Из года в год всероссийская молодежная премия «Дебют» проводит очень интересную политику выбора финалистов, а затем и призеров. Будучи начинанием, призванным, в первую очередь, разыскивать молодые таланты, «Дебют» на практике проделывает еще одну, не менее важную, вещь: она легитимизирует уже состоявшиеся и ставшие ключевыми, в той или иной степени, фигуры молодого поколения. В финальных списках «Дебюта» ежегодно фигурирует достаточно большое количество имен, вполне известных и засвеченных в литературных кругах. Так обстояли дела, скажем, с Диной Гатиной и Марианной Гейде, Александром Чанцевым, Юлей Идлис (которая, будучи, среди прочего, постоянным автором «Нового литературного обозрения», в этом году стала шортлистером номинации «Критика»), и рядом других имен. В целом у «Дебюта» получается, мне кажется, неплохой баланс между поиском условных самородков и фиксацией (в достаточной мере) уже существующей динамики литературного процесса в поколении «двадцать с небольшим». В этом году в поэтическом финале «Дебюта» оказались четыре имени, из них три — женские: Анна Логвинова, Анна Цветкова и Ксения Маренникова. Все три дебютантки, конечно, совсем не дебютантки: публиковались в альманахах и антологиях, читали со сцены на литературных мероприятиях; имеют (каждая) вполне сложившийся круг поклонников, не сказать — последователей. Премиальные подборки, насколько можно судить по общему корпусу текстов каждого из авторов, собраны очень осмотрительно: вполне показательные, сравнительно однородные, достаточно цельные, позволяющие при желании составить какую-никакую картинку авторского видения, интонации, круга тем. И сама «подборка» финалисток оказалась, — опять же, на мой взгляд, — очень интересной, — не только качеством текстов, но и серьезной разницей поэтик. При желании можно видеть, как эти поэтики образуют некоторый спектр, — «женщина-дитя» Логвинова, конгруэнтная своему поколению Маренникова и подчеркнуто «взрослая» Цветкова. Анна Логвинова с удовольствием обращается к почти детским приемам, тактикам и интонациям для разговора на взрослые «женские» темы:
Утром сделал мостик, Завязал мне хвостик. А потом ушел. Как же так — ушел? А потом пришел. Так и так, пришел. В вафельном стаканчике Сливочный пломбир. Этот мостик — Аничков. Я здесь командир!
У Логвиновой свойственная детским песенкам ритмическая легкость и обманчивая простота окружающего мира (Шесть фунтов в сумочку за пояс,// Шесть фантиков в рюкзак за плечи) не затмевают в глазах читающего ни сложной языковой игры (Из-под ног выскакивают кулицы // И вспархивают переутки.), ни сложных структурных находок (например, в прекрасно простроенном длинном стихотворении «Когда зима...», — оно припахивает Бродским и еще разными, но все-таки оказывается очень хорошим). Логвиновская подборка видится мне самой неровной из всех трех, — но описанная в ней вселенная (на которую автор смотрит как бы снизу вверх, в одной руке — леденец, в другой — скальпель), так обаятельна и так полна жизни, что позволяет забыть о некотором своем несовершенстве. Ксения Маренникова, которой ее очень самостоятельный голос и очень подкупающая манера лирического высказывания давно снискали и известность, и популярность, строит свой мир по совсем не детским законам. Действие, развивающееся в ее текстах, всегда происходит на той грани искренности и пафоса, за которой полная надрыва юность перерастает в понимающую, принимающую, готовую к компромиссам зрелость.
у меня кружится голова направо. у Виталика после такой любви зрачки красные. отпиздили в электричке, держали шарфом, говорят, что еще мало. живешь в пределах Садового, вот и представь себе. сорок дней не прошло, мама еще с тобой. острой коленкой можно проткнуть живот. стоять на коленях, держаться за свои волосы, принимать на себя обоймы. подумай о чем-нибудь, отвлекись, а то как корова на бойне.
Здесь все находится очень близко, очень плотно увязано вместе. Собственное рождение, любовь, роды, смерть образуют такую плотную, давящую, наступающую на тебя реальность, какая существует только в те самые «дебютные» 20-25 лет, когда смотришь жизни глаза в глаза и чувствуешь, что до всего ее сахара и до всего ее ужаса буквально подать рукой. Как до сердца: «...схватился за маленькое сердце, вынул сердце, положил на палас рядом с собой. Стой, говорит, кому я сказал». Анна Цветкова некоторым образом оказывается в третьей позиции спектра: она ставит перед собой подчеркнуто зрелые, в чем-то даже вневозрастные задачи — и в подавляющем большинстве случаев справляется с ними более чем достойно. Это тексты с медленной динамикой — и с медленным течением внутреннего времени, и точка, из которой автор смотрит на мир, находится, в общем-то, над ним. И мир из этой точки видится очень русским, очень цельным и очень божьим миром:
...названные не по имени не по отчество но по судьбе задыхаясь от воздуха здешнего через силу дышат бугристое покрытое илом дно с норками ласточек и стрижей с осиплым голосом сторожевого лодочника над заводью комарье камыши над заводью раскачиваются что маятники что посудина из хрусталя наполненная до краев
татарвой поляны покрыть татарвой...
Редкая для младшего поколения религиозная лирика у Цветковой построена не на отталкивании от прототипических сюжетов, но на вживании в них, на поиске себя в традиции, — что, безусловно, заслуживает отдельного внимания и отдельного, более вдумчивого, разговора. Как, впрочем, и подборка Маренниковой, и подборка Логвиновой. Даже если в этом году голос лауреата премии «Дебют» в номинации «Поэзия» окажется мужским, мне будет приятно вспоминать этот «дебютный» год как женский. Говорящий: «Я знаю только то, что знала мать», говорящий: «Не говори обо мне плохо.», говорящий: «Я здесь командир!»
|