
Изгнанничество, кто твои окраины увидит,
изрежется о кромку льда и смертного испьет.

И полисы не полюса, и те же в них постройки,
и пчёлы те же сохранят в гранёных сотах мёд —
но с погребального костра желанный ветер стойкий
в свои края, к своим стенам пустую тень несёт.

Нас изгоняют из числа живых. И в том ли дело,
что в эту реку не глядеть, с чужого есть куста...
Изгнанничество, в даль твою гляжу остолбенело,
не узнавая языка. И дышит чернота.

* * *

                                               В.Родионову

Всхлипнуть, припасть к офицерской шинели —
особый колониальный восторг.
Запад есть Запад — а это Восток.
Видишь, куда мы с тобой залетели?
Здесь застоялся воздух знакомый
пятидесятых, повёрнутых вспять.
Заповедник детства.
                                       Опять, опять
апельсином и золотом пахнут погоны
на кителях молодых отцов.

Как много нас за столом, как тесно!
Сон младенчества.
                                 Клан родовой
сомкнут, как крона над головой
вечного дерева. Запах его телесный.
Не просыпаться. В губах матерей
вкус серебра и мяты.
Как бессмертны и как богаты
мы были любовью их...

Нас уносили в сон, в темноту:
очнёшься — кругом пустыня в цвету,
тихое пение за стеною —
о ямщике, что клонится в снег,
о роднике, где горячий свет
над ледяною водой живою.