|
О стихотворении М. Ерёмина «Считать ли происками заастральных сил...»
|
Роман Лейбов, Роман Войтехович
Новое Литературное Обозрение
2003, №62
|
Досье: Михаил Ерёмин
|
|
1. Эти заметки, как это обычно и бывает, тесно связаны с прагматикой. Чтобы написать статью в милом, хотя и несколько архаическом жанре «анализ одного стихотворения», необходимо либо держать в уме более широкую литературную перспективу (и тогда неизбежны выходы за рамки имманентного анализа), либо отталкиваться от практических нужд (например, при написании учебного пособия). Насколько мы понимаем, ни то ни другое не входило в планы «НЛО», речь идет, скорее, о чем-то вроде филологической игры — жанр безответственный, но занятный.
В самой постановке задачи (обратиться к исследователям, современной поэзией не занимающимся) имеется известная провокативность (с одной стороны, будучи профессионалами, мы знаем, что браться за эту задачу нельзя, с другой — не можем отказаться, поскольку в этом случае наш профессионализм будет поставлен под сомнение).
Попробуем принять правила игры, держа в уме обозначенное выше напряжение.
2. Начать придется с апофатической части — нам предстоит сперва перечислить, что именно заведомо ускользнет от нашего понимания.
Прежде всего, конечно, это — сам контекст творчества М. Еремина («автоконтекст»). Как правило, он становится для исследователей трамплином, позволяющим выделить в тексте повторяющиеся (следовательно, маркированные) мотивы и их варианты, расшифровать намеки и обратить внимание на внетекстовые ссылки. Особенно это важно, когда речь идет о «поздней» лирике — а именно о ней идет речь. Конечно, неигрушечный анализ стихотворения потребовал бы неминуемого обращения к публикациям М. Еремина, но условия игры (ограниченные сроки) исключают такое обращение 1.
Мы также осознаем недостаточность своего знакомства с поэтической культурой, внутри которой существует этот текст (это, кажется, тоже входило в задачи экспериментаторов — «поглядите, как дикари воспринимают Матисса»). Таким образом, и часть «аллоконтекста» будет в нашем анализе заведомо редуцирована (причем мы даже не можем предположить, насколько она существенна для интерпретации).
Еще одно замечание: на правах помянутых дикарей мы опустим ссылки, рассчитывая на общую эрудицию читателя.
3. Анализ текста — классическая задача филологии, не совпадающая с комментарием, но включающая его в качестве базисной ступени. Нуждается ли это стихотворение в комментировании? Несомненно. На разных уровнях построения текста М. Еремина можно наблюдать тенденцию к нарочитому затемнению, выстраиванию того, что Л.В. Пумпянский когда-то удачно назвал «иератическим языком». Насколько это затемнение уместно и удачно — судить литературным критикам, но оно очевидно входит в намерения автора и представляет собою прямой вызов комментатору, задача которого как раз состоит в том, чтобы тайнопись прояснить для читателя.
Разные авторы (и разные тексты) ведут себя в отношении потенциальных комментаторов по-разному. Наиболее наглядно это проявляется в авторской деятельности «вокруг текста». Державин не поленился сам откомментировать свои творения. М. Еремин в ответ на предложенную редакцией «НЛО» игру комментирует стихи другими стихами.
4.0. Иератическая «темнота» текста проявляется уже на уровне синтаксическом в самой композиции — все стихотворение представляет собой вопрос (тут у М. Еремина имеются предшественники в русской традиции, назовем лишь известное тютчевское стихотворение о камне, павшем в долину; сопоставление не случайно, если принять во внимание саморепрезентацию текста Еремина как философской миниатюры).
При этом, если Тютчев предлагает альтернативные ответы, а затем замечает, что вопрос остается открытым, то здесь в самом начале то ли предлагаются два возможных антонимических ответа на вопрос, то ли синонимически варьируется один ответ. Это («заастральные силы» и «слепые стихии» — синонимы одного или два антонима? надо ли выбирать одно из двух или отвечать «да» или «нет»?) первая загадка текста.
Далее читателя ждут новые интересные загадки.
4.1. Во-первых, ст. 3—5 задают нам синтаксическую загадку сродни первой: устанавливается ли параллель между парами «пустыня — анфилада» и «приливы — отливы гулкости» (то есть соответствуют ли «приливы» — «пустыням» (или хиастически — «анфиладам»?) и vice versa — или приливы и отливы независимы от мест, в которых развертываются «анизотропные шествия»?
4.2. Во-вторых, это — серия варваризмов, призванных, несомненно, на лексическом уровне усугубить впечатление тайного жреческого языка (необходимое для поднятия статуса высказывания). Речь идет об «анизотропных шествиях», «алембиках» и «агиасмах».
Отметим, что при обращении к тривиальным справочникам два последних варваризма останутся непроясненными, то есть читатель М. Еремина не отвертится от загадок, если у него дома имеется, например, всего лишь СЭС (в скобках заметим, что при этом он вполне обойдется первым томом словаря Даля — или подключением к Интернету).
Что же касается первого варваризма, то значение, найденное в словаре, мало чем поможет читателю.
Впрочем, именно это слово (анизотропных) должно вызывать наименьшие трудности; на памяти у достаточно широкого круга читателей «анизотропное шоссе» из канонического романа Стругацких «Трудно быть богом» — шоссе, ведущее только в одну сторону (значение, довольно нетривиальное для словарей, но, кажется, использованное в тексте).
Итак,
Анизотропные шествия — шествия необратимые (что, скорее всего, должно быть прочитано здесь как «движение во времени»).
Алембик — «химич. шлем, колпак перегонного снаряда; || целый кубик, ручной или малый перегонный снаряд» (Даль).
Агиасма — «освященная, святая вода, как в праздник Богоявления, так и для Св. Крещения» (Даль). (С грамматической точки зрения множественное число «агиасмы» нам сомнительно, но поэт имеет право и на него, равно как и на весьма своеобразное употребление глагола «причислять» во втором стихе.)
Авторский каламбурный неологизм «предверье» проясняется заключительным стихом (иначе его можно было бы принять за опечатку).
Теперь мы с читателем можем попытаться истолковать метафорический ряд последних стихов.
5.0. Избавим редких храбрецов, дошедших до этого параграфа, от перебора интерпретаций, связанного с выбором толкования синтаксически темных мест, и воспользуемся классической методикой, недавно вновь удачно введенной в оборот М.Л. Гаспаровым для «темных текстов».
Предложим свой прозаический пересказ произведения М. Еремина. Этот «перевод» отталкивается от укорененного в культуре противопоставления «пустыня—храм», заставляющего ответить на заданные нами в пунктах 4.0 и 4.1 вопросы так: пустыни и храмы здесь — противопоставленные пространства, гул шагов слышен в храмах и затихает в пустыне.
Вот этот перевод:
5.1. Что — высшие силы или же слепые стихии — руководит в необратимом пути [человечества / человека / поэта] постоянным чередованием пустынь [безверия], в которых гул шагов идущего / идущих затихает, и [прерываемой шествием по пустыне] вереницы храмов (“нелинейная анфилада”), в которых гул шагов — слышен и в которых выставлены (то на всеобщее обозрение, то в потайных местах) сосуды, где возгоняется, хранится и используется живая вода веры и предшествующих ей состояний?
6. По необходимости кратко коснемся формальных характеристик текста. Размер стихотворения здесь замечательно (хочется добавить — слишком) аккомпанирует его теме и жанру (философический фрагмент).
На первый взгляд мы имеем дело с верлибром (образ которого для читателя русской поэзии основан на его принципиальной «нерусскости» — и следовательно, работает на расподобление с привычным представлением о русском стихе, скорее чувственном, чем умственном).
Иллюзия верлибра создается вольным размером и клаузулами. Они незарифмованы, в них нет ограничений ни по длине (чередуются окончания нулевые, односложные и двусложные), ни по сочетаемости. Не без натяжки можно увидеть в порядке следования окончаний волновой принцип «нарастания—убывания» «гулкости»: 0 1 2 1 1 1 1 0. Последний стих отмечен мужским окончанием, что соответствует основным тенденциям распределения окончаний в стихотворном тексте.
Одностопность и мужское окончание последнего стиха носят характер решительного подтверждения выбора автора в пользу “вер” (цитату из Хлебникова не комментируем). Последняя лексема явно перекликается с односложным «сил» в конце первой строки, образуя рамку стихотворения. Таким образом, ответ на поставленный автором вопрос очевиден: высшие силы руководят человечеством (человеком / поэтом) в необратимом пути через безверие и веру.
При этом мнимый верлибр оборачивается самым классическим из классических русских метров (ЯВ64437791), а колебания длины стиха изображают (опять хочется добавить — слишком наглядно) «приливы и отливы» (убывание — нарастание — убывание).
7. Авторский комментарий М. Еремина к стихотворению «Причислить ли к слепым стихиям...» — стихотворение «Искусство облицовки выгородок...» — действительно может быть использован в качестве проясняющего текста. Заинтересованный читатель без труда найдет там ответы на поставленные в рассматриваемом нами тексте непростые вопросы.
8. Авторы настоящих заметок приносят благодарность М. Еремину за повод к раздумьям, а также редакции «НЛО» за знакомство с текстом М. Еремина.
|
|
[1] Поскольку сами комментаторы расценили свой анализ как «игрушечный», редакция «НЛО» вынуждена сообщить, где все-таки можно прочесть «неигрушечные» анализы поэзии М.Ф. Еремина: Айзенберг М. Несколько слов о Михаиле Еремине // НЛО. 1995. № 14. С. 263—264; Голынко-Вольфсон Д. Картины мира есть картина мира // НЛО. 2002. № 57. — Примеч. ред. «Нового литературного обозрения».
|
|
