|
Города России
Страны мира
|
|
|
|
следующая публикация . Все публикации . предыдущая публикация |
«Ветка, отрубленная от соседней ветки...»
В. Полещук. Мера личности: Избранные стихотворения
|
Несколько ярких журнальных публикаций в конце 1990-х годов и заметная подборка в вышедшей в 2001 году в издательстве «НЛО» антологии «Нестоличная литература» обратили внимание читателей современной русской поэзии на стихи Виктора Полещука – поэта, ныне живущего в небольшом городке Гулькевичи, районном центре Краснодарского края. И вот наконец-то издана первая книга Полещука, названная по одному из вошедших в нее стихотворений – «Мера личности». В Гулькевичи Полещуку пришлось перебраться из Душанбе, когда в начале 1990-х годов в Таджикистане началась гражданская война. Исход русских с южных окраин российской колониальной империи – из бывших братских советских республик – был вдвойне тяжелее оттого, что еще несколько лет назад ничто его не предвещало, жизнь, казалось, текла так, как она могла бы течь еще долгие годы. А с Таджикистаном Полещука связывает многое, и этот узел завязан крепко. Кроме прожитых там лет, это еще и внимательное восприятие традиций средне-азиатских литератур, и знание языка: Полещук переводил поэзию с фарси – и классическую, и современную.
...В сарае своего душанбинского дома я оставил папки с воспоминаниями старожилов о довоенном Таджикистане, я не перевел философские рубаи Джами, так и не издал избранного Хайяма, не успел осмотреть древнезороастрийские памятники на Памире, не искупался в Вахше. Мне снятся осенние вечера в Душанбе, мирзочульские дыни, пыльная фисташковая роща на холмах. На православном кладбище лежит моя мать. Могила заросла, и памятник осел. Надрывается сердце.
«Двоюродная земля» («Знамя». 2000. #8)
Почти все стихи Полещука – длинные повествовательные верлибры. Тем не менее, несмотря на масштабные размеры, лучшие стихи Полещука лишены длиннот: их многочисленные детали – точны и осязаемы, разветвленные фразы наращивают смыслы и делают стихотворения многомерными, речь всегда скрыто или явно диалогична. Вот, к примеру, начало стихотворения «Экономика пути»:
Одноногий человек идет по дороге. Из пункта А в пункт Б. И думает: «Удивительный край – Таджикистан! Анаша продается рубль закрутка, в чайхане можно переночевать под тем же паласом, на котором спал днем, рикши бегом возят пассажиров, в сентябре тридцать градусов тепла».
Достаточно нескольких фраз, чтобы ощутить реальность мира кожей и иными чувствами. Попробуйте удалить из стихотворения вторую строчку, и вы сразу же почувствуете, что без отсылки к элементарной школьной математике оно потеряет одно из важнейших измерений. Абстрактный герой школьных задач, шагающий из пункта А в пункт Б, оказывается инспектором по бюджету Яванского райфинотдела С.А. Кокошиным, добирающимся домой из столицы республики и сочиняющим письмо с рационализаторским предложением товарищу Н.А. Булганину. Зачем нам читать – переложенное в верлибр – это странное письмо с его канцелярскими оборотами? Зачем нам знать, сколько стоили пятьдесят лет назад килограмм хлеба, литр молока, мешок картошки, рубашка из поплина, ведро воды, переплет 1 см2 документов и проект коровника? Зачем все эти детали – и почему они так притягивают наш взгляд? Мы сами не всегда это понимаем, но слушаем внимательно:
Одноногий человек идет по дороге. Из Орджоникидзеабада до перевала Чормазак он доехал на цистерне бензовоза, а до места добирается пешком. На его лице улыбка сменяет думу, дума улыбку, в руке подарки – новые сандалеты сыну и штапельный платок с кисточками жене.
А вот еще одно стихотворение, «Калан», в котором пересказывается известная по жизнеописаниям Александра Македонского история об индийском гимнософисте, решившем сопровождать завоевателя мира в его походах. И вдруг пересказ сменяется жестоким фарсом: мудрец Калан получает от своих новых хозяев униформу цвета хаки, дачу за колючей проволокой и бронированную каюту с портативным баром, подводными иллюминаторами и цветомузыкой. На мгновение мир становится как нельзя более современным – но рассказ вновь словно бы возвращается к тщательному следованию первоисточникам, воспроизводимым с отстраненностью профессионального историографа:
В дороге же Калан заболел и изъявил желание покончить с собой. Александр не стал перечить софисту – более того, он приказал соорудить для Калана торжественный погребальный костер. Относительно того, где произошло это событие, в источниках царит полная неразбериха: Страбон сообщает, что это было в Пассаргадах, Элиан – неподалеку от Вавилона, а Плутарх и Ариан вообще не указывают места совершения ритуала.
Внезапное сообщение о хаки и колючей проволоке свидетельствует, что и мудрец Калан мучается от тех же проблем, что и люди ХХ века. В стихотворениях Полещука, даже и исторических по сюжету и даже снабженных ссылками на источники, живут, огорчаются и радуются всякой малости, мучаются от боли и умирают люди, ставшие хористами и участниками трагедий современного мира. В стихотворениях Полещука много персонажей – как мало у кого из нынешних поэтов, – и все они, так или иначе, – вынужденные переселенцы. История – это пространство изгнания и бесприютности (здесь стоит вспомнить роман Михаила Шишкина «Венерин волос», где говорится о том же, но у Полещука в сравнении с Шишкиным меньше катастрофизма и больше стоицизма). Полещук возобновляет традицию европейской политической поэзии 1960-х, прежде всего немецкоязычной – от Гюнтера Грасса до Андреаса Окопенко. Но, в отличие от них, Полещук пишет не только о посттоталитарной ситуации, а о новом состоянии мира, в котором все традиционные общности людей, все уверенные в себе и казавшиеся устойчивыми государства обречены, поэтому любой человек – беженец.
Описать все это жирным карандашом реализма значит впасть в жестокость, но не трусость ли – уйти от вопроса? Растрачивая краски, ноты, слова на зло, творишь уже новое, а избегая – играешь в страусиную политику. У неземной тяги к совершенству – железобетонные бахилы низменных страстей. Поэт задыхается между Сциллой и Харибдой и все равно борется. Только за что?
«Химический карандаш»
Стиль Полещука безошибочно узнаваем. Порой его речь становится цепочкой коротких, в одну строчку предложений, – в каждом таком предложении живет свой видящий и свой говорящий. Одну фразу может произносить участник диалога, а другая, графически от нее никак не отделенная, оказывается авторским комментарием к предыдущей; но ведь и предыдущая фраза была поставлена так, что мы теперь готовы принять ее за авторскую ремарку. А иногда ничего этого нет, говорятся самые обыденные слова, и это – настройка зрения. Весь сор, скопившийся к концу дня, сжигают, а золу перебирают, чтобы найти золотые крупицы. Верлибр – это сложная штука, здесь слова живут не внешним приводом метра и рифмы, но внутренним дыханием и жестом:
Дышали березы, сороки торопились с вестями, огромное солнце светило не только в небе, но и внутри меня. Через две недели она, наконец, отступила (стояла московская зима):
– Ты думаешь, это просто? У меня перегорело все воображение. Прости. Я не знаю. В занавесках звенели звезды. Так цвел хмель мороза. Я бросил руку во тьму сокровенности, уронил лицо на грудь, там что-то бедствовало и пело. Безотчетное жгучее единство и высвобожденный покой. Утром хватило брякнуть пустое. Впрочем, так не поступают. Не надо.
«Гибель молодости»
А еще стихам Полещука присуща сознательная включенность в традицию. Так что название для книги выбрано – самое правильное. Ведь традиция – не в том, чтобы писать в рифму, а в том, чтобы знать твердо: были люди до нас и после нас будут тоже. Был Рудаки, был и Омар Хайям. Из праха стал человек и прахом станет. А потому мы и вдыхаем запах сырой земли, радуемся солнцу, женским взглядам и каплям дождя, вспоминаем молодость и скорбим об ушедших.
Пахнет тиной. Я переживаю самого себя. Эта незавершенность мироздания в мысли, это самовосполнение человека. И даже смерть не ставит точку, быть может, открывается новая дверь. Я один.
«Вероятности»
|
|
|
|
|
Герои публикации:
Персоналии:
06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
28.12.2019
Дмитрий Кузьмин
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов
|
|
|