Это время не считается с памятью, торопится быть первым, все сожрать, вылизать циферблат широким влажным языком, костлявым пальцем подобрать крошки, ничего не оставить. Это память острой мордой тянется к каждому жесту, к любому ошметку речи, тычется, рвет жизнь на клочки, заглатывает ее слишком большими кусками, давится, не успевая различить вкус, — лишь бы времени не досталось. Это поэзия присаживается на шаткий табурет, смотрит, как они давятся, рычат и теснят друг друга, и приговаривает: «Ату! Ату!»
Таких любознательных принято гнать
из рая!
Ты знаешь, какое блаженство – не знать?
Не знаю.
Улики, следы, детективная прыть
погони.
Ты помнишь, какое блаженство – забыть?
Не помню.
Подборка Веры Павловой в «НО» — про то, как память и время в вечном своем противостоянии создают совершенно особый, странный и сложный образ прожитого. Реальная картинка разрезается на куски, часть кусков теряется безвозвратно, а у другой части осторожно подрезаются углы, подравниваются стыки. Новый портрет прошлого кажется почти складным, но все детали оказываются так пугающе рельефны, все линии – так резки, так болезненно эффектны теперь сочетания цветов, что волей-неволей думаешь: это нельзя было прожить, невозможно было бы сквозь все это выжить. Ну разве что ради того, чтобы проговорить, высказать, загнать в слова, стравить в четырех-восьми-шестнадцати строках память и время, говорить им: «Ату! Ату!», — смотреть, как они грызутся.
Читаем вслух Жития.
Любовь умирает последней,
девочкой девятилетней
на глазах у матери ея,
и я бедолагу молю:
не будь пионером-героем,
давай всё иначе устроим!
Не верю. Не надеюсь. Люблю.
Павлова всегда могла позволить себе такую степень лиризма и такую прямоту высказывания, какая допустима только при очень сильной, очень искренней эмоции. Эта эмоция спасает слово от китча, от простоты, от подозрений в позировании, в излишней надрывности. «Не верю. Не надеюсь. Люблю», очевидно, звучит так глубоко только у человека, который не верит, не надеется, но любит.
Вообще баланс между кажущейся простотой высказывания и филигранной сложностью конструкций, в которые оно облечено, видится мне одним из основных инструментов, позволяющих текстам Павловой производить такое сильное эмоциональное впечатление. Высказывание подкупает открытостью, возможностью «встроиться» в него и полноценно ему сопереживать, в то время, как удивительно изобретательная структура текста заставляет признать глубину, прочувствованность и комплексность самого переживания.
Могла бы помнить – мне было четыре,
ей – два месяца двадцать дней.
Сестра моя смерть и сегодня в могиле.
Я ничего не знаю о ней.
Не потому ли со дна веселья
смотрит, смотрит такая тоска,
словно сижу над пустой колыбелью
в халате, мокром от молока.
В этой подборке шаг за шагом выясняется, что «Любов» не побеждает «Смерть», но Эрос и Танатос, сплетясь в клубок, образуют, как им и положено, пресловутое чудовище о двух спинах. Любовь здесь всегда живет в ужасе перед неизбежным концом — и жадничает, цепляется за каждую секунду собственной жизни, плачет, когда ей показывают, как быстро крутится судьбы колесо, чертова кофемолка, рвется сохранить хоть что-нибудь из уже промелькнувшего, — пусть горькое, пусть потерянное, но подлинное, живое, а значит – украденное у Смерти. И душа в агонии – не корчится, а пляшет, и спящие в земле спят в обуви, чтобы встать и идти, и умирающую девятилетней девочкой любовь можно уговорить, упросить остаться, остановиться. Каждый раз, когда автор сталкивается с необходимостью дать чему-нибудь уйти, закончиться безвозвратно и навсегда, изобртается сложный механизм, позволяющий обмануть небытие и задержать, остановить события. Иногда это механизм подмены – когда Смерти (читай: «Времени») отдается на расетрзание симулякр, тряпичная кукла вместо живого дитяти; иногда – механизм торга, оттягивания момента расставания, попытки взять Смерть измором, заставить ее, заскучавшую, в раздражении удалиться. А иногда – механизм ложного опережения: Смерть является своим чередом и выясняет, что взять-то уже нечего, добыча притворилась мертвой, ступай прочь, и мы сами решим, умирать ли насовсем, лежать ли полуживыми, воскресать ли, и если да – как, когда, для кого.
Для каких стихов, какими словами.
Стихотворение – автоответчик:
Автор вышел. Вряд ли вернётся.
Если хотите, оставьте сообщение
после того, как услышите выстрел.
|
