Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Сергей Круглов  .  предыдущая публикация  
Власть тьмы
Сергей Круглов. Стихи // Нестоличная литература: Поэзия и проза регионов России. — М.: НЛО, 2001.

21.08.2007
Досье: Сергей Круглов
        «Сергей Круглов. Поэт и прозаик. Родился в 1966 г. Живет в городе Минусинске Красноярского края. Учился в Красноярском университете (отделение журналистики), работал в городской газете “Власть труду”. В 1999 г. принял сан священника и отошел от занятий литературой». Такую ссылку удалось найти на сайте www.vavilon.ru.

        Но слез нет, взгляд
        каменеет, становится незряч. Он видит и не видит:
        призраки чьих-то голосов – не родных, не тех,
        чужих, – но надо идти вперед, ловить призраки.


        Так происходит сведение в точку существующего мира. Возможно, эта точка очень значима для автора, возможно, именно с нее начинается отсчет нового существования нового сознания, но, с другой стороны, точка – это и знак отмены, знак окончания, прекращения, остановки. Отделение некоего прошлого, на которое возможно оборачиваться, – с сожалением, облегчением или грустью. В любом случае, отделенное уходит в свое собственное существование, отдельно от создавшего его.
        Человека охватывает темнота, заключает в кокон. Движение на ощупь, рискуя потерять все. Не попытка взгляда, а испуг прикосновения. Человек не выбирает, а пытается сохранить возможность движения вперед.

        Ничего не видно ни позади, ни впереди. Но кто-то
        заставляет тебя двигаться во тьме. Надо двигаться
        в гипотетический перед.


        Этот «кто-то» – почти чужая воля, и неясно, что может дать подчинение ей – выход или проигрыш. Закрытое зрение, кожа ощущает только темноту, невидимость. Иногда тянет окунуться в эту первобытную тьму, шепчущую на разные голоса неразличимую речь, поиграть в жуткие прятки с самим собой, обозначив порог или границу этих игр, не доверяя ни тому, что может возникнуть вне темноты, ни тому, что уже существует там и ведет тебя. Не опасность, а предположение ее, иллюзия поиска, забота о том, чтобы поиск длился как можно дольше, иначе – игре конец, и придется придумывать другую комбинацию тьмы, в которой, возможно, места человеку не обнаружится совсем. Страх не потеряться, а быть вытесненным, вытолкнутым за несоблюдение правил. И не то чтобы игра была уж слишком жуткая или пугающая, сначала – лишь некоторая попытка пощекотать нервы в искусственной виртуальной загадочности, чтобы потом вернуться в смирную и покорную реальность.
        Такой способ уговаривания себя, отговаривая от погружения с головой, когда – ни выбраться, ни испугаться не успеваешь, тебя несет необозначенная сила, у которой ты полностью в руках. Так рожденное из головы действие постепенно отбирает у человека роль кукловода и само становится режиссером, определяющим развитие сюжета. Нет времени на иронию. Нет времени вообще. Есть только зрение, которое заставили погрузиться в темноту неизведанного и испугаться – ее? его? И слабая замаскированная надежда, что это непохожее и тайное, черное и смутное все же будет соблюдать правила игры, придуманные человеком. Но так ли равнодушна тьма? И так ли она безответна и страшна, как уговаривает нас автор? Первобытный ужас на генетическом уровне продолжает накапливаться в крови при виде другого – необъясненного и не выражаемого привычными словами. И превращаясь в темноту, становясь ею, автор начинает пугаться самого себя, не доверяя собственным ощущениям, опыту, добиваясь единственности правильного ответа, которого нет и быть уже не может. И все, что остается, – мучительная бесконечность пути, поиск того, чего нет, постоянность отчаяния и усталости, безысходность необходимости и невозможность отказа. Круг завершен, чтобы начать с того же, чем он и начинался.
        Незавершенность, принципиальная незавершаемость, темнота уничтожает и чувство времени, и цель, и саму дорогу, как узнавание, процесс осознания заменяется полной потерей ориентации – сколько кругов пройдено в бесконечной темноте и для чего этот бесполезный путь, если не накапливается ничего и человек остается равен самому себе. Начальный пункт не отличается от конечного.
        И то, что возникает потом в глазах, – отражение лишь внутреннего мира, сохраненного со времени, когда зрение еще было возможно, перечитывание его, перерисовывание смутных или, наоборот слишком четких фигур на плотные стены окружающего темного пространства. Обозначение местности, заполнение реальности придуманными привычными образами, расстановка вешек для заблудившегося в буране. Но вряд ли выстроенный из подобий мир поможет сориентироваться в мире реальном, скорее всего спираль воронки будет продолжать сжимать пространство, стремясь к точке, чем дальше от поверхности, тем чернее и безнадежнее.
        И человеку ничего не остается, как стать своим собственным собеседником. Польза мнимого раздвоения только в отодвигании момента медленного схождения с ума. Но и разговор с самим собой не бесконечен, и, так же как и путь, он начинает повторять одни и те же слова, знакомые до неразличения. Собеседник, маскирующийся в разные оболочки, но обладающий одним и тем же голосом, образом мыслей, строем языка.

        Конечно, я наизусть знаю
        все твои новости: и что за тобою не следует мода,
        и про промежутки редких рекламных пауз
        и про это («о,
        в нем еще больше вкуса!»), и про бессилие силы,
        и как двое поздравят с двадцать третьим, ан пятеро –
        тут же с восьмым марта («сознание клипа, хоум видео вита!..»);
        конечно, конечно, расскажи еще раз. И еще.


        Еще одна возможность – это голоса, иногда обозначенные именами, чаще просто звучащие из ничего, из памяти, минуя утраченное зрение, образуя скорее графические пунктиры, просто отделяющие свет от тени. Цвет тоже заморожен, испуган, растерян. Однотонный серый, преимущественно глохнущий к краям, иногда болезненно вспыхивая тусклым холодным огнем, сжигающим бумагу. Записи бесполезны, сохраняется лишь произносимое – вслух или про себя – неважно. Главное – слышать. Попытки записать оборачиваются немотой, графика букв сталкивает себя в очертания древних загадок – письмена не читаются, голос бессилен их воспроизвести.

        ты ощупываешь шероховатости стен: что на них?
        трещины? двери? ниши? барельефы письмен?
        пустоты, где таится сладостный ужас?


        И все, что начинает происходить потом, – живопись, изображенная на внутренней стороне крепко зажмуренных глаз, в яркой темноте собственного существования, из сознания, которое не может не ответить согласием на предложенный ему единственный выход. (Глаза, впрочем, можно и открыть – видеть все равно невозможно, игра перестала подчиняться игроку, и он играет на чужой территории, по чужим правилам.)

        и в желтом, сыром листе, в самой сердцевине,
        явилась вдруг нечаянная дырка – шире – и вот обнажает
        скрытую до времени,
        но теперь уже растущую въяве пустоту, вполне гулкопустую,
        бесцветную, но с алой, жгучей
        каймой огня, ползущего по самому краю.


        И Армагеддон – это не крик, не ад, не смерть. Это – ожидание. Плоская, бесконечная, медленная незавершенность.

        И так стоят друг против друга,
        молча и неподвижно,
        и все не начинают.


        Это секунда, растянувшаяся на века, попытка вдохнуть в безвоздушном пространстве, мучение, замершее в высшей его точке. Состояние длительности несостоявшегося, вечный несовершенный глагол, который не может, не имеет права завершиться. Личный ад, того, кто это создал и остановил именно в этот момент.
        И еще – безнадежность. Казалось бы, что может быть чернее темноты и пустее пустоты. И вот оно обозначено – отсутствие. Отсутствие всего, вернее, постепенное исчезновение, обрыв одной за другой всех нитей, связывающих с миром, пока не останется только Ничто – противостояние двух безнадежностей. Остается надеяться, что хватит сил хотя бы на то, чтобы не закрывать глаза. Игра закончена, остается жесткая реальность. Осталась ли еще возможность попытаться принять ее? Или отсчет пойдет уже по другую сторону оси координат, уводя в минус бесконечность очередного круга.

        Маленькое окно на ту сторону: там,
        за туманными искаженьями, – предполагаемая родина.
        Когда я слышу звон, треск лопнувшей струны в моем сердце,
        я знаю: это там, на родине,
        еще один мой друг и читатель, никогда обо мне не подозревавший,
        забыл меня навсегда. И – вот – еще один. И
        еще.



  следующая публикация  .  Сергей Круглов  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service