Основная линия противостояния между участниками дискуссии оказалась легко предсказуемой и была задана предшествовавшей содержательному разговору перебранкой между Дмитрием Кузьминым и Всеволодом Емелиным, сразу же сообщившими аудитории, что они думают друг о друге.
В последовавшем пространном выступлении Кузьмин изложил уже высказывавшуюся им неоднократно мысль о том, что в 1990-е годы гражданская проблематика в русской поэзии была редкостью, поскольку ощущалась как сильно скомпрометированная советской поэтической практикой, а затем примерно в 2000 году началось её возрождение, непосредственно связанное с темой чеченской войны (впрочем, как отметил в своей реплике Леонид Костюков, не следует забывать, что и во времена слабой востребованности гражданской лирики к ней постоянно обращались некоторые значительные авторы — прежде всего, Всеволод Некрасов). Сейчас, по мнению Кузьмина, гражданская поэзия, проблематизирующая состояние умов в обществе и гражданское самосознание субъекта, широко представлена в русской поэзии, но из фокуса общественного внимания её может вытеснить поэзия упрощённая, паразитирующая на распространённых стереотипах и идущая навстречу примитивному запросу публики, не заинтересованной в работе над собой (по этому поводу Кузьмину также возразил Костюков, заметивший, что, по большому счёту, плохая поэзия никак не может помешать хорошей — как ничем не помешал расцвету русского стиха во второй половине XX века бездарный, но облечённый множеством регалий Егор Исаев).
Высказывавшиеся затем Андрей Хаданович из Белоруссии и Сергей Жадан из Украины в один голос говорили о том, что в их странах, где гражданское самосознание и политическая ангажированность по крайней мере у некоторых социокультурных групп весьма обострены, гражданская и политическая тема представляют собой серьёзный соблазн для автора, поскольку значительно добавляют ему популярности вне всякой зависимости от художественной состоятельности; поэтому, отметил Хаданович, и в Белоруссии на протяжении 1990-х годов многие поэты воздерживались от прямого политического высказывания, и уже в 2000-е новое поэтическое поколение стало переламывать эту тенденцию, соединяя в своих стихах гражданское начало и обострённую индивидуальность (в качестве примеров прозвучали стихотворения Вальжины Морт в переводе Кузьмина и Марии Мартысевич в переводе Ильи Кукулина). Распространённой, однако, остаётся ситуация, когда аудитория поэта собственно поэзией особо и не интересуется, ожидая от него острых высказываний на актуальные темы. По признанию Жадана, его собственная популярность заметна выросла благодаря ряду остросоциальных публикаций, совпавших по времени с революционным подъёмом в Украине, однако, в целом, непосредственные отклики на эти события, созданные по горячим следам и напрямую адресованные их участникам, оказались на редкость слабыми в художественном отношении.
Всеволод Емелин, что неудивительно, выступил с прямо противоположных позиций, заявив, что «поэзия», «художественные задачи» и т. п. его совершенно не интересуют и он предоставляет всем этим заниматься оторванным от народа, замкнувшимся в самих себе кружкам (и лишь по необходимости, ради того, чтобы его книги лучше продавались благодаря рецензиям, вступает в контакт со всяческими «экспертами»). В то же время, по мнению Емелина, гражданская поэзия, которая должна быть адресована широким народным массам и находить у них отклик, в России сегодня невозможна, поскольку, в отличие от Украины и Белоруссии, здесь нет политики, политической жизни, гражданских позиций. На вопрос из зала, чем же, в таком случае, занимается сам Емелин, он ответил, что сочиняет не стихи, а тексты, и интересуется реакцией на них со стороны публики.
В последующем обмене репликами основное место заняла тема народа, поскольку одна сторона обвинила другую в заигрывании с ним, а другая первую — в оторванности от него. В ходе перепалки Кузьмин в конце концов заявил, что народ — это, прежде всего, соль народа, граждане, те, кто способен мыслить и сомневаться (и задача гражданской поэзии в том и состоит, чтобы будить мысль и сомнение), прочие же суть не народ, а чернь. В связи с этим Евгений Абдуллаев напомнил, что очень похожая дискуссия состоялась около ста лет назад, когда Андрей Белый выступил с утверждением о том, что истинно народной поэзией теперь является символизм. По мнению Абдуллаева (подчеркнувшего, что и он представляет страну, где нет политики, — Узбекистан), многое в политическом бытовании поэзии определяется контекстом — и в иных контекстах гражданским оказывается любое поэтическое высказывание, если оно свободно и независимо. В дебатах выступили также Илья Кукулин, Александр Самарцев, Евгения Вежлян.
Резюмируя состоявшуюся дискуссию, её модератор Татьяна Щербина примирительно заметила, что в пространстве культуры уживаются, к примеру, строго академическая и понятная лишь узкому кругу шумерология Владимира Емельянова и издающаяся миллионными тиражами фантастика на шумерские темы Захарии Ситчина — потому что они занимают в культуре разные экологические ниши. Инициатор круглого стола Станислав Львовский напоследок заявил, что даже в отсутствие взаимопонимания соединение взаимоисключающих позиций на одной площадке — уже шаг в борьбе с раздробленностью российского социокультурного пространства.
|