|
* * * я засыпаю невредным нефармацевтическим сном
вот предо мной уклон
на улице орёт мотоцикл,
исчезая за акустическим углом
я поворачиваюсь набок — ищу тебя —
твои руки
издают хлопок
комары
всё равно звенят
на траву постелили веток
бородатые люди спят
каин, хам, и смутно — иван третий
на ночь вредно есть мя
со мною птицы бог и дети
уткнулись под крыло и спят
здесь ночь бела
и видно вещи
и слышно как часы гремят
* * *
слишком много мыслей в голове
новые обои — пёстрый шелк
ступка для перца, салат оливье
цветочный горшок
ньюфаундленд в конуре
здесь в этом парке
в луже, в окаменевшем екатерининском зрачке
у хромого в палке
(ты видела дырочку в его ноге?)
у нищего на языке
твои любимые служанки
мне говорили о жене
я видел как бледнели щёки
глаза спускались вправо вниз
мои искали руки строки
и кошки весело еблись.
* * *
ты любил молодых студентов и просто поэтов
собирал на полочки книжки, ставил зайцев,
но никто так сильно не любил тебя за это
так сильно как вообще любить полагается я бывал у тебя пару раз проездом
ни за что занимал пятьдесят баксов
я развёлся, развесился в инете
потерял голову в борьбе за разум конечно, честно, писать нет никаких мотивов
так просто — друковские точки-тире напели
вот и печатаю лежу с готовых позитивов
можно играть только одну песню на кожаной флейте
* * *
посмотри — вот появляется Элвис
уже готовый к обмороку, хочет влететь
в этот чёртов кальвинистский парадиз
на алкогольных трудовых парах
ступни в стороны, коленки вниз
симметрично на другой стороне шара
летним утром в советской больнице
в это время мать меня рожала
* * *
мы у бога ходим под головой
помани и поймаешь его за нимб
стряхнёшь себорею с его головы
ты знаешь где — подойди и возьми
как обычно за уши притяни
вверх-вниз до последнего глотка
и, наверное, что-то из нас останется в веках
что угодно — только не сами мы
конечно удивительно то что в наших руках
только, кажется, мы опять не одни.
* * *
такие тонкие нити в твоих руках
световая реклама в зените
вся площадь в бабах и мужиках
все строчки в знаках все линии в крестах
на твои руки можно плакать,
ими можно даже месить тесто
но не дай бог коснуться твоего языка
ты тянешь время — нельзя не спать —
завтра с утра пряжу в руки,
зашивать живот, заращивать шрамы
линию любви провести от соска.
это просто ночное дежурство
просто жизнь у дверного глазка.
* * *
под твоими пальцами
появляется случай из жизни
легко и ритмично, даже когда на улице мороз
в животе аппендицит, на лице прыщики
я опять по бедности рылся в чьей-то кровати
и в жизни
мои руки дрожали, голова нагревалась, молоко кисло
а некто бывал совсем на вид не преступен
я продавал свои вещи и даже мысли
эту толчёную воду в ступе
ты смеялась и щипала меня за плечи
открывала глаза и трезво смотрела
да — я тоже знаю, что некоторые болезни совсем не лечатся
а теперь ты еле стоишь и смеёшься
мы пили вермут, снимали с себя вещи
* * *
лес, вечер, гавриил за рулем кадиллака
ищет потерявшуюся душу
на пути из курска в саратов
душа тоже хочет найти гавриила —
ей кажется, что вокруг какая-то вата
да и сама она ни туда ни сюда
не то направо, не то налево
не то белая, не то зеленовата
и если бы некая мария была в чём-то подобном
хоть капельку виновата
не стал бы так актуален
ни крест, ни якоб бёме или фраза пилата
к началу действия собрались люди
может твоя пра-пра тоже была там
может быть я в то время служил римским солдатом
* * *
за окном музыка — оранжевый призрак ковыряет пути
мелкие брызги льда и серой крошки попадают
в очки, рот, глаза
как всегда в конце кальпы облетит нас саранча —
точнее стрекоза
в двенадцать здесь хлопает пушка в воздух, не добившись врага
не встречу я больше своего, не найду чужого здрасьте, —
даже этого не сказал.
каждый метр придётся пройти, каждую мысль выдумать
каждое слово страдать
в колесо кармы попадает нога
из твоих сплетен можно что-нибудь связать,
снять мерку, расплывшийся сосок нечаянно показать
разбираю старый комод — нахожу болотный аир
кусок твоего платья, разрезанный рукав, небольшую кровать,
я, кстати, так и не научился рано вставать. * * * возможно упадет как с сердца камень с крыши
наемный снайпер заряжает тихий лук
ты чувствуешь шаги ты даже слышишь
другого сердца сдавленный испуг
* * *
знать зачем время ковыряет кирпич
да сколько его оближет взгляд
под вечером едва заметный между крыш
аутосуггестивный заряд — рад, рад до полусмерти — или наоборот от
я не могу собрать в один кулак
весь этот самодовольный сброд
думает, что это я — дурак. даже ты, наверное, проходила
там — мимо этих милых
вещиц, которых так и не купила
мельком отворотив глаза
за стойкой воротника и бара
запрятавшись чтобы не сказать
в сердцах
и не испортить бала.
* * *
вся в искрах облетевших песен
правдивая — без макияжа
как кнут гамсуна с похмелья был чудесен
немного прочитаешь — снова ляжешь
на взбитую бессоницей перину
отчего к утру так мало гостей
как память пахнет одеяло нафталином
вот красные тропинки режут спину —
швы простыни — а не следы ногтей.
* * *
я не могу здесь больше
меня истер наждак
за твердым словом из письма из польши
нечестный, мой далекий друг, мудак я произвольно говорю по-русски
тебя я на ночь детским кремом мажу
я за тобой бреду на белорусский
ты тоже на вторую полку ляжешь доказано — здесь не живут такие
мои задумки не попали в дело
какие, блядь, мы сильные в России
открытые, опасные и смелые
* * *
но, лиза, ты уже большая
не плачь на людях —
поберегись
ты же девушка ответственная
богатая, золотая
смотри с тобой как все ласково обошлись
это все не со зла
и эта строгость тоже не со зла
ну вот — ты уже совсем сползла
тише — с тобой тут все внутри уже рыдают
мужские сердца замерли,
материнские разорвались
ты же вся нежная, шелковая, золотая
не плачь только здесь
а лучше тихо так надменно удались
|
