Черный человекДесять рублей. Мне нужно десять рублей!
Ты прав, брюнет, мой черный человек,
ничего не вышло за столько лет.
Даже десятки не дашь.
Мы моментами были приятели.
Ты думал — я хуже.
И в том: когда на меня валят,
валят, валят,
я с детства слабо оправдываюсь:
а может — я.
А в лесу, там, за городом
я не кричу: тангенс равен тому-то, тому-то!
Понимаешь, внемли, ух, не люблю нелепость!
И несколько лет уже думаю о мастях.
Положим, проиграешь ты, черный человек,
десять десяток...
А занять ты их мне — никогда
не займешь. Неестественно. Что ж —
у людей научился. У нас.
Сейчас мне никто не даст, и
я не сделал того, с чем могу подойти
в тихий вечер, мой черный товарищ.
Я часто думаю о тебе, о твоей доброте:
кипятится, как мы. Только это досадно.
Черный человек, а черный,
дай десятку!
* * *
С.М. Прямо на краешке крон
солнышко село и пляшет.
Темный мужик, как Платон,
что-то у девушки спрашивает.
Девушка, как Сократ,
всему головой кивает.
Кивает всему подряд
и, хитрая, забывает.
* * *
Россия песенная —
самая великая, величайшая.
И я, сорокалетний,
по ничтожеству своему
узнал об этом, узнал я
недавно.
Услышал не только то
и о чем в нашей деревне пели.
Нашлись люди, поехали по Союзу.
И нашли такие песни.
Я заплакал от первых же слов.
Я думал — только я,
только для меня.
* * *
Самолет сел, и сумерки
нас помчали, меня
по Москве белокаменной,
потемневшей в огнях. Что — меня? Что мы, рыжие
в слове "нас", словно мы,
как две радостно лыжины,
понеслись с вышины от волков, и столица вон,
за домами видна.
...На лицо не узнать никого.
Незнакомых, как знать. Нас не знали, не ведали.
Со своими — а чё ж? —
разбирается Сагами, Ведами,
Кришнами молодежь. Забивается в залы вся
рысь-побежка от стуж.
А снаружи осталися,
кто ленив да кто дюж. В холле — нутрии, белочки,
воплотилися в мех.
Это — местные девочки,
вздыбив волосы вверх. А вверху-то над Машами,
Виками, глух и нем,
недовольными башнями
поднимается Кремль.
* * *
Светило село.
Ликовал транзистор.
А за грядой благословия
Сёла как сёла.
Зарницы (помехи).
И по горам:
Фигаро здесь,
Фигаро — там.
И где бы он ни был,
и чем сильнее был
музыкален, сыт ли, голоден —
негде Сыну Человеческому
преклонить голову.
* * *
Владимир Мономах
глядел на красный август.
А я смотрю в окно
на этот алый куст.
* * *
Желтей скорее, Летний сад!
Повянь, пока я в Ленинграде.
Чтоб знать, что маме написать
о золотой твоей ограде. Пускай они себе плывут —
два лебедя белее снега,
маленечко волнуют пруд —
пусть отличается от неба.
* * *
Вот слушай, вот как на море-то было.
На черном да на синем сено плыло,
плыла бы так копна да все желтелася.
А как в той-то копне будто никого нет.
А и нет как никого в соломе-сене той. Дак ты подплыви, подгреби к ней, копне.
Да высади ты из копны на лодочку,
уж ты к носику наперед посади
да разлюбезную свою, эх,
мыслишку.
* * *
Мечтая, любя и динамя,
любимая входит моя.
Горячее красное знамя
сияет на стане ея. А я как Печорин, не вижу
особенного, и она
нисколько не лучше, не ближе,
что прошлые времена.
На вокзале
Свете Дегтяревой Радуется городу новый человек.
Радуется лету Алла Пугачева,
да одна воинственная тучка над домами
плавает по воздуху, бравая, над нами. А моя два дня всего как знакомая
дождалась меня,
до сигнала не пошла в вагоны.
Очень, очень нравится человек, но уезжает.
Дали отправление. Целовать? — Не знаю. Модная певица заставляла,
и она спокойная русская стояла.
* * *
Никого нет дома.
Аленький цветок
в алых цветах тонет.
Не глядит никто.
* * *
Я думал, Бог за облаками.
Как, думал, Он там высоко!
Тогда безоблачными днями
Он бесконечно далеко.
* * *
Флаг... флаг... флаг...
На ветру.
А утихло, и —
фла... фла... фла...
На Лиховом переулке
Здорово, сердце здоровое!
Привет, небо синее.
Здравствуй, оконная рама,
здравствуй, напротив дом. Что же мне делать рано?
Что мне делать потом? Лучшая в мире Москва,
умная, деликатная,
глядя на небо,
сильно-сильно
думает о другом.
* * *
И, все вместе — влево!
И, все вместе — вправо!
Ветки над хмельным четвертым этажом
целый день, качаясь, это повторяют
на ветру июля тихом, небольшом. Спинки листьев то и дело серебрятся.
В небе светловатом север облаков.
Скоро, значит, будем осыпаться, братцы,
но отдельно, потому что мир таков. Час уже такой, что некуда податься
в гости. Весь июль кончается везде.
Надо, что уж, откровенно оставаться,
к занавескам руки честные воздев.
|
