Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
Илья Бражников
«Выбирайте крайности, пока они не выбрали вас»
Интервью с Ильёй Бражниковым

11.08.2007
Интервью:
Иван Шейко-Маленьких
Досье: Илья Бражников
        Осенью 1991 года москвичи мало думали о причинах неудачи путчистов. Их гораздо больше волновали неотоваренные талоны на водку, табак и сахар.
        Не только жители столицы, но и большинство других людей находились тогда в ожидании катастрофы: голода, паралича транспорта, систем теплоснабжения. В цене были печки-буржуйки. К концу ноября, за семь месяцев до нового урожая, в распоряжении государства оставался примерно двухмесячный запас зерна. Жители Архангельска, Нижнего Новгорода и Перми получали 200 грамм животного масла в месяц. Стратегический запас тушёнки, которой ещё кое-как снабжались российские столицы, уже подходил к концу. Выживание страны целиком зависело от импортного зерна, закупать которое было не на что.
        Ушла в прошлое не только партийная идеология, но и вообще система каких-либо ориентиров. Безнадёжно устарели ещё вчера актуальные учебники и школьные программы. Тем, кто понимал, что советская школа отстала от быстро меняющегося мира, приходилось экспериментировать «с чистого листа», не имея ни традиций, ни запретов, ни материальной и человеческой базы.
        Одними из таких «авантюристов» были организаторы Московского культурологического лицея #1310 – Татьяна Борисовна Михайлова, Вадим Владиславович Алейников и Лариса Раймондовна Каневская. Список его учредителей звучал по сегодняшним меркам внушительно: Московский комитет образования, Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина и Институт философии РАН. Однако в то время эти организации сами переживали хаос и были довольно стеснены в средствах. Поэтому весь лицей, насчитывавший только два класса (10 и 11), умещался тогда в нескольких залах районного Дворца пионеров на Первой Владимирской улице.
        Учеников-гуманитариев приятно удивляло отсутствие в программе черчения и астрономии, химии и физики, алгебры и геометрии. Преподавались история Отечества, грамматика, французский язык. Английский вела Алла Георгиевна Токарева, естествознание (натурфилософию) – Александр Юрьевич Пектин.
        Основной упор делался на русскую литературу, которой отводилось пять пар в неделю. На занятиях, проводившихся директором Татьяной Михайловой, царила атмосфера свободных дискуссий. Ученики разбивались на группы, отстаивавшие свою концепцию, например, Христа и Антихриста в мировой литературе. Лицеисты, недавно оставившие привычные школы с их разбуженным Герценом, формой и вызовами к доске, ощущали себя открывателями новых земель, первопроходцами и даже, в каком-то смысле, творцами истории. Возможно, именно поэтому каждый урок литературы записывался на магнитофон.
        Среди предметов присутствовала математика; её преподавателя несколько раз меняли по просьбе мало что понимавших учеников. Были и совсем экзотические по тогдашним меркам спецкурсы, такие как «традиционная культура пола», оказавшаяся психологией, восточные единоборства (преподавал их Вадим Алейников) или «творчество Мандельштама», о котором рассказывал Олег Лекманов.
        Илья Бражников пришёл в лицей с другом и одноклассником Игорем Шулинским; они вели спецкурсы по анализу прозаического текста и современной литературе. Вслед за ними туда устроилась Анна Герасимова, известная ныне под псевдонимом Умка.
        В самой манере Ильи вести лекции, где наряду с Буниным и Кривулиным звучали имена Бунюэля и Майкла Наймана, содержался вызов любой иерархии. Когда он, одетый в рваные джинсы, садился, болтая ногами, верхом на переднюю парту, все словно бы ждали, что он сейчас заговорщически подмигнёт и достанет из потёртого рюкзака бутылку портвейна. Иногда именно так и случалось – к искренней радости учеников.

        Актёры продавали билеты...

        У Окуджавы есть песня о театре «Современник», посвящённая той его поре, когда, по словам поэта, «все были равны, не было начальства; актёры продавали билеты, актёры стояли у входа». Нечто подобное наблюдалось тогда и в лицее; вряд ли кто из его тогдашних учеников и сотрудников мог предположить, что их предприятие устоит, выживет, и из его стен впоследствии выйдет множество знаменитых учёных и просто интересных людей.
        Жизнь не позволяла строить глобальные планы, ставя задачи куда более прозаические. Первые месяцы лицей не имел печати – в том числе из-за хаоса в лицензирующих органах, переживавших бурную реорганизацию. Классный журнал вёлся в обычной толстой тетради, и никто из тех, кому оставалось учиться последний год, не знал наверняка, получит ли он весной аттестат государственного образца.
        Несмотря на все трудности, в декабре лицей организовал поездку в Тарту. В течение недели рождественских каникул лицеисты и лицеистки жили в здании школы, спали на раскладушках, а в перерывах между лекциями Юрия Михайловича Лотмана бегали по магазинам, лихорадочно скупая сыр, масло и колбасу.
        Эстонцы тогда ещё принимали советские деньги, но уже отказывались говорить по-русски, и перед походом за продуктами следовало выучить хотя бы несколько фраз. Язык маленькой, но гордой прибалтийской нации вызывал трепет; от умения произнести заклинание зависело получение сакральных предметов, давно исчезнувших из магазинов Москвы – мороженого, печенья, драже, кофе, консервов и жевательной резинки. Поэтому никому из лицеистов не пришло бы в голову обыгрывать священные эстонские слова, как это делали студенты Летней филологической школы в Усть-Нарве (См. «СПбУ» #17, материал «А летом мы учились!»).
        Там же, в Тарту, ученики лицея узнали о соглашении в Беловежской пуще. Встреча глав трёх славянских стран, как всем тогда казалось, принесла ощутимые плоды: Белоруссия и Украина, учитывая согласие России отсрочить до января либерализацию цен, обещали помочь в декабре со снабжением Москвы и Петербурга продуктами. Впрочем, украинский парламент тут же встал в оппозицию к президенту: депутаты не хотели, чтобы их страна «кормила своим мясом Россию».
        Декабрьская Москва поразила вернувшихся из Тарту всеобщим ощущением катастрофы. Мрачные, даже без привычных склок и скандалов, очереди. Девственно пустые магазины. Женщины, мечущиеся в поисках хоть каких-нибудь продуктов. На безлюдном Тишинском рынке – ценники в долларах.
        Январь лицеисты провели в Штутгарте в рамках программы обмена студентами с местной Вальдорфской школой. Жили в семьях, получив на карманные расходы больше, чем их родители зарабатывали за год. Впрочем, мало кому хватило благоразумия увезти валюту в Россию: девушки часами пропадали в магазинах одежды, а юноши потрясали их, покупая баночное пиво, чипсы, кассеты и прочие «предметы роскоши». Закон о въезде и выезде тогда ещё не действовал, и все загранпаспорта по прилёту в Москву пришлось сдать государству.
        Проезжая через Лубянскую площадь, лицеисты увидели, что вдоль магазина «Детский мир» стоит множество людей. Все предыдущие дни здесь было довольно безлюдно. «Очередь, – привычно подумали лицеисты, – видимо, выбросили какой-то товар». Однако это были вовсе не покупатели, а продавцы, пользующиеся только что вышедшим «Указом о свободе торговли». Прикрепив булавочкой к шубе вырезку из газеты, люди предлагали зажатый в руках товар: несколько пачек сигарет или банку консервов, шерстяные носки и варежки, бутылку водки или детскую кофточку.
        Цены стали расти с невиданной быстротой, однако плата за обучение, и без того невысокая, осталась без изменений. Лицеисты бесплатно пользовались бассейном в здании Дворца пионеров и получали талоны на обеды в столовой. Самые успешные из них даже получали символические стипендии. К весне стало ясно, что работа директора, с утра до ночи искавшего спонсоров, увенчалась успехом. Лицей смог пережить свою первую, самую трудную зиму.

        Жить стало веселей

        Спустя несколько лет Лицей переехал в более просторное помещение на Нижнюю Первомайскую, 52. Был объявлен конкурсный набор в 8 и 9 классы, а также набор вольнослушателей в классы с 7 по 11. К основным предметам добавились несколько историй (культуры, искусств, науки, религии и мусульманского Востока). Появились биология и химия, география, этнография и страноведение.
        Список изучаемых языков пополнился немецким, итальянским и испанским, а также латынью и древнегреческим. После занятий учащихся ждали хор, музыкальный театр, бальные танцы, керамическая мастерская, литературная студия и класс ушу. На первом этаже открылся школьный ресторан «Грибоедов».
        К тому времени Илья с Игорем уже ушли из лицея и пытались издавать собственный журнал «Пост», в первый номер которого поставили тексты Виктора Ерофеева, Эдуарда Лимонова и Владимира Сорокина. Нашёлся и спонсор; однако печатницы в типографии отказались выпускать издание, заявив, что журнал пропагандирует порнографию.
        Затем Шулинский основал журнал «Птюч» и одноимённый клуб, а Бражников превратил в некий салон собственную квартиру, где в 1990-е годы устраивал знаменитые «читки в Марьиной Роще». На них встречались все, считавшие себя друзьями или учениками Ильи. За одним столом могли оказаться, например, трубач Александр Копытин из группы «Пакава Ить», поэт Михаил Сухотин, угонщик-рецидивист Михаил Вашурин и Вячеслав Шугаев, возглавлявший тогда Чеховское общество и ведший телепрограмму «Добрый вечер, Москва!» Появлялся там и лицеист Денис Карро – ученик Марлена Хуциева, снявший впоследствии вместе с Бражниковым фильм «Снежный ангел».

        Машины нас ждут...

        Если продолжать аналогии между лицеем и театром «Современник», то дальше, в соответствии с логикой Окуджавы, в обоих местах появились «замдиректора, помдиректора, простой актёр, непростой актёр...»
        Лицей снова переехал, на сей раз на Перовскую, 44, и сейчас осуществляет общеобразовательную подготовку учащихся 7-11 классов. Там обучаются юноши и девушки 12-16 лет, в сферу интересов которых включены история, языки, литература, журналистика, социальные науки, компьютерные технологии, PR-деятельность и дизайн. Расписание спецкурсов пополнилось политической теорией, историей религий, историей Средневековья и языком кино.
        Помимо этого лицейское издательство выпускает научно-популярный публицистический журнал «Лицейское и гимназическое образование». На страницах издания рассказывается о современной отечественной и мировой педагогике, печатаются аналитические и художественные статьи, работы одарённых детей и многое другое.
        Каждый год лицей проводит конкурс учебных пособий, в рамках которого (помимо большого и малого призов, а также наград за 1, 2 и 3 места) вручаются призы в номинациях: «Лучший издательский проект», «За лучшее освещение жизни школы», «Самое оригинальное издание», «За высокий литературно-художественный уровень публикаций», «За эксклюзивность жанра», «За издательскую корректность», «За лучший дизайн издания», «Самое нескучное издание» и другие.
        Конкурсные материалы оцениваются с точки зрения их концепции, социальной значимости, художественного уровня публикаций. Имеют значение дизайн и верстка, рубрикация, редакционно-издательский состав, оригинальность презентации издания и качество сопроводительного эссе.
        На апрельскую церемонию награждения приглашаются все участники конкурса, а также пресса, радио, телевидение, спонсоры, деятели образования, науки и культуры.
        В дни финальных мероприятий конкурса проводятся тематические выставки: «Школьная пресса России», «Школьное издательство», «Школьное репортажное фото». Также в эти дни проводится сессия школьных издателей России. В её работе принимают участие все конкурсанты, в том числе старшеклассники – авторы, редакторы, художники, верстальщики, издатели школьной периодики. В программе сессии есть мастер-классы по основам издательского дела, «круглые столы», дискуссионные встречи с известными журналистами, а также деловая игра, в ходе которой моделируется какой-либо издательский процесс.
        Лицей изменился столь сильно, что Илья Бражников, случайно там оказавшись, вряд ли бы понял, что это за место. Хотя, впрочем, и его самого вряд ли бы узнал кто-нибудь, кроме, разве что, Олега Лекманова. Только он, пожалуй, смог бы разглядеть в солидном господине с портфелем и бородкой клинышком молодого неформала с заплетённой сзади косичкой и озорным блеском в глазах.
        Сейчас Илья Бражников, кандидат филологических наук, доцент, отец четырёх детей, является прихожанином храма Успения Божией Матери в Путинках, сотрудником приходской газеты «Успенские листки». Преподает в Московском педагогическом госуниверситете (МПГУ) и Российском православном университете имени апостола Иоанна Богослова. Помимо этого он активно занимается политической деятельностью и работает над сценарием фильма об отношениях церкви и государства в первые годы советской власти.
        В 2004 году Илья Бражников стал одним из создателей и главным редактором сетевого издания – православно-аналитического сайта «Правая.Ру» (www.pravaya.ru), а также руководителем одноимённого православно-политического проекта. Портал «Правая.Ру» стремится освещать происходящие события с православной точки зрения, развивает идеи политического православия, отстаивает консервативные ценности и русский взгляд на мир.
        По итогам 2005 года «Правая.Ру» получила премию «Лучший интернет-проект», а Илья Бражников был назван лучшим православным публицистом, получив премии Клуба православных журналистов и Православного пресс-клуба. В качестве главного редактора «Правой.Ру» он активно участвует в «Консервативном совещании», выступает на православном спутниковом телеканале «Спас», на радио «Радонеж» (программа «Старый стиль») и в других общественных мероприятиях.
        Столь разносторонняя личность с богатым жизненным опытом не могла не заинтересовать редакцию. Илья Бражников согласился встретиться с нашим корреспондентом и ответить на ряд вопросов.


        – Илья Леонидович, изменились ли за 15 лет ваши эстетические пристрастия?
        – Судите сами. Мой любимый поэт Александр Введенский, из прозаиков предпочитаю Пушкина и Достоевского. Любимый философ – инок Климент (Константин Николаевич Леонтьев). Мне очень нравится Ларс фон Триер и его фильм «Танцующая в темноте». Любимый театральный режиссер – Сергей Женовач. Что касается музыки, то мне доставляют одинаковое удовольствие Robert Fripp, Jethro Tull, арт-рок 1970-х годов, Бьорк, «Песняры», европейская и русская традиционная музыка, песни Гражданской и Великой Отечественной войны, группы «Казачiй Кругъ», «Аквариум», «Калинов мост», «Инструкция по выживанию».
        – Ваши бывшие ученики-лицеисты помнят вас как человека, стоявшего у истоков журнала «Птюч» и склонного к буддийской отрешённости от действительности. Как происходила эволюция ваших взглядов?
        – Помимо лицея я преподавал в московских школах, гимназиях, университетах. С 1990 года сотрудничал с различными печатными изданиями («Вестник Новой литературы», «Черновик», «Дядя Ваня», «Новая юность», «Волшебная гора», «Независимая газета», «Учительская газета», «Со-общение»). Там я публиковал прозу, стихи, статьи по истории, литературе, культурологии и актуальной политике.
        В 1992-93 годах я написал цикл статей о Чехове как предтече русского экзистенциализма. Во второй половине 1990-х мной создан ряд работ о христианских мотивах и символике произведений русской классической литературы: «Иерархия идеального бытия» (Религиозно-символическое пространство «Капитанской дочки»), «Разъятие и Воскресение» (Православная эсхатология комедии «Ревизор»), «Внутри и снаружи» (Истинный миропорядок в романе «Преступление и наказание») и другие.
        Да, когда-то вместе с Игорем Шулинским я был одним из создателей и авторов журнала «Птюч». Однако ещё до выхода в свет первого номера журнала я идеологически и духовно разошелся с этим изданием и в дальнейшем не принимал в нем участия. Именно в этот период вместе с воцерковлением происходит моё обращение к традиционным ценностям, отечественной истории, национальной культуре. Помимо названных работ, поворотный характер носит статья с программным названием «История как возвращение домой», написанная в период подготовки юбилейного комментированного издания «Повестей Белкина».
        В 1995 году я женился. Моя супруга, Яна Геннадиевна Янпольская – художник и философ, преподаватель философии в Российском государственном гуманитарном университете, один из авторов «Правой.Ру». В 1998-1999 годах я принимал участие в съемках художественного фильма «Снежный ангел» по собственному сценарию.
        – Эта кинокартина вызвала тогда положительные отзывы и шла по центральному телевидению. А как вы сами сейчас, по прошествии шести лет, оцениваете её?
        – На твёрдую «троечку». На мой взгляд, фильм слишком затянут, половину его сцен можно вырезать без потерь для сюжета. Это же касается и моего нового романа «Москва-Конечная». Впрочем, я забегаю вперёд. В 2002 году в издательстве «Лимбус-Пресс» вышла отдельной книгой моя повесть «Кулинар Гуров», номинировавшаяся на ряд литературных премий («Букер», «Национальный бестселлер», «Повести Белкина»).
        – «Кулинар Гуров», как известно, заканчивается сценой пожара в детском саду. Насколько эта апокалиптическая картина отражает ваше тогдашнее восприятие жизни?
        – Эта книга писалась в годы, когда советская цивилизация, «переварившая» (по выражению Валентина Распутина) социализм, ушла под воду вслед за деревней Матёрой. Эту цивилизацию можно проклинать или оплакивать, но её нельзя воскресить. В каком-то смысле переворот, пережитый нами в конце ХХ века, носит, возможно, даже более глобальный характер, чем события начала столетия.
        Впрочем, я бы не стал сводить содержание книги к отражению неких политических реалий, хотя они тоже важны. Меня интересовал детский сад как миниатюрная, но полноценная модель Вселенной в преддверии Второго пришествия и Страшного суда. Сюжет, заключённый в форму развёрнутой притчи, должен был заставить читателя переживать историю и переосознавать себя. Другими словами, это была книга для тех, кто пытается определить собственное место и место своей эпохи перед лицом общего будущего. Хотя и не только для них.
        – По поводу будущего: что первым делом изменили бы вы, оказавшись во главе нашего государства?
        – Надеюсь, мне это не суждено, ибо ответственность за Россию – невыносимое бремя, расплющивающее неготового к нему человека. В качестве же, допустим, советника верховного правителя я бы обратил его внимание на следующее.
        Как театр начинается с вешалки, так и государство начинается для нас со двора, куда мы выходим утром. С живущего в этом дворе человека в переднике и фуражке, который следит за порядком, запирает на ночь ворота и не пускает в наш дом подозрительных лиц. Поддерживает чистоту и сообщает куда надо о неполадках в работе лифта, водопровода или домофона. Русский дворник – это консьерж, вахтёр, завхоз и управдом в одном лице. Новое в данном случае – хорошо забытое старое.
        Ещё один важный аспект – символы государства, которые мы всё время носим с собой. Я имею в виду русские деньги, вдруг по неясным причинам утратившие веками существовавшие систему номиналов и цвет. Мне кажется резонным выпуск новых дензнаков с отрезанным нулём.
        – И с портретами Петра и Екатерины?
        – Дело не в конкретных фигурах (хотя лично я не против изображений царей), а в том ассоциативном поле, которым их окружает общество. Мне кажется логичным переосмысление эстетики русских купюр начала ХХ века – подобное тому, что мы находим в бумажных деньгах 1947 года. Отрезание большего, чем один, количества нулей выявило бы, к огорчению многих, подлинный размер нынешних зарплат и стипендий. Но в то же время оно воскресило бы столь важные для русской культуры понятия, как «алтын», «гривенник» или «полтинник».
        – Кстати на тему денег. Предполагаю, что как преподаватель МПГУ вы зарабатываете не так уж много. Хватает ли вам на семью, в которой четверо детей? Не возникает желания, например, открыть своё дело? Другими словами, чувствуете ли вы противоречие между тем, чем вам хотелось бы заниматься, и тем, чем вы реально зарабатываете на жизнь?
        – Нет, этот конфликт я ощущаю сейчас не столь остро. Мне повезло: большую часть своей жизни я занимаюсь именно тем или почти тем, к чему чувствую призвание. Я никогда не вовлекался (и, надеюсь, не буду) в бизнес – просто потому, что совершенно не чувствую себя к этому расположенным. К науке же моя душа лежит лишь постольку, поскольку наука есть сфера познания истины. Однако я полагаю, что монополии на истину наука не имеет. Религия, искусство, философия – тоже честные способы служения истине.
        Для меня это служение – главное, поэтому я не рассматриваю науку как способ заработать деньги. Хотя понятно, что честный труд должен вознаграждаться, и от оплаты его грех отказываться. Но при этом «миссионером» от науки я себя тоже не чувствую.
        – Кто привил вам эти убеждения?
        – Я закончил филфак МПГУ (бывший МГПИ им. Ленина) в 1993 году. Дипломная работа называлась «Творчество Чехова и проблемы экзистенциальной философии». Мой научный руководитель, Вячеслав Борисович Черкасский, определил меня в аспирантуру ИМЛИ имени Горького, в отдел теории, за что я ему очень благодарен. В этом отделе мне посчастливилось застать уходящее поколение русской гуманитарной интеллигенции. Это и Сергей Сергеевич Аверинцев, и Александр Викторович Михайлов, и ныне здравствующий и работающий Сергей Георгиевич Бочаров.
        Руководить мной стал выдающийся русский филолог, историк и мыслитель Вадим Валерианович Кожинов. Мне опять повезло: я стал его последним аспирантом. В 1997 году я защитил кандидатскую диссертацию по теории литературы на тему «Мифопоэтический аспект литературного произведения». Затем читал в различных вузах курсы по отечественной истории и литературе.
        Сейчас я работаю в alma mater – МПГУ, преподаю литературу ХХ века, веду спецкурс «интернет-журналистика». С сетевой журналистикой я связан с 1998 года; я застал если не первые, то, по крайней мере, вторые шаги Рунета. Даже Yandex тогда только разрабатывался. Впоследствии это и стало моей второй специальностью, позволяющей зарабатывать на жизнь и на семью с четырьмя детьми. Но пропасти между интернет-журналистикой и моей научной специальностью, как видите, нет. В МПГУ как раз открылось отделение журналистики. На кафедре помимо основной работы я как раз занимаюсь технологиями mass-media. Так что пока всё складывается гармонично.
        – Рад за вас. Увы, такой внутренней гармонией сейчас отличаются отнюдь не все. Конечно, в отношении государства к науке наметились положительные сдвиги; это подтверждается как повышением надбавок кандидатам и докторам, так и выделением денег на петербургский Наукоград.
        Однако ряду молодых учёных нынешней России свойственно воспринимать науку как своего рода бизнес. Человек, исповедующий такой подход, готов заниматься ею, только получив предварительно ассигнования, и отдавать исследованиям ровно столько своей энергии, сколько, по его мнению, было оплачено.
        Хотя для другой части учёных по-прежнему актуально сознание мессианской роли науки, и особенно науки русской, достижения которой призваны если не спасти, то по крайней мере облагодетельствовать человечество. В такой ситуации проблема материального поощрения не актуальна («потомки оценят»), и учёный готов «гореть на работе», даже будучи не просто не замечен, но и гоним со стороны государства.
        Считаете ли вы, Илья Леонидович, что эта схема адекватно описывает проблему отношений научного работника и государства? Или их многообразие не сводится к двум описанным выше сценариям?

        – Никакая схема не может адекватно описать реальность. Схема нужна только для обучения чему-либо или для понимания. Критерий здесь такой – продуктивна данная схема для познания реальности или нет. Я думаю, что между наукой и системой оплаты труда, равно как между наукой и мессианством, прямой связи не существует. Особого рода «мессианизм» харизматичных учёных – это пройденный этап модерна в истории, незаконное наследие религии в науке.
        Мессианская (то есть спасительная для человечества) роль может быть только у религии. Конкретно в нашей культурной парадигме эту роль выполняет христианство, проповедующее веру в мессию-Христа. Наука же, если брать западную историю, существует сначала параллельно с христианством, затем вступает в конфронтацию с ним и выигрывает – чтобы в ХХ столетии самой быть побеждённой Мифом.
        Можно метафорически назвать «мессианской» роль таких учёных, как Николай Коперник, Бруно, Галилей, Ньютон и им подобных. Разумеется, в науке, пока она остается наукой, важна незаинтересованность – как в результате, так и в оплате труда. Наука существует бескорыстно; она движется, во-первых, интересом людей к знанию и, во-вторых, честолюбием. Именно честь и слава первичны здесь, а оплата вторична. Учёный прежде всего делает себе имя. Но сегодня, в эпоху, когда аристократия уступила власть буржуазии, деньги и материальная заинтересованность везде выходят на первый план.
        Наука давно обросла институтами. В развитых странах это трудный, но очень хороший заработок. Её нельзя, на мой взгляд, связывать с бизнесом, поскольку на первом месте в науке остается всё-таки открытие, затем имя, но не прибыль. Наука или бизнес – это, скорее, выбор. В большинстве научных институтов сегодня трудятся 70- и 30-летние, а 40-50-летние в свое время предпочли науке предпринимательство. Среди 70-летних, наверно, немало бескорыстных людей, которые, будучи воспитаны советским модерном, пришли в науку из идеалистических побуждений.
        Для 30-летних фактор карьеры сегодня, видимо, самый существенный. Они думают о своём успехе и славе, а некоторые (и это, возможно, лучший на сегодня вариант) – о величии и славе своей страны. Вообще же говоря, научная интеллектуальная среда должна быть частью элиты общества. Чтобы высокий заработок людей этой среды подчеркивал их высокий социальный статус. Но никак не наоборот. Деньги за статус, но не статус за деньги.
        – Считаете ли вы, что противопоставление двух типов учёных (пусть даже надуманное) является новой ситуацией для русской культуры? Или же ей всегда было свойственно разрываться между двумя крайностями, в чём именно они бы ни состояли?
        – Человеку вообще, и не только русскому, свойственно разрываться между крайностями. Выбор – это сущность человека. Если человек не делает выбора, крайности сами разрывают его на части, и он гибнет. Думаю, что у русской культуры впереди ещё большое будущее; но для этого сегодня ей нужно делать выбор между крайностями «глобализма» и «национализма». Другими словами, во что бы то ни стало сохранить свою национальную специфику (в том числе в образовании и науке), которая у нас, в то же время, вполне общечеловечна.
        – По поводу «общечеловечности». Свойственно ли вам желание оказаться по научным каналам за границей? Как вы оцениваете подобные намерения своих коллег?
        – Лично у меня на сегодняшний день отсутствует желание выезжать куда-либо за пределы Российской империи – как по научным каналам, так и по любым другим. Я вот уже шесть лет никак не могу даже обновить свой загранпаспорт.
        – Что для вас стоит за словом «империя»? Тоска по дворникам и полушкам, или же нечто большее? Не секрет, что сейчас в России наблюдается своеобразная мода на дворянские собрания, классические гимназии, «Сибирских цирюльников» и вдовствующих императриц. Как вы относитесь к этой тенденции?
        – Если она отражает фундаментальный сдвиг в сознании людей (а на это есть и много других указаний), тогда очень положительно. Советская власть, будучи безбожной по своей природе, хотя бы стремилась духовно легитимизироваться, обращаясь к значимым для страны символам и архетипам. И, надо сказать, ей это удалось куда больше, чем нынешней. Современный институт выборов – лишь очередное шоу в «обществе спектакля». Кто решает, что я должен выбирать только, допустим, между Зюгановым и Жириновским? Механизм наследственной передачи власти не нуждается в рациональных обоснованиях и уже в силу этого обладает большим, чем демократия, запасом прочности. Возможно, Болгария станет первой славянской страной, пришедшей к этому пониманию.
        Однако я ещё не ответил на предыдущий вопрос. В случае служебной необходимости я, конечно, могу выехать из России. Так, мне приходится довольно часто бывать на Украине – но я, впрочем, не считаю эту территорию заграницей. Для человека науки ездить по миру, работать на гранты – это норма. Сообщество учёных ещё в XVI веке складывается как транснациональное, надгосударственное, космополитическое объединение. Теперь же, в век транспорта и информационных технологий, это ещё в большей степени так. Но мне в силу моей специальности, в общем-то, нечего делать за границей. Лето я с удовольствием провожу на даче под Звенигородом, где нахожу время для работы на ноутбуке.
        – Как бы вы чувствовали себя за границей, поехав туда не по работе? Скажем, для отдыха, лечения, осмотра пирамид или, не дай Бог, мытья сапог в Индийском океане?
        – Зарубежные занятия не по профессии (тем более в иной, чем средне-российская, климатической зоне) для меня будут очень тяжким испытанием. За восемь армейских месяцев в Чехии я похудел на 40 килограммов, и виной тому не только тяготы воинской службы. Я наблюдал множество семейных пар, уезжавших из России с потерей своей специальности. Как правило, жёны в конце концов адаптировались к новым реалиям, а мужья спивались и падали на социальное дно. Видимо, так сильно проявлялась в них привязанность к почве – во всех смыслах этого слова.
        Зато по России ездить и необходимо, и очень интересно. Чтобы исследовать одну только Россию, можно потратить всю жизнь. И на это не жалко времени.
        – Допустим, лично вам не жалко времени на служение государству. Но требует ли оно от вас этого? Другими словами, существует ли сейчас «социальный заказ» по отношению к вузам? Если он существует, насколько российская наука готова его выполнять?
        – Социальный заказ, на мой взгляд, вещь абсолютно необходимая, но о появлении его говорить пока рано. В последние несколько лет наблюдаются попытки возрождения соцзаказа, но пока довольно абсурдные. Например, может прийти указание согнать студентов на митинг движения «Наши», и ни о чем не подозревающий преподаватель, придя на занятие, ставится перед фактом.
        Министерство же образования в лице его руководства – как московского, так и федерального – всячески подчеркивает свою незаинтересованность ни в специалистах-гуманитариях, ни в преподавателях. Эта ситуация рано или поздно изменится. Но сначала нужно определиться со стратегией образования: кого и для чего готовить? Если выращивать национальную элиту, это одно, если готовить кадры для глобального миропорядка – совсем другое. Пока нет внятной стратегии, нет мировоззренческой основы образования. Стало быть, и заказ невозможен.
        – Кстати, о внятной стратегии. Проект «Правая.Ру» принимает непосредственное участие в создании и продвижении «Русской доктрины», где вы – автор и член редколлегии. При участии и поддержке Сергея Николаевича Бабурина вместе с авторами и сотрудниками «Правой.Ру» вы разрабатываете идеологию «Национально-консервативного союза», отраженную, в частности, в манифесте русских консерваторов «Императивы национального возрождения». Кому адресована ваша «Доктрина»? Властям, некоей элите? Элите при должностях, элите вне системы или кому-то ещё?
        – При разработке этого документа мы исходили из трёх возможных сценариев развития политических событий в России: оптимистического, «среднего» (статус-кво) и пессимистического. Допустим, нынешняя власть удержится. Это означает, что она либо будет постепенно становиться на национальный путь, клониться вправо (и тогда неизбежно выйдет на «Русскую доктрину»); либо будет склоняться в сторону колониальности, и этим неизбежно подрубать тот сук, на котором сидит. Тогда власть станет заложником этой ситуации и поведёт к развалу страны. В этом случае «Доктрина» становится документом, который, в условиях полного демонтажа государства и власти, будет призван объединять нацию. Ну и последний вариант – это катаклизм.
        Под «средним» вариантом мы также подразумеваем постепенное принятие этого документа в качестве руководства к действию так называемой «внесистемной элитой», которая должна будет постепенно вытеснить собой современные структуры.
        – Чем вызвана, по-вашему, необходимость появления «Доктрины»? Неясностью, как относиться к своему прошлому? Отсутствием языка, с помощью которого общество могло бы разобраться в себе нынешнем? Или желанием дать прогнозы?
        – Действительно, мы сейчас живем в ситуации, когда наше Отечество не имеет образа будущего, не имеет вообще внятного образа в каких-то внешних проявлениях, в своём взаимодействии с окружающим миром и даже внутри себя. Наши дети сегодня не знают, как представлять и что любить им в качестве своего Отечества.
        И вот эта вот безoбразность, граничащая с безoбразностью внешних проявлений современного государства, и взывает ко всем нам, мыслящим патриотам, чтобы мы определились с этими образами, дав внятный и понятный образ внешней России. Чтобы мы прояснили то, какой должна видеться Россия изнутри, и какой она должна быть внутри для русского народа, который является её стержнем, и в чем смысл существования России. И вот в связи с острой необходимостью в некоем доктринальном документе и появилась на свет «Русская доктрина».
        Понятно, что любой мыслящий патриот, любой человек, любящий Россию, многократно в течение долгого периода времени думает над всеми этими вопросами, темами, имеет свои ответы, какие-то свои идеи, свои решения. Иногда эти идеи оформляются в более или менее развернутые статьи или книги, которые иногда даже так и называются – «Национальная идея». Но, к сожалению, пока не было соборного труда и попытки договориться о некоторых базовых ценностях.
        Мы очень часто начинаем спорить друг с другом даже по базовым ценностям, несмотря на то что все мы являемся консерваторами, патриотами, православными людьми. Поэтому попытка договориться о базовых ценностях очень важна. Конечно, возможны большие расхождения в деталях, но мы должны договориться в самом главном. И это мне представляется первой задачей нашей «Доктрины».
        – Что же является, по-вашему, тем стержнем, который пронижет все сферы общественного бытия сегодняшней России?
        – У нас сейчас всё по отдельности, все сферы разделены. Православная церковь существует в какой-то своей нише; экономика совсем в другой; есть какие-то социальные программы, летящие по своей орбите, и так далее. Мы должны создать единую, непротиворечивую систему, в которой поступок каждого конкретного человека был действительно мотивирован сверху донизу. То есть был бы правилен и с богословской точки зрения, и с экономической – чтобы экономика, богословие и социология не противоречили друг другу.
        Поэтому должна была появиться единая «Русская доктрина» как своего рода фундаментальный документ, являющийся не мнением отдельного лица или пусть даже группы лиц, какой-то патриотической корпорации, а представляющий соборное мнение. И в этом смысле мне представляется очень важным предложение митрополита Кирилла о том, что чтобы на Русском Народном соборе вынести «Русскую доктрину» на обсуждение в качестве программного документа.
        Если мы договоримся о базовых принципах, дальше будет действовать гораздо легче. Мы не будем уже спорить и ставить под вопрос какие-то фундаментальные вещи, мы договоримся о том, в чём мы действуем согласно. Это возможно и необходимо сделать.
        Положительный отзыв на «Доктрину» был получен и от владыки Викентия, архиепископа Екатеринбургского и Верхотурского, который говорил о необходимости документа такого рода, который мог бы стать общей платформой. Это не значит, что каждое написанное слово (тем более не в окончательной редакции) «Русской доктрины» должно вызывать однозначное согласие. Отнюдь нет. Но каждый человек, каждый патриот, познакомившийся с этим документом, вполне может ответить на вопрос, принимает ли он в целом этот документ или нет. А потом уже можно будет спорить о тысячах каких-то частностей. Цель «Русской доктрины» состоит именно в том, чтобы указать общий вектор для множества самых разных, занятых в разных сферах русских православных людей.
        – Какой была реакция на «Доктрину» Александра Исаевича Солженицына?
        – Очень интересной. Несмотря на преклонный возраст и болезнь, он прочитал её за четыре дня, позвонил и сказал, что обязательно напишет на неё рецензию, которую мы можем использовать как нам угодно. Его отзыв был очень высоким, что было совершенно для нас неожиданно. Всё это вместе говорит о том, что действительно начата очень важная и нужная работа. Что, может, если бы не мы, то какие-то другие люди начали бы объединять усилия для того, чтобы создать некий доктринальный документ. Иначе мы по-прежнему будем бороться поодиночке, каждый из своего угла, каждый со своего места.
        – Что вы пожелаете на прощание универсантам и другим читателям журнала?
        – «Познайте истину, и истина сделает вас свободными!» (Ин. 8, 32).


Илья Бражников

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service