Знаки препинания №40. Дневник Печорина
Дмитрий Бавильский
Топос, 05.03.2003
|
|
|
Михаил Поздняев «Лазарева суббота». Москва, «Захаров». 2002. Издатель «Захаров» известен своей коммерческой репутацией. Раскрутивший проект Бориса Акунина, Захаров издаёт только «верняк». С недавнего времени «Захаров» первый раз согрешил со стихами, издав сборник Веры Павловой. И, видимо, пошло-поехало, раз Захаров издаёт вот уже вторую книгу Павловой. А вот теперь пришла очередь поэтического сборника Михаила Поздняева — стильного, чернокожего томика с гравированным изображением анатомического строения человеческой головы (художник Константин Победин является одним из многочисленных персонажей стихов Поздняева). А книжка Поздняева действительно перенаселена, как хороший, эпический роман. Здесь есть друзья и коллеги, поэты хорошие и разные, дети поэта, втиснутые в ритм одной строки («Илия, Александр, Наталия, Елизавета...»), и даже Крестник, которому Михаил читает сказки перед сном. В наличии даже Ричард Гир и Ал Пачино. Есть и не названные, но узнаваемые, ожидаемые здесь персонажи — женщины. Женщина. Вместе с реальными людьми в книге присутствует и масса литературных персонажей — старик Герасим и Настасья Филлиповна, Агафья Тихоновна и Башмачкин, Зосима и Арбенин, кто-то ещё, вплоть до черепахи Тортиллы и библейских героев. Все они ровно распределены в теле книжки, люди живые и бумажные, обладая одинаковой степенью реальности — реальности чёрно-белых букв. Это важно, важный принцип стирания граней и границ между реальностью и искусством.
Мой последний читатель! Шампанским залей И заешь Бомарше свой зевок. Потому что совок я по крови своей, И поймёт меня только совок.
Другой существенный пункт «Лазаревой субботы» — размывание границ и граней между поэзией и прозой. Традиционные, по форме, стихотворения перемежаются поэтическими кусками, написанными будто бы прозой. Прозаический статус отрывков должны подтверждать и традиционные «нарративные стратегии», присущие художественной прозе — явный (внешний), ярко выраженный сюжет, чёткость причинно-следственных связей, сугубая факультативность собственно поэтических средств, всяческих там тропов и метафор. Поэзия Поздняева скупа на проявление стилистических чувств. Открытый и искренний человек, Михаил Поздняев принадлежит к традиции А. Некрасова и А. Твардовского, то есть, поэзии словно бы простой и «глуповатой». Важность формального эксперимента подчёркивается Михаилом Поздняевым особым вниманием к структуре книги — вся она, как на вертел, словно бы нанизана на повесть «Кармен», длинный повествовательный текст, который прерывается толстожурнальным «продолжением следует». «Кармен» начинается в самом начале «Лазаревой субботы», потом ныряет под другие стихи, уступая место блоку текстов, посвящённых друзьям, потом снова выныривает на поверхность, чтобы уступить место стихотворениям, написанным на основании классических текстов. Вот и последний фрагмент «Кармен» окружают рассказы про ту самую черепаху Тортиллу и апокриф о Зосиме и Марии: литературоцентричность, как и было сказано. Литературоцентричность самой высокой марки и степени концентрированности, слова и буквы, в которых жизнь подменяется жизнью.
Когда я в начале апреля С утра у окошка сижу И, вовсе не факт, что с похмелья, А вследствие внутренних противоречий На весь этот мусор гляжу, За окнами ветер носимый, Такая находит тоска... Но пристальней глядя на весь этот мусор, Я вижу Марию с Зосимой И верю, что пристань близка.
В том-то и дело, что мир ловил его, да не поймал. Вот, ведь, позиция — всегда быть между, в промежутке. Прозаичность поэтического и прозрачная повествовательность в стихах, рифмы и ритмы, встречающиеся словно изюм в сайке, сменяющие друг друга стили и интонации, исполненные практически безупречно. Быт, лежащий в основе практически всех текстов, обычные терзания обычного человека, но изложенные вот так — немного на котурнах, с пафосом, высокими штилем, незаметно воспаряют над бытом. Не мешает даже обилие прозаизмов и незатейливых деталей, вроде рекламных слоганов или ссылок на статью в «Новом мире», разрывающем верлибр. Или это не верлибр? Ведь в нём случаются внутренние рифмы и всевозможные ритмические сгустки. «При чём тут Розанов — пусть Межиров решит...» Пафосность способствует размышлениям о собственном творчестве, мирволит декларациям о намерениях. Поэтому здесь есть свой собственный вариант нерукотворного памятника, правилами дактилоскопической экспертизы и складывания стихаря. В этом ряду самая выразительная (но и попсовая), разумеется, «Элегия», рассказывающая о том, что автор её был назван в журнале «НЛО» «последним хорошим советским поэтом».
Я последний хороший советский поэт (написал в «НЛО» Кулаков). Я поскребыш, осадок, подонок, послед, Я посол из страны дураков. Я селедка балтийская, пряный посол, В Бухаре, в чайхане, в ноябре, Серебром отливает мой тесный камзол, Борода и усы в серебре.
Напоминает схожее по настроению стихотворение Льва Лосева, не так ли? Поздняев — классный пересмешник, перетолковыватель. Поздняев идеально поёт не только со своего, но и с чужого голоса, ловит и распыляет десятки интонаций, таковы уж у него способы взаимоотношения с традицией — капризной и похотливой женщиной, неувядаемой матерью многих и многих детей. Взаимоотношения Поздняева с этой гранд-дамой, чувственные, порой очень даже темпераментные, страстные, и составляют ещё один очень важный слой тем «Лазаревой субботы». Той самой субботы, что предшествует, ну, например, воскресению.
|
|