Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
Все публикации  .  предыдущая публикация  
Жестокий талант revisited
Предисловие к книге Георгия Генниса

01.06.2020
Геннис Г. Чем пахнет неволя: Избранные стихотворения
М.: Новое литературное обозрение, 2019. — С. 5-12.
            В «Песнях матушки Гусыни» есть образчик старинной английской страшилки — стихотворение о нарядной даме, которая пришла в церковь и почему-то увидела там гниющий труп, описанный во всех неприглядных подробностях.

            Священника дама спросила с тоскою:
            «Ужель и меня ожидает такое?»
            Священник в ответ: «От судьбы не уйдёшь,
            Так будет с тобою, когда ты помрёшь».

            Стихотворение заканчивается одинокой строкой «И тут дама завизжала», но то было в прошлые века. В наше время от осознания своей некрасивой смертности уже не визжат, а ещё его не рифмуют. Его обычно вытесняют подальше (будущему бывшему человеку состояние его тела будет уже безразлично). Но некоторые его проговаривают: жёстко, безжалостно, утрированно и вместе с тем точно — так, что в этом нет никакого болезненного любования, а есть особый род гуманизма.
            Соблюдённое memento mori серьёзно меняет оптику — и человеческую, и поэтическую, и читательскую. В случае с Георгием Геннисом читатель ещё и находится под властью удивления: манера поэта, которой уже больше сорока лет, представляется монолитной, как бы неподвластной историческим обстоятельствам. Страшно интересно (страшно и интересно), какие же обстоятельства окружали автора, который уже в конце 1970-х предлагал новый взгляд от лица не-достоевского «подпольного человека» — не маниакальное самоупоение, а сострадательное созерцание. Увидел, ощутил, зарегистрировал. Запомнил и проводил в последний путь. Принёс пользу и себе — «присев на скамейке в парке», где внезапно самовоспламенился человек, «смаковал / тающий холодок милосердия» (это важные слова, запомним их). Холодок — пишущему, а мороз по коже остаётся читателю — например, разделённых десятью годами стихотворений «Бабушка» и «Безумная мама».
            Мир, описываемый Геннисом, — мир постоянного физического распада, отмены цельности; человек здесь может развалиться на составные части, его можно сложить и утрамбовать в сумку. «Человек устроен из трёх частей», «Калугина сложили пополам и выкинули его как сор» — да, хармсовские мотивы тут как тут: Хармс думал ту же мысль, что и Геннис, пока его не прервали представители цельного исторического сознания. Важное следствие этой мысли — в том, что распад угрожает, в конце концов, и самому субъекту, пусть даже он застрахуется от него переходом в третье лицо:

            Язык поэта выскользнул
            в дурноту темнеющей комнаты
            и стал прыгать как лягушка
            Поэт бросился за ним на пол
            и ползал в забвении слов

            Потеря языка отнюдь не так комична, как потеря носа у Гоголя, — ещё и потому, что язык, хоть и становится отдельным существом, не демонстрирует интеллекта и самим фактом своего демарша лишает поэта возможности вступить с ним в диалог. Возможно, такими же беглецами из доминиона субъекта, распоясавшимися alter ego поэта оказываются сквозные персонажи поэзии Генниса — в первую очередь это Кроткер и Клюфф.
            Эти супруги, единственные Амур и Психея (а заодно Филемон и Бавкида, ибо среди их многочисленных приключений есть и молниеносное старение), которых мы заслуживаем, — главные участники геннисовского эксперимента над телами и умами людей. Есть и другие: друг Кроткера Борх; некто Лёня Сумерк, расчленяющий женщин, которые после соития с ним становятся деревьями; его подруга Анна Клеть, то добровольно дающая бросить себя в пруд, то превращающаяся в товарный вагон. Если позволительно такое сравнение, герои Генниса напоминают персонажей мультсериалов «South Park» и «Happy Tree Friends»: в первом почти в каждой серии гибнет один из главных персонажей — мальчик Кенни, а в следующей серии он как ни в чём не бывало оживает, чтобы погибнуть вновь; во втором самыми разнообразными смертями, как правило связанными с нарушением техники безопасности, умирают милые зверушки — зайчики, белочки, ёжики и исключительно тупой лось. Ни эти мультфильмы, которые при всём обилии крови весьма жизнерадостны, ни стихи Генниса не дают основания заподозрить, что герои умирают или калечат друг друга, а потом на их месте вырастают новые такие же: скорее, дело происходит в параллельных вселенных — или, в случае Генниса, автор придумывает одну версию событий, потом как бы стирает её и придумывает другую. Но самым верным мне всё же кажется предположение, что персонажи, по крайней мере самые важные — Кроткер, Клюфф и некоторые другие, — это ипостаси авторского «я», crash test dummies авторской фантазии. Ей не нужно оправдываться в своей мрачности, потому что окружающая реальность, преломлённая авторской оптикой, ничуть не радужнее.
            Эти роли далеки от вспомогательных: с помощью своих персонажей Геннис на фоне константы смертности деконструирует этику (в том числе инстинкт сострадания) и телесность; первую — фигурально, критически, вторую — буквально. Подчёркнутая физиологичность стихов Генниса, несколько мамлеевского свойства, обращает на себя особое внимание. Человек здесь может оказаться сам себе отцом и ребёнком: в одном тексте «Кроткер понял что забеременел самим собой / и теперь обречён / выдерживать схватки»; в другом, не вошедшем в эту книгу, ещё один сквозной персонаж Генниса по имени Бунтий «летом целый месяц ходил в меховой шапке / и выходил / из перхоти сала и жара / зародыш собственной головы». С одной стороны, перед нами некий субститут размножения — или возвращение к старым его способам, скатывание на последнюю ступень подвижной лестницы Ламарка, к делению амёб. С другой стороны, неприятная физиология у Генниса намекает на особенности тех отношений, которые возникают у лишённых почти всякой культурной идентичности «голых людей на голой земле». Им есть чем обмениваться друг с другом и есть что друг другу пожертвовать (вот, например, ещё одни роды: Анна Клеть рожает «машинку для стрижки бороды», которую той же ночью губит Лёня Сумерк: «Запахло палёным / Сумерк испугался и выдернул штепсель из розетки»; наверное, даже Бубнов, которого мечтала родить и таки родила хармсовская Хню, прожил более радостную жизнь). Но из нашей бытовой реальности, обложенной ватой иллюзий, всё это выглядит гротеском.
            Буддист мог бы сказать, что Геннис демонстрирует нам страдание, которым полнится сансара, но штука в том, что никакой нирваны не предполагается: Геннис показывает новые перерождения своих героев, не наслаждаясь ими, не проповедуя урок. Если принять ранее высказанную мысль о героях как проекциях авторского «я», стоицизмом автора можно только восхититься (в очередной раз ощутив мороз по коже). Здесь есть особый гуманизм — но это слово не должно обманывать читателя. Жалость к другому у героев Генниса — весьма специфического свойства:

            Как-то вечером
            перебрав мелочь подаяния
            Клюфф разочарованно вздохнула
            и пока Кроткер спал
            отпилила ему лобзиком
            обе ноги по самое колено
            надеясь вызвать в прохожих спазмы
            расточительного сочувствия
           
            Утром Кроткер упал
            едва попытался встать на призрачные опоры конечностей
            и долго ползал
            в поисках своих ступней и тапочек

            Впрочем, в другом стихотворении (не попавшем в эту книгу) Клюфф отпиливает правую ногу уже не Кроткеру, а себе — и даёт её мужу в дорогу:

            если тебе станет скучно
            достанешь
            и будешь гладить
            как кошку —
            как-никак моя плоть

            гордо сказала она

            Это трогательное самопожертвование в порядке вещей во вселенной Генниса. Здесь люди, не способные ответить на мандельштамовский вопрос «Дано мне тело — что мне делать с ним?», но в то же время сопротивляющиеся коллективизации этого тела («Только Кроткер барахтался / сопротивляясь натиску сплочения»), почти автоматически совершают странные вещи: ритуалы, кажущиеся дикими только сторонним наблюдателям. Казалось бы, это сближает Генниса с «новыми эпиками» — такими как Леонид Шваб и Арсений Ровинский, — но Геннис, начавший свой путь гораздо раньше, принципиально занят более плотным, основательным письмом. Может быть, здесь лучше работает сравнение с Фёдором Сваровским, которому законченная история интереснее фрагмента (тем более что в одном стихотворении Бунтий и Бунтия оказываются роботами, чьи половые органы одновременно служат частями огнестрельного оружия). Истории, которые рассказывает Геннис, могут принадлежать к одному большому нарративу (как, собственно, стихи о Кроткере и Клюфф) — но в силу того, что они вариативны, порой противоречат одна другой, и ни одна из них не приоритетна, у каждой из них возникает самостоятельная ценность. Это чувствуется в самой организации нынешнего избранного: на месте многих выбранных автором стихов могли бы находиться другие, не менее интересные. Нет нужды угадывать внутреннюю мотивацию автора при выборе того или иного текста: практически все читанные мною стихи Генниса репрезентативны; про любое, если случайно его услышать, можно сразу сказать: «Это Геннис» — что, конечно, признак состоявшегося и замечательного поэта. Если его имя не сразу возникает в голове при дежурном разговоре о современной поэзии, причиной тому, по-моему, только характер материала, с которым работает Геннис. Охотников до этого материала немного.
            Большой плюс, впрочем, в том, что геннисовский взгляд на мир — при всём его сюрреализме как бы «более реальный», чем взгляд условно-обывательский, — позволяет осмыслить самые разные процессы, в том числе и политические. Временами стихи Генниса обнаруживают привязку к узнаваемой истории. Когда персонаж Коля Люберц, до самозабвения любящий Родину и готовый «облить себя бензином и поджечь / и пылающим факелом ворваться / в колонну её ненавистников», начинает страстно жевать голенище своего солдатского сапога, «чтобы напитаться ещё более яростной любовью / бессильный её обнять / ощутить прикосновения / её отзывчивых пальцев», мы не удивляемся, обнаружив под стихотворением дату — 2014 год. Этот акт любви — вполне в духе нынешних текстов Владимира Сорокина, ещё одного «жестокого таланта», чей художественный метод по воле истории вновь приобрёл политическую актуальность. Другое дело, что у Генниса политический комментарий — не самоцель, а одно из завихрений, одна из намеченных и сразу оборванных траекторий.
            Геннисовские стихи последних лет ознаменованы возвращением к «я» — как правило, к наблюдателю сюрреалистических сцен, а не к активному их участнику. Это «я» может быть не манифестировано в тексте, но оно явно чувствуется. В отличие от историй о Кроткере и Клюфф, описание подобной сцены предполагает фигуру того, кто тихо стоит в сторонке и смотрит:

            мужчины сидят на стульях вдоль стены и ждут своей очереди
            крайний левый передаёт сложенную бумажку сидящему справа
            тот своему соседу
            и так далее
            последний теряется вдали
            на противоположном конце коридора

            через некоторое время бумажка
            преодолев путь обратно
            возвращается к первому
            он её расправляет
            хочет прочитать что там написано
            но испугавшись
            комкает и глотает

            мужчины ожидавшие продолжения
            набрасываются на него
            валят на пол
            кто-то коленом придавливает его шею
            кто-то пытается разомкнуть сжатые зубы
            и вырвать проглоченное

            Невключённость говорящего-наблюдателя в вакханалию — ещё один признак того, что целостность мира невозможна. Странное взаимодействие говорящего с теми людьми, кто принадлежит к его интимному кругу (вот он жуёт птичьи перья, которые протянула ему «она»; вот он вынимает из отца чёрные стебли и ставит их в вазу), не способствует преодолению его обособленности. Неожиданным выходом из этой ситуации оказывается любовь — примерно как люди в фильмах про конец света обнимаются и держатся за руки накануне кометного удара или столкновения с планетой Меланхолия. Инстинкт сострадания возвращается и в метафизическом смысле (который тоже возвращается) совпадает с инстинктом самосохранения. Растаявший холодок милосердия вновь меняет агрегатное состояние. «Исчезает линия горизонта / куда-то проваливаются холмы / размываются домики / растекаются зелёные пятна рощ» — так в недавнем стихотворении Генниса «наступает будущее». И вот порыв говорящего, запротоколированный так же бесстрастно, как всё остальное:

            я опустился на колени спиной к ней
            и расставил руки чтобы её защитить
            <…>
            я повернулся и повалил её на землю
            её лицо оставалось нетронутым
            пока нас жалили и терзали
            передовые отряды

            Ясное дело, что спастись никому не удастся, — но, может быть, это движение, противоположное почти всему, что мы читаем в книге Генниса, зачтётся при следующем, более счастливом перерождении.


Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service