Часики двух погодков

Он шел, и огонек у него перед носом,
казалось, возникал то над одним плечом, то над другим,
было немноголюдно, не было солнца, перед сносом
дома стояли за день до покрова,
и отпускали по себе круги,
перед лицом оставшихся без крова.

Последний раз по тропкам дыма перейти могли
вы с дома на дом, и быть в окне чердачном по колено,
и с краю быть недосягаемой земли,
и задом чувствовать, что остывают крыши,
и видеть лампы белого каленья комнат бледных,
и с верхних этажей плевать на ближних.

Последний раз, перед окном вытягиваясь в росте,
глядеть на праздности парад — на двор, глядеть на поплавок —
не появился ль кто, и, выдернув звонок в корнях волос тех,
где застревал как чучело корабль,
считать, ступенек сколько, в такт кивая головой,
из сумочки вниз полетят монеты, капли,

помада, зеркальце, резинка, медальон,
и все по косточкам; когда комод раскроют,
тогда в нем рев трамвая отдаленный
вдруг отразится смертною росою,
и человек в квартире оглушенной,
когда часы поставить по москве,
позавтракав хвостами рыб сушеных,
отравится, захочет на тот свет,

твой друг, сидит на груде из вещей,
как будто с желтою звездою на груди,
пришел ли кто, принес ли извещенье,
и словно ждет команды «разойдись»,
как в башмаках на разны ноги посреди
пустынной площади, где огоньки зажглись

над головами, чтоб мы понимали языки,
ты мне скажи, что значит это слово:
то «след ноги», «несмытое пятно», «ваша работа»? —
А в доме возникают сквозняки,
часы глядят, у них не видно зоба,
как пара полнолицых идиотов

из-под стекла. Зевота проступает,
на животе сто́я одной ногой,
заботы две: жабо́ нужно, покрой не прилипает,
и потолком тебя накроет как волной;
глядят...

И скоро старятся, и ходят без пожитков,
как между близнецов наследство разделить?!
на что глядят больные щитовидкой?
на что бы им свой глаз не положить? —
Поверх барьеров и поверх щитов фанерных,
повдоль поребриков и мостовых шпалерных,
в последний раз нельзя не удивиться, —
под взглядом пристальным, как крест нательный,
в общественных местах и в комнатах раздельных

The Ballad

                               посв. Кате К.

по краю лужицы голубь бежал
когда мы стояли у лавки
купили мы розу купили бокал
купили зонтик на палке

потом мы были на пустыре
у дома где крыша из толя
и было тихо как в монастыре
как в нашей безлюдной школе

едва ли кто-то из нас сказал
что у него получилось
как пройти на ж/д вокзал
и солнце садилось

и мы тогда тоже за дом зашли
а в дом заходить не стали
а там за домом клумбы росли
грядки грядки с цветами

а в нашей школе тогда был спортзал
в него пять мышей забилось
а наш физрук все время икал
и склонность одна развилась

у нашего с тобой физрука
или это только казалось
что наш физрук все время икал
или таскал нас за́ волосы

и мы тогда тоже за школу зашли
а в дом заходить не стали
а в нашем доме свечи зажгли
совсем как огни в спортзале

а возле церкви тогда был сад
и в нем посадили сирени
и эту сирень посадили подряд
и нам не хватало зренья

тогда посмотреть на церковь сквозь сквер
как будто на свет под дверью
и нам казалось что прятался зверь
и бегал в тени деревьев

ну а за церковью был овраг
ты нас поменяй местами
но и тогда за церковью был овраг
в овраге окна с крестами

они отражались когда свет в домах
по вечерам зажигали
а люди всё жили в годах в годах
а может быть только спали

ведь только спали потому что днем
уходили они на работу
а воскресенье был выходной
и выходной в субботу

и в выходные пели они
и про косу под пилоткой
а пели они в выходные дни
и про косу и про лодку

а то среди них было голос пел
по горам по дола́м нынче здесь завтра там
по небу полуночи ангел летел
наследник из царского дома сбежал

а за оврагом была гора
где петел крикнул ура!
бывало где пил я вино из горла́
а ты где цветочки рвала

мы жили в городе хрустальный гусь
в одну хрустальную ночь
зимой гора бывала в снегу
а летом была в пуху

наверное все было видно с горы
все видно с горы точь-в-точь
все школы и церкви и все скверы́
как отошедшие прочь

а пенья не слышно по выходным
которое снизу шло
не видно огня а только дым
и солнце когда зашло

зато очень слышно в самом низу
о чем говорят на горе
как слово сказанное в лесу
как слово с крыши во всем дворе

поэтому скоро весь город знал
что́ с нами случилось
я спросил где ж/д вокзал
и солнце садилось

а мы не знали что в дом не зашли
хотя всё время поём
но ты мне рот землею зажми
когда нам будет страшно вдвоем

наверное в городе знают слова
которые повторяет один голова:

«потерянный пес не ответит на зов,
он не вернется из дальних лесов».

Прекрасный скрип

                                              посв. Умбрашке

скрип прекратился, но свертки скворцы!
прокралась к тишине, и шьется цифирь,
чувствительною никтью рвется,
подернет нутка небо ночь (в сердце)
неровно сквозь) чуть свет (изюм имбирь.

Больной девочке

От... плахиплашмя  уплывающий в угол
Шар страшный и пахнущий гретою солью
и синькой  пока-жжется спинкою боком и кругом
а тень меняется плоскойполоской

На цыпочки на стол до антресолей
на цéпочке крестик  по лесенке лента
над крашеной кры-шей  за — са-мым шпицем
летит тихо   задев лишь за лето

Курить так охота и хочется сикать
над полем за домом не надо так тикать —
— уба вилось  как возле спящих ступать?
и все незаметней Он едет на ослике

В трико коротких  с цветком  в тряпице
видна лопатка  а рядом  видна заплатка
он отвернулся... мама... играли в прятки
от виноватой жизни  не надо...  кашля казни

На форточках солнце дрожит и д-раз-нит
на корточки  крошечный шар  к ним
на коньках  а кино по экрану  шаркнет
сиреневою папиросою  пахнет  слезы

убитых, и яблоку негде упасть

* * *

Месяц, когда высохли все слезы,
и виноградные деревья в детских телах ещё только саженцы,
когда покойники самые бестелесные, самые беспечные и печальные, —
им корочка хлеба поверх стакана,
ровные его края,
когда нет ни счастья, ни бессонницы,
ни водевиля,
и вообще вода чище водки,
месяц без пятен,
без пятерни,
месяц падших.

В месяц бескровный встречаются нам альбиносы,
в месяц, когда сладко облизывать косточки,
и самые яркие автомобили бесшумны и блёклы,
и когда шапкой поставленной некогда Пасхи крохи хлебные,
липкие прежде, сходят с руки, —
вешают шляпы тогда, и настенные росписи
уж не притягивают, и расходятся магниты,
сами собою сходят коросты, и легко умирать,
коли ты вздох, и слабнут корни мигреней,
вошь уже вымели и гнид еще нет.

Рахит и дистрофик, и ты, долговязая дылда,
ходют со мной по дорожкам с прибитою пылью,
ходим, и вместе едим творожок,

молодых людей не видно
на улицах, ни свадеб, и редко рождается кто,
лишь спускаются по лестницам и выходят
полнолицые, с круглыми шарами, с тупым удивлением
дебильные погодки, что твое молочко,
безвозвратные, без возраста, точно вчера родились,
Алексей и Виталик, и девочка, что говорит: «Краснодар».

Месяц уже
насту-пил на сносях,
как сердешники глотают валокордин,
и белые верёвки обхватывают и кусают обновки,
когда женщины особенно часто стригутся,
небо улетает, туловища вытягиваются,
под солнцем холодно, все прячутся в свои халупы,
и даже на самых жёлтых шторах волнения не заметно,
тогда дети не грустят,
дети едят вафли.

Зато ночь не сковывает, совсем сквозная, никто не мёрзнет,
Том Вэйтс ходит по чёрному небу,
и мне подарил уже ботинки,

а цыганские мячики уже никого не интересуют,

как и мясо сырое,
и никто не скажет вам Wer ißt meinen Apfel,
потому что у всех руки в карманах, и розовощёких нет,
как и ничего выпуклого, кроме этих идиотских лиц,

когда врачами всем прописаны капли,

месяц, когда если что и случается, то исчезновения,
и потом перчаток никогда не найдёшь,
месяц, что адские псы держат уже в зубах,
но у них нет слюны,
а потом ты склонишься под ними,
подняв воротник, прячешь голову,
а они виснут у тебя на плечах.

Начинают болеть стенки сосудов,
и возникают старые синяки,
достигнув самой фиолетовой фингальности,
а потом без боли пропав,
месяц, когда в щели ещё никто не дышит,
но когда затворяем дощатые двери на шпингалет.

Косточка

Мне сказал отец одной флейтистки,
косточку выплюнувши вишни,
он молчал и вдруг мне руку стиснул:
«во грехе ли меня обвинишь ты?»
наклонился и шептал мне близко-близко:
«она будет тебе польской королевной,
она будет страстнее, чем метиска,
будешь зятем мне, а дочке кавалером».
дух мой спёрло, ком в зобу, резь в кишках,
так хочу её в жены, музыкантку!
развёл брови он, защурился ишь как!
и сказал: «сведи мне дядю-маркитанта».
как! родного дядю, я тебя,
я тебе в твоём лице сейчас разводов разведу!?
как, родного дядю, он меня
за руку водил в саду!
целый день бродил я натощак
мимо моря, что так гладко стелется,
мухи вились вкруг меня, но нет, но нет еща,
только к вечеру назавтра я прельстился.
и я ему сказал безвидно внешне,
если ногу она может заголить,
не жалеет годы свои вешние,
тогда буду резать, буду бить.
сладили мы дело, согласилась
эта белая, красивая бандитка,
к дяде я пришёл, не знал, что смылась
от меня она с контрабасистом.
я её искал сперва, сначала,
но вот, вспомнил об отце её.
косточка мне рыбья горлом встала,
вышел мой заклад тогда с процентою...

Воспоминание

Я вижу сон когда и в нём сентябрь
а просыпаешься на трёхколёсном
когда съезжаю я на нём с железной горки
весь сжавшись падая ребёнком
или когда с потресканной селёдкой
и дремлют вокруг лужицы котята
меж листьев денег и от лучей косят

где подымали как хоругвь большую швабру
воображая к потолку прогнувши спину
иль поджимая ноги под водою —
всё выдаёшь себя до половины
а лучше: узнан с головы до ног —
так треплют по щеке того расслабленного
в кусту ломающихся голосов его детей
так ломятся столы от глаза воровского
закрыты плотной скатертью затем

когда отодвигаешь время надоевшее
твой смертный час лежит невдалеке
уже в твоем дворе тогда стоишь как девственница
и мочишься на собственную тень
а вот в том доме где мы были в таком виде
пятьдесят шесть окон в своём роде
постой-ка здесь а уж меня подводит
к дороге где одни автомобили
старушка серая кладёт листком лавровым
привет из супа от тебя на память
и ты ведёшь меня туда за палец

там где прохожие вдруг все ведут плечами
кто позади кто выпадает с зонтом
как снег на тротуар широкий и шершавый
и все животные на нем так жовты
когда обвалятся сады тогда на отмели
всё будет плавать даже этот окорок
развёрнутый но думаем о том ли
что изнутри там всё такое мокрое
лицо что оттопыривает опытно
глядит опасливо на наши сливы ёб твою
глядит глядит но вот во рту счастливом
она потонет и морская пена
с тоской и воплями зажатыми в боках
пойдёт из их груди как молозиво
мокрицы вы пиявки сколопендры
держите вертикально на зубах
такого молодого и задумчивого
осклабившегося святого мученика
ужасного... и кладбища нет гаже
ему в дому огня не зажигавши

ты знаешь на железной дороге
уже позеленевшей когда поздно
уже смешавшейся с землёй
обходчик ходит
и бьёт киянкою кувалдою по рельсам по пальцам
и если неожиданно одновременно
вдруг стукнет сердце то наверняка умрёшь
и знаешь огромный квартальный
мог гнаться за мальчишкой по улице
и Бородин уйти из дома без штанов
и что отворачиваешься когда как китайцы
палочками
двумя руками чужое берёшь

тогда как дети дышат до зимы
разглядывая черви дождевые
то на чужой чердак залазим мы
испуганные и чуть живые
хотя и нету никого вокруг...
как будто бы в кладовке нас запрут
где продуктовый магазин продолговатый
и вид весь у тебя придурковатый
когда на Пасху надуваешь целлофан
и обувь кажется чуть-чуть великоватой
тебе, великовозрастный, тебе, мой корифан

* * *

                                                                         посв. Скворцу

Деньги... их ловишь как мальков в воде холодной
грустные и юбилейные монеты
автоматы с газированной водой
Тархун и Нарзан 1 коп., 3 коп., 5 копеек...
деньги на земле как пух
тополиные листья и вы среди них
спрятанные под бутылочным стеклышком
через которое впору на солнце глазеть
монетки на дне пруда на счастье и вокруг вечного огня
где плавают шляпы и корабли из газет

могут люди побираться и прибедняться
и стоять с утра за подаяньем
будем лучше снова одеваться одеваться
только посмотри совсем по-обезьяньи

бывает — складывают деньги столбиками
будто это пирамида детских вздохов
только бы не сбиться им со счёту
и не надо думать о покойниках

изображение царицы Клеопатры
известно нам по круглой монете
и на неё показывали пальцем
и слишком много рук оставили в монете вмятины
чтоб стала царицей курносая курва

но я хочу вам рассказать про один день
придётся мне говорить об этом медленно
про день когда мы нашли деньги

в полдень осенний солнечные лучи
уж не упираются в землю почти
и холодно в норах кротам и дождевым червям
но только облака найдут — как уже холодно и нам
и тотчас скрадываются тени

я сказал: надо искать деньги
натыкаясь на прохожих ради шутки
потом мы подошли к витрине
и вдруг ты нашла деньги и мы нашли деньги 10 рублей
и никто не заметил
дело в том что мы были слегка потуплены
и вели неумолчные переговоры
и ты спрашивала моего совета
были куплены булка кефир и пачка беломора
и я не знал что тебе ответить

и мне казалось что ты давно уже об этом знаешь
но смотришь вполглаза и потому не догадываешься
но я всё-таки не хотел тебя расстроить
тебе казалось что я вот-вот скажу такое
что вокруг нас полно морских сокровищ

уж лучше б мы влезли в круги спасательные
уж лучше б мы ели конфеты сосательные
как надменные и деловитые карапузы
которых никто никогда не видел

у меня в карманах ничего не лежало
хотя куртка и была на подкладке
она была не тяжела для носки
и в башмаках я ничего не прятал
я лишь сказал: на дно души уйдите мысли
я не хотел чтобы поднялся уровень моря
я не хотел не чувствовать подлога
но и постричь себя под гогу не позволил

мы были поблизости где день неподвижен день непостоянен
но ты рассказала слишком много —
так что я стал почти ненастоящий
ненастоящий но поправдашный зато —
как то подбрасывание на одеяле!
теперь уж не поправишь ничего

ты знала больше чем гадательно и ты знала:
Фома мог вложить персты а Петр передать ключи
и ты сказала: какой ты скрытный
но повторяю я ничего не прятал
даже пока мы ели куличи
какая там тайна — одно упрямство
я сам проникнут был тем страхом
и опирался сразу на все ходули
готовые распасться в разные стороны
и потому они ещё держали как на льду —
и я краснел как мышь увидев сахар

я никогда бы вдруг не изменил лица
что я испытывал в тот день — мы нашли деньги
и наши мысли были точно водяные знаки
что я испытывал:
столь превозносимое ныне восхищенье
и ярость по поводу утерянного гроша

* * *

Дима Гиндель был мой друг
и он говорил
что у него была собака Витим
и что я похож на неё

я хочу чтоб я на небе был
твоей собакой Витимом.