Нестоличная литература, , Поэзия и проза регионов России

Саратов


Алексей Александров

* * *

Чтоб анафемой сладкая пахла убоинка,
Проведи меня мимо кричащей толпы
И домов, чье нутро, как у сбитого «Боинга».
Посмотри: никого, кто б и вправду там был.
Говорят, очевидцы, чья жизнь заэкранная,
Может, спасской звезды над полями важней,
Стали вежливы. Грошик согрею для храма я —
Лучше нищему, чем ненасытной казне.
Разве мы не остались живыми за танками?
Что ни царь на Руси — то кровавая дань...
Ну, теперь ты, октябрьский боец, у Останкино,
Грянув оземь, как в сказке, ОМОНовцем стань!
Я скажу одному тебе слово заветное,
Небеса потемневшие словно грубей
Сделав костью слоновой, — а стены-то медные! —
И прохожие стайкой вспорхнут голубей.


Кузнечик

Когда в ладонях пойманный кузнечик
Развалится на сотни шестеренок,
Еще боясь, что, бросившись навстречу,
Его устройства не поймет ребенок, —
Услышу песнь, что рвется из потемок,
Хотя без слов, но обещаньем речи...

И, может, боль его очеловечит,
Порвав узлы привычек и пеленок?
И скачет он в своем х/б зеленом,
Выстреливая медленной картечью,
И замолкает в гуле отдаленном
Разноязыкой жизнью Междуречья.


Приступая к рассказу

Теперь забудем и мы на время,
Как надо верно писати песни,
Как там Парис прошептал Елене:
Люблю... Но было бы интересней
Глядеть, как к окнам летает голубь
Клевать и важно на воду дуться,
И кто скуластым идет монголом,
Встречая ветер в пальтишке куцем.

А ветер перышко тащит птичье,
Чтоб написалось легко и просто,
Но сводит тени, что, сняв обличья,
Любя, тугую поделят простынь.
Но потуши цвета, моя радость.
Пускай не будет судьбы напротив:
И столбик ртути поднимет градус,
Согрев, толкает его к работе.


* * *

С какою жесткой прямотой в глаза
Весна глядит, но ты уже сказал.
За словом не к кому залезть в карман.
Обнявшись, спят Ормузд и Ариман.

В руках у нас лишь несколько монет...
Забыв, что нем, с вопросами ко мне
Ты обратился, я понять сумел.
Снег — будто с сажею смешали мел.

Весна настойчиво глядит нам в рот,
И вряд ли кто-нибудь из нас соврет,
Поскольку мир и без того нелеп.
А мы «Кагором» заедаем хлеб.


* * *

Словно детство, лишенное запаха, — то есть мы,
Вспоминая, думаем: именно так и пах
Тот цветок, что временно всплыл из тьмы,
Ты еще носила его в губах, —
Наступает грядущее. Я никак
Не подлажусь и все продолжаю вить
Гнезда вольной птицей на берегах,
Пить речную воду меж них, и нить
Для письма на лапке своей ношу.
Попадет ли только оно к кому?
Там, где низко облака парашют,
В тех краях и почерка не поймут.


* * *

Растает снег — и что мы без следов?
Ведь мы живем, пока для нас воочью
Крошатся стены вечных городов,
И ходят волки улицами ночью.

Растает снег, и черная земля,
Как лик убитой горем Ниобеи,
Попросит ласки, всходы нам суля,
И разве ветер что-нибудь посеет...

Растает снег. Свидетельствуя так,
Мы не солжем, ведь выгоды нам нету —
Лишь солнца светит чищенный пятак,
Но кто отдаст последнюю монету?

Растает снег, а мы, прозрачны хоть,
Еще следим пространство в оба глаза,
И, сморщив нос, отыщет нас Господь
Над сладким тленом бабочками газа.


* * *

Здесь поэзия — где ночевал,
Из надтреснутой чашки отпил.
Среди сбитых в комок одеял —
Ледяное касание. Сил
Не хватило, чтоб вызвать из сна,
Мотыльку. А в подушках щека
Вдруг уже холодела, узнав
До малейшего все пустяка.

Так, объятий бежав, говорю,
Что луна подглядела хитро,
А разбойничий требовал люд
Отплатить за спасенье ребром.
Здесь, где врали мне учителя,
И травой зарастающий след
Пес, бегущий за мной, потерял
И сверялся по списку примет.


Я прав

Я прав, потому — зима,
И всякому следу жить.
Как раньше не понимал,
Что слово едва скажи,
Уже понесут туда,
Где тополь в пуху, как вор,
Запутался в проводах,
Но выслушал приговор.

Я прав, потому что прям
И в тенях ни с кем не слит,
По снежным иду полям.
Чудесный оттуда вид
На площади и дворцы,
Где празднует ворон. Глаз
Не выклюет, если сыт.
А нет — я мясца припас.

Я прав, как бывает тот,
Кто тысячью был, стихи
Кто сразу на слух поймет,
Как ангела — пастухи.
Наверное, залепив
И веки, и рот, снежок,
Чтоб легче искать любви,
Мне сердце уже обжег.


* * *

Дырочку в стене проковыряв,
Я увидел механизм событий.
Только мир с тех пор и стал дыряв,
Виноват я, что ни говорите.

А хотел всего лишь поглядеть,
Как там случай шестеренки вертит?
В самом деле, интересно ведь,
Мне хотелось разузнать до смерти.

Но теперь с той стороны в дыру
Чей-то глаз настойчиво и строго
Наблюдает, словно кожуру
Червь проел, а мякоти не трогал.

Для чего он смотрит? Неужель,
Любопытством движимый подобным,
Он — один из многих сторожей,
И смотреть в глазок ему удобно?


В окруженье

Как в болотах, в погибельной чаще,
Где шипящих и свищущих птахой
Можно тварей представить со страху
Только так, не во зле настоящих:
Во шеломах с рогами, с мечами;
В кровью политых куртках на деле
Шли они, узнавая плечами
Тяжесть первой победной недели.

Тот, кого покусает комарик,
Сыпет крошки махры на газету.
Воздух терпкий, что даже кумарит
После пары глотков. Не посетуй,
Вот тебе, знаменосец, закуска.
Наша кочка, что холмик могильный.
Не поморщившись, водкою русской
Поливаем печенку обильно.

Потемнело. И хлопанье крыльев
Говорит о возможном итоге,
Прометеевом славном бессилье,
Где его и оставили боги.
Разве можно клевать алкоголем
Сильно порченый в сумерках орган?
Огоньку я спросил у парторга —
Он, насупясь, поднялся, как Голем.

Загорелась и пала ракета,
Засветив и оставив на снимке
Тех бойцов, у которых в анкетах
Лишь чернильная вязь по старинке.


* * *

Не то чтоб, очутившись в чаще,
Где сумерки, мы ищем света,
А ветер, аки зверь рычащий, —
Мы ждем развития сюжета.

Взрослея возвращаться надо,
Когда б не дрожь в листве, в коленках,
Детей уставших клоунада —
Что б им задуматься маленько?

Змея, кусающая хвостик,
Когда за стрелкой ходит стрелка,
И всякий шаг — кому-то мостик,
А прочим — сущая безделка.

И в тенях узнанный Вергилий
Пронзил и вывернул наружу
Земную суть: мы так любили,
Что Рим ограблен и разрушен.


Куда нас денут

Рыбак выгуливает рыбку
На поводке из грубой лески,
А ветер мне доносит скрипки
Покорный звук, хотя и резкий.
Все неустойчиво и хлипко,
Картинка крошится на фрески.

Куда пойдем, держа в запасе
Пейзажи прожитого лета
И птицу, что боится басни
Нравоучительных куплетов,
Табличку скучную на кассе,
Где все закончились билеты?

Без страха совершать и делать,
Горя провинциальной злостью,
Мы в двери втискиваем тело,
Как в пасть дворовой шавки — кости.
Чтоб пятки не хватала стерва, —
Хоть корку хлебную, а бросьте.

А коли век кончаться вздумал,
Мы встанем возле изголовья,
Смычком легко водя по струнам,
Беззвучно, но с большой любовью.
И нас распустят, как Госдуму
На лето, но с одним условьем:

Чтоб мы совсем не ради денег
Искали выход в те пенаты,
Где поплавок, как неврастеник,
Не дергался б, или куда ты
Хотел попасть — куда нас денут,
Когда закончатся дебаты.


* * *

Всюду камень, железо и люди —
С головою в делах...
День, как вышивка ласточки, труден
Бабе, что родила.

А младенец глядит неустанно
В поднебесье свое,
Скоро в облаке свежей сметаны
Ложку солнца собьет.

И душа привыкает к решенью
Жить в субботнюю рань,
Где с базарных рядов подношенье:
Мусор, доски и рвань.

Чтобы нас в голубом и зеленом
Узнавали верней,
И стоят города-вавилоны
Средь Господних полей.


Ситуация

Когда сочиняет природа
Холодное небо, когда
Линейкою нот в непогоду
Гудят о своем провода, —
Пришлют горожанам известье,
Что надобно время менять,
Усадьбы громить и поместья,
Фиту забывая и ять.

А в целом течет, как обычно,
Спокойная сытая жизнь
В заботах о счастии личном
С общественной пользой, кажись...
И как неохота на службу
Идти! А мосты, телеграф
Захватывать все-таки нужно,
У вахты ключи отобрав.


* * *

Лето проходит, как боль и надежда, —
Мы не успели и глазом моргнуть...
Будто теперь уже поймана между
Двух перекуров на градусе ртуть.

Я говорю тебе: мы не успели.
Что же теперь горевать? — говорю.
Перелистав полкаталога «Квелле»,
Девочка ищет шампанское «Брют».

И через месяцы снежного вальса
С цириком в рваной шинельке — прощай! —
Лист пожелтевший уже оторвался
И напугал задремавших мещан.

Девочка, будет весна непременно,
Будет зеленый, как лес, городок.
Силой тебя получивший военный
Греет в ладонях озябший цветок.

Верно, и майские пьянки-гулянки
Переведут нам на праздник Христа...
Девочка с хитрым лицом обезьянки
Тянется к звездам, на цыпочки встав.


* * *

К десяти уютные местечки
Все полны. Звенят стекло и песни.
А душа, как сука после течки, —
Ей одной остаться интересней.
В мертвой Волге фонари танцуют,
И к причалу жмется пароходик.
В темноте не вижу по лицу я,
Кто навстречу и зачем выходит.
И сдается: та, которой нету,
Потому что ни черта не видно.
Эй, луну включите! Мало света...
Ничего, что с непривычки стыдно.

Наступает время. С выраженьем, —
В час, когда девица прет к валету:
— Может, стрелки, паренек, поженим? —
Только так и говорят об этом.
Я иду выгуливать собачку,
Я гляжу и вижу, даже слишком,
Там, где ивы, горбясь, точно прачки,
Прячут в волны облака бельишко.


* * *

Положив под язык не почтовую марку ЛСД,
А монетку — таможенный сбор и т.п., и т.д.,
Ощущаешь изысканный вкус и богатый букет,
Нищий завтрак туриста, оставленный впрок на обед,

А кому еще долгие письма в железный ковчег?
Вслед за вороном голубь в окошко на розовый снег...
Напиши им, как травку на склонах бродяги пасут,
Как без жалобы службу в краю чужедальнем несут.

И тебе мое «здравствуй, прощай» во десятых строках,
И опять об указах, приказах, судьбы ворохах.
Древнегреческий бренди, надеванный (в дырах) пиджак,
Пересчитанный загодя в сторону сумерек шаг...

В пулеметной метели, в прозрачной броне не из слов
Улыбается мне, усмехается горько, незло,
Фрейданутая гретхен с отверткой под маленький крест.
И по радио в шуме прибоя грохочет партсъезд.


* * *

Нестор потусторонний к нам засылает греков
С целью — разведать рынок. Мимо апрельских лунок
В час рыбаков дремотных сквозь голубое веко
Стаями ходят луны,

Кооператив «Гекуба», что по маршруту «двойки»,
В бывшем ютясь подвале, что-нибудь обещает.
Или о безвозвратном времени там скучает
Девочка возле стойки?

Точно «Арго», накренясь и рассекая волны
Снега с дождем в привычном облаке нафталина,
Путник по ходу то ли хлещет коньяк «Афина»,
То ли, восторгом полный,

Рот открывает небу в поисках амброзии.
Мокнет его блок-флейта, стынет его копыто —
Жертвенник Аполлонов в долгих степях России,
Переустройство быта,

Где, притворяясь фавном, бегает он по кругу,
Кроет былых титанов словом теперь печатным,
Девочка возле стойки грезит о безвозвратном,
Север мешая с югом.

И на ее кентавров в «коже», с повадкой гарпий
Пьющий мечту о вечном лете в Гиперборее,
Падает сон о том, как в храме Пракситель бреет
Злым олимпийцам скальпы.


* * *

В слишком короткий снег подметают кроны
Или скребут, что более точно, серый
Купол. И тянет из подворотен серой.
День утончается, тратя свои микроны
На перспективу: в дымке аэродрома
Ходят с речевками взрослые пионеры.

Здания, съежившись, иглы антенн топорщат.
Бабы с лопатами — точно лежалый цитрус.
Если с горы сегодня не видно площадь,
Это не значит, что путает месяц цифру —
Чья-нибудь злая ультра сменяет инфру...
Даже не знаю, как объяснить попроще.

Падает белый, и ноздри вдыхают сладко
Сей порошок, приготовив тебя к испугу;
Вдруг и почуешь подобие здесь порядка —
Черный квадрат растущего к свету круга;
Разве, в идущей вниз угадав подругу,
Медью гремишь и считаешь Харону взятку.


* * *

Когда бы ты не сбился с курса,
Будильник утром не сломался б —
Твой панасоник наебнулся
Под звуки медленного вальса...

О сколько в нем деталей мелких!
Но больше не разбудит диктор,
Во тьму уходит Эвридика,
Секунды скачут, точно белки.

Вот так привычный ход событий
Внезапно нарушает чей-то
Преступный замысел, по прыти
Напоминая action Чейза,

Судьба иль случай — твой приятель
Размера мелкого, несчастный,
И список бед деепричастный —
Стеченье разных обстоятельств...


* * *

Небеса покаянья. Звезда Рождества.
Убиенный младенец не помнит родства,
Розу держит в холодной воде, пустяки —
Загуляли опять до утра пастухи.
Что-то царствие крепко, исход не тяжел,
И Спасителя терпит в дороге осел,
А душа, отлетая, глядит свысока,
Как в осоке плутает и чахнет река.

Прощевай, христианка, грызи фиолет:
У тебя наизнанку тулупчик надет...


* * *

Где терпеливый маятник, как молодой Ильич
В камере, ходит медленно все из угла да в угол,
Видно, понять пытается, хуже того — постичь,
Только не получается: сжато пружиной туго

Небо его возможностей. И замедляет ход
Стрелка, как взгляд ворованный, жалящая пространство, —
Это тебе, душа моя, время идет, идет,
А для меня особенный приготовляют транспорт.

В беглой телеге с плачущим, стонущим колесом
Буду я ехать где-нибудь вечно с тобой в разлуке,
К облаку беспощадному поворотясь лицом,
С губ онемевших в памяти весь растворенный в звуке...


* * *

А пейзажи, нахлынув, возвратив времена
Настоящие, глину намывают со дна.
Утром, искры просыпав на трамвайных путях,
Точно врач с недосыпу, забинтует внатяг
Твой заботливый ангел роковое ребро,
От любови на ранку кинув ложками бром, —
Там, монгольские скулы воскрешая вождей,
Ходит сумрак сутулый, как больной иудей,
Видит бабочек ранних золотящийся рой,
На холщовом экране их любуясь игрой.


* * *

В беспримерное время, когда мы ходили за край
Бить летучую белку, кораблик твоих мертвецов
Шкрябал вёслами оземь. И счастье всегда выпадало
И шестёрками вверх одному. Имена раздавались,
Как награды, в парады Бирнамского леса.
                                                                         Теперь
Изменилось: на острове старцы жуют
Голубую клубнику и дёснами перетирают
Волокнистую жизнь. Мы уже не растём в темноту.

 

Богданов

В комнате пятой Богданов живет,
Страшно усат и почти идиот —
В лучшем, конечно, значении слова.

Он на товарищей смотрит сурово,
Маркса читает и кушает рис,
Ходит на службу и верит в «Гринпис»,
Метеошарик пускает в полях,
Пику играет на трех козырях.

Горькую пьет — голова не болит,
А запивать никому не велит.
Заполночь ходит за пивом в ларек,
И не будите — он только прилег.

Всем он хорош, но боюсь одного:
Гирю не пилит, химичит чего,
«Вихри враждебные» шепчет в усы
И на китайские смотрит часы...

Вечером в классовой вроде борьбе
Час перемирия. Будет судьбе,
Саня, пенять, заломивши картуз,
Скомкав на мизере выпавший туз.

Что же, налей, и давай посидим.
Чайник пускает из носика дым.
Выпьем по сто и уйдем наугад
В разные стороны от баррикад.


* * *

Что орёл крылами машет? —
Не ответствует авгур,
Но гордясь отчизной нашей
В тихом шелесте купюр,
Как философ из бочонка,
Примечает он царей.

Прометеева печёнка
За четырнадцать рублей
В магазине, а напротив,
В разухабистом ларьке
«Литра» беленького вроде;
Рыбка плавает в реке.

То есть, всё чего захочешь,
Чтоб навек уста занять,
Если к ночи напророчишь,
Где десятку разменять.

Или вскормленный в неволе
Твой товарищ молодой
Закричит во сне от боли
Про посевы и надой?

Но уже необратимо
Изо всех щелей и дыр
Лезет столь необходимый
И прекрасный новый мир,

Где, согласно первым главам,
Легче, если веселей,
И глядит орел двуглавый
В нашей славы мавзолей.


* * *

Рассыпавшись на тысячу смычков,
Под вежливой луною на ладони
Зелёный лёд крошился в темноте.

Копеечный Георгий
Над медным остановлен был драконом.
Пережидая стайку злых машин,
И облако, бегущее на нерест,
На цыпочки вставало и росло
Так, что неслышно становилось сердце.

Впусти нас в март, Создатель, ничего
С нас не собрав — мы будем тише тени,
Глупей скворца друг другу угождать...


* * *

Летний вендерс, крылья присобачив,
Мяч к луне подбросив, слышит смех.
И светло, но кажется — иначе,
Только звёзды согревают всех.

А внизу звучит негромкий ропот,
Жаркий пар из прикоснувших губ.
Смотрит в ночь усталая Европа,
На стальную опершись клюку.

Оттого, что дождь — как злые слёзы,
И немного проку от бесед,
Ходит поршень и стучат колёса,
Заэкранный текст читает швед.

Время спать. Ничто не угрожает.
Мост стоит. Река течёт, течёт.
Как задует свечку горожанин,
Божье имя вслух произнесёт...







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service