Аляска, сэрСтреляться на дуэли за принцессу
Из рогаток в шестом классе средней школы.
Щурить глаз против солнца, прицеливаться
В пионерский красный галстук шёлковый
На груди твоего соперника...
Он метил в лицо, хотел так испугать, — психология.
А у девочки этой волосы обесцвечены перекисью
Водорода, мода такая была, золотые локоны...
А я стану путешественником, вернусь знаменитым
В этот город... встречают с оркестром, достойные жесты.
Тут камень прилетает в лоб, и весь мир звенит
Так торжественно.
Загар, который не смывается за зиму
когда идёшь по железке к затону думаешь о тебе и считаешь шпалы
всё время одной не хватает но твои ноги в пропорции
к остальному телу смотрятся по голове гладила слова шептала
повторяла мой мальчик мальчик вырос испортился
это было в десятом классе сейчас всё другое
а тогда выкупали квартиру на час у тёть Маши
ногти царапали грудь выгибалась дугою
каждый раз боялся что вот вот и сломаешься
теперь светлая грусть за занавеской моя светлая пани
вспомню улыбнусь раз в подъезде с кем не бывало стоя
уцелела и вышла замуж дети работа муж пьяный
но девочка навсегда только не плакать ночами, не стоит
как ещё целовались на последнем сеансе в кино и в парке
губы обветрены поздно пора домой автобус талон пробитый
на новый год подарила чернильный набор с надписью Parker
я его потом потерял до сих пор обидно
Нежное
Забываю имя твоё, — вычёркиваю его из записных книжек...
Но память — она затягивает всё глубже, хуже болота.
А птицы летают осенью медленней, ниже...
И я имею возможность рисовать их во время полёта.
Никто не разберёт, где начинается осень:
Строго по календарю, или с первых дождливых дней...
Первыми во время заморозков умирают осы, —
Ты сказала бы, что никто не умрёт... наверно... тебе видней...
А ещё ты сказала бы, что тебе приснились олени,
И они объяснили тебе что-то о чём-то важном,
Но ты не знаешь олений язык, к сожаленью.
А если и знаешь, — то и пары слов на нём не свяжешь...
Когда ты ушла, я прыгал с высотных зданий,
Но всегда находился кто-то, кто ставил внизу стог сена...
Лечил меня логикой, напоследок шептал назидания...
Я и мыслю сейчас без экспрессии... по-осеннему...
Говорят — эта осень, быть может, последняя осень в истории.
Дальше начнутся войны, локальные апокалипсисы, —
Плевать я хотел... у меня от любви третий год ладони истёртые...
Посмотри, как из черного космоса на твоё имя капаю.
Сказать сильно — этому учили в школьных уборных...
Потом читал библию (дружил с монахом расстригой)...
Не помогло... ты влетела, как пуля в аорту... как боинг
В офис Манхэттена... потом стало тихо.
Вечерами читали Чехова
Кукла нежная, кукла живая;
Бант до неба, и не кончается лето.
Возвращается ночь и в чёрный мешок зашивает
Голоса и ладони, дыхание и силуэты.
Дачный роман с картинками и дождями...
Кресло-качалка, старая радиола, —
В эфире — прямая трансляция грехопаденья Адама...
Падает медленно... падает долго...
Ещё, помнишь, собака — породистая дворняга, —
Приходила за ужинами.
А ты была совсем девочкой, если в джинсах от вранглера,
И в точке соприкосновенья — заужена.
День победы 2
После взрыва солдат качал свою оторванную ногу,
И говорил: не шумите, мой ребёнок уснул, тише, пожалуйста.
Но его не слушали и длинными очередями по окнам
Рисовали русскую азбуку сквозь серые жалюзи.
Из-за окон кричали женщины на диком наречии,
О том, как прекрасна жизнь, и вдруг песню запели
Про тень ласточкиного крыла над быстрою речкой,
И замолчали, словно ласточка не успела
Перелететь через реку, — или начался ливень,
Или крыло надломилось от тяжести неба...
Сержант вытер ладонью пот и увидел, что, пока воевали, созрела слива.
Сорвал и съел одну... словно ни песни, ни ласточки не было.
Русская ночь
Мои слёзы склевали птицы, коварные голуби.
Мои руки из глины, я не умею быть сильным.
Моя девушка ходит по зимнему городу голой,
Прикрывает недорисованный чёрный квадрат апельсином.
Я боюсь пожарных машин, вдруг потушат
Этот костёр из обломков распавшегося цеппелина.
Я боюсь больниц, санитары старались потуже
Спеленать мою грудь, чтобы сердце не билось...
Двадцать девятый раз с разбега головой всё об ту же
Зиму в окне... на телеантенны пространство наколото.
Любая ночь для меня дольше жизни, потому что
В моей стране замерзает время от холода.
А сам на мотылька похож, такой же конструкции,
Только рёбра выпирают за небо ближайшее гранями...
По утрам пью чай с лимоном из Турции,
И слушаю радио-няню. Становлюсь грамотным.
Шоу одинокого мужчины (live)
Слова не хотят меня покидать, снаружи им холодно...
Из окна едва различимы напротив кафе и терраса...
Фонари для себя... туманно, как в Лондоне...
Любая фраза может не найти адресата и навек затеряться.
Вообразить себя царапающим скрижали на Синае...
А после хотеть девушку с ногами, раздвинутыми бесстыже...
Но мысль не знает, к кому обратиться с телепатическим сеансом, —
Одни отмахиваются, другие вообще ничего не слышат...
Горячо внутри, основной инстинкт основнее прочих —
На своём пути пространство и время сметает...
Роясь в памяти, встретишь, как тогда говорили, порочную
Старшеклассницу с чёрным бантом... губы в сметане...
Попавшие под душ
где твоё небо бродит отражается в чужих окнах
зависло в чужой стороне над французским Лионом
а здесь снова дождь третий день мокнут
деревья птицы и почтальоны
всё в порядке не правда ли всё в порядке
девушка в сапогах до причинного места
хорошо быть хиппи пить пиво и жить в палатке
но нет денег купить палатку и джинсы такой неудачный месяц
искать спички где они могут быть может в куртке
разозлиться бы написать текст да муза сегодня немая
прожжённый диван в фужере зачем-то окурки
девушка в сапогах даёт в долг сапоги не снимает
Где ветер устал спорить
По твоей стране проезжают танки.
Солдаты заходят в твой дом, целуют твоей бабушке ручку,
И по очереди насилуют твоих кукол; ты отрешённо читаешь Канта
В это время, и тебя не трогают, думают — дурочка.
Или так: Канта читают твои куклы (им нравятся философские очерки).
А бабушку бы не убили, будь она немного моложе.
И теперь солдаты забавляются с тобой по очереди.
Но ты думаешь, что тебя не трогают, и смеёшься.
Один монумент в райцентре
А на карте моей страны, куда ни ткни, всюду азия или сибирь...
Там растут в основном хрущёвки, в лабиринтах которых отражается эхо,
Если крикнуть так долго... но кричать я забил...
Вздрогнул с другом на посошок и уехал...
Я и сам не верил, что так вот просто... всё казалось:
Снится сон не из худших, но проснёшься после...
Не проснулся... а друг стоит до сих пор на вокзале...
И который год провожает глазами мой поезд...
|
