Заговор от одиночества
Александр Шаталов. Из цикла «Город и окрестности», «JFK Airport. Стихотворения»
|
Александр Шаталов. Из цикла «Город и окрестности» // Новый мир. 1999. N#2. Александр Шаталов. JFK Airport. Стихотворения. США, Хьюстон: Глагол, 1997. Одна из особенностей поэзии Александра Шаталова — чувство маргинальности. Он восприимчив к наиболее острым психологическим коллизиям времени. Вероятно, это качество его поэзии и диктует ему формальный прием — Шаталов работает в режиме «стихопрозы» (более правильное наименование прие-ма — акцентный стих). Широкие возможности стихопрозы весьма органично взаимодействуют с лирическим темпераментом автора «JFK Airport». Нервный, несколько истеричный характер повествователя (главного героя книги), его изломанно-противоречивая мыслительная линия возможны, на мой взгляд, только в стихах, «сдвинутых» в сторону прозы. От прозы — и снижение уровня разговора, возможность привлечения в лирическую ткань мелких, обычно незначительных для стихов, деталей; и смутно угадываемый сквозной сюжет книги; и богатство разговорных интонаций. Да и темы «JFK Airport» — советско-коммунальные будни, «сниженные» заграничные (чаще всего американские) реалии, подробный пересказ любовных и житейских перипетий — ожидаемы скорее в бытописательской прозе, нежели в поэзии. Сравните любой фрагмент шаталовской книги с примерами традиционно-поэтического мышления (с пушкинскими — «Отцы пустынники и жены непорочны...» или «Недорого ценю я громкие права...»), чтобы убедиться в своеобразии нашего поэта. Чем еще характеризуется самобытность такой лирики? Главное, пожалуй — нелегкий поиск ролевой самоидентификации. Отсюда, видимо, сложные любовные метания, мучительный поиск своего «я» (в том числе — и как отражение в чужом «я»), яркообозначенное чувство отчуждения — от мира.
Нью-Йорк как корабль со снастями оледенельми льдом скован и снегом засыпан до рубки и палубы чтоб в тело горячее вжаться не надо быть смелыми ах как бы смеялись с тобою над этим на пару бы все это Нью-Йорк снегом сжатый как рукопожатием в котором все жизни лишь щепы для нового зарева где ты замерзаешь прозрачный как льдышка где сжатием так просто тебя раздавить и не собрать уже заново
Для героя книги мгновения счастья — состояние влюбленности, моменты физической близости, перемежающиеся с воспоминаниями отрочества или юности. Именно в такие мгновения близкие-ближние предстают перед ним, словно на групповом снимке: совмещены не только в пространстве, но и во времени.
так всегда бывало мама накрахмаливала простынь или скатерть чтоб скрипели как зимою снег до школы ведь почти со всеми также: лето снег Сережа мама запах яблок из прихожей и тропа на электричку
Фон сердечных коллизий героя чаще всего — натужно-коллективистский, советско-коммунальный (здесь я повторюсь). Ценности этого фона сегодня кажутся полубессмысленными. Бытовые зарисовки, красочно реализованные в стихах Александра Шаталова, узнаваемы, но они, подобно советским деньгам, обесценились и вышли из употребления: империя-Атлантида затонула.
на первое снова бульон из говядины вываренной на второе сама эта говядина разваренная кости мозговые наверное на третье я не утрирую так сутками кормила своего мужа соседка моя людмила
Портреты знакомых, соседей, родных и экс-друзей подробны, воплощены пристально-любовным взглядом. В итоге — фигуры «простых смертных» (чаще — совграждан) посредством шаталовской лиры преображаются в «бессмертные» мифические лики, в мистические персоны. И потому долго еще будут блестеть золотые коронки маминой подруги («была еще нина петрова / с двумя золотыми зубами»), а соседке-татарке придется торговать водкой («можно было на бутылках до нескольких десятков рублей в день иметь»). Впрямую или косвенно тексты Шаталова — заговоры от одиночества. Оно, одиночество, видимо — один из признаков эмоций автора, обязательный и неизбывный. Подробно обрисованная в книге любовь предстает по большей части как необходимая «физическая работа» — возможно, герой и не успевает осознать, любовь ли это или одна из граней физиологии («ну давай / глотай же работай...»)... Однако настоящая пронзительная любовная лирика возникает там, где наличествует серьезная сердечная привязанность: к брату, к матери, к друзьям. И тогда поэтическая речь оборачивается сплошным потоком обнаженной чувственности.
тело горячее потное ну что же ты ниже ниже нежнее нежнее или не знаешь как нужно...<...> покрасневший влажный чувственный рот напоминает цветок китайской розы или бледные грозди герани
Шаталов — со стилистической точки зрения — прямой наследник имажинизма. Отсюда его индустриальные, железобетонные декорации, частые акценты на жестокости и жесткости окружающей среды. Основными признаками имажинистского сознания являются и обильно вводимые в текст ножи, лезвия, кровь, сперма, зеркала, описания экстремальных состояний психики («по губам ударяет до крови»; «как ножик горлом пускает кровь»; «сережки в ухе кровоточат»; «я кусаю тебя чувствуешь опять кусаю / и смеюсь так громко что крови не видно во рту» и т. д.). Да, собственно и аэропорт (JFK Airport — аэропорт имени Кеннеди в Нью-Йорке) — аллюзия, явно корреспондирующаяся с имажинистской «Гостиницей для путешествующих в прекрасном» (так назывался созданный С. Есениным и В. Шершеневичем журнал). JFK Airport — главная фабульная точка стихопрозаического повествования А. Шаталова: аэропорт представлен и как гавань, от которой начинается путь, движение (т.е. как символ непостоянства); и в то же время как конечный пункт следования, возвращения в альма-матер, земля обетованная мечтаний (т.е. как символ стремления к постоянству).
это место случайных встреч и звонков телефонных старым знакомым крематорий хрустальный сквозь крышу которого ангелы в небо улетают зябко и тревожно послышалось мама зовет откуда-то сзади алик алик бежит растрепав прическу навстречу нью-йорк
Собственно, все стихотворения Александра Шаталова последних лет — полеты, перелеты или недолеты (возможно, что и стенограммы катастроф) — фантазии человека, обреченного любить.
да это место свиданий так можно считать уже порядком устаревший и утративший былую мощь аэропорт еще дышит пульсирует бортовыми огнями самолетов желтым светом такси голубыми кубами залов ожиданий ночным светом фар свежим океанским ветром
|
|