Исчезновения

Исчезают предметы с глаз — карандаш и ластик
только что здесь были — взглянул в окошко:
«птичка там или рыбка?» — оглянулся — здрасьте! —
нет как нет — и скатерть почему-то в крошках.

Исчезает жизнь — зияют её пустоты.
Память молью трахнуло, вытерся полушалок.
Только что здесь, кажется, было что-то:
бросало в дрожь и дышать мешало.

Хорошо ещё: писать научили — строчки
писем вежливых, этих стишков ненужных
пристегнут к листу, приторочат
старый флигель, сад, поцелуй воздушный.

Из квитанций, марок, билетов —  выжать
Дождик подслеповатый... И всё, пожалуй.
Вот когда бы красную розу на шёлке вышить,
Приметать её намертво — чтоб не сбежала.

* * *

О друзья, воспетые когда-то!
Отшуршали наши шуры-муры,
как слепые слепки самиздата
с мировой затрёпанной культуры.

Там сползают в полночь на карачках
чьи-то тени с моего крылечка,
а в ногах моей постели брачной
доктор Фрейд стоит — и держит свечку.

Так иду расхлябанной походкой
с вечеринки — к смертному порожку,
а навстречу мне с улыбкой кроткой
доктор Юнг глядит — и гладит кошку.

Экскурсия в Киев

Так мы в этом городе и не снялись на память.
На кресты таращились, хлопали глазами.
Взяли по морожену, насажали пятен.
Потеряли маму на вокзале.
Ели дрянь какую-то с потрошками
В память о каникулах и о лете.
Потеряли маму в пирожковой,
Потеряли маму в туалете.

Что уж за экскурсия — с такой-то мамой!
То застрянет у ларька с леденцами,
То заснёт — по локоть руки в сэконд-хламе.
И ведь нет чтобы пропасть — и с концами.
Вот, трусит из-за угла с сигареткой,
В шляпе с незабудками, в мужской рубахе.
— Ну, — говорит, — у меня и детки,
— Ну, — говорит, — вы и растеряхи.

* * *

Надо посуду вымыть, а тянет разбить.
Это отчаянье, Господи, а не лень.
Как это тяжко, Господи, век любить,
каждое утро, Господи, каждый день.
Был сквозь окно замёрзшее виден рай.
Тусклым мочёным яблоком манила зима.
Как я тогда просила: «Господи, дай!»
— На, — отвечал, — только будешь нести сама.