Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку регионов досье напечатать
Одесса
«В природе поэзии заложена ересь...»
Интервью с Борисом Херсонским

04.09.2008
Вёл беседу Михаил Штекель
Досье: Одесса
Живя в Одессе, он издается в Москве и очень ценит Интернет как средство международной коммуникации. На его счету 14 сборников поэзии, последние 3 из которых вышли в Москве. И, тем не менее, творчество Бориса Херсонского в России знают гораздо лучше, чем в родном городе. Даже новость о награждении его стипендией Фонда памяти Иосифа Бродского, взорвавшая российские СМИ, украинскую прессу обошла стороной. Пожалуй, строки Владимира Высоцкого об отсутствии пророков в своем Отечестве наиболее точно характеризуют этого одесского поэта, который активно печатается за рубежом. В родном же городе он больше известен как руководитель кафедры клинической психологии ОНУ им. Мечникова, которую планирует оставить на несколько месяцев, чтобы воспользоваться привилегией стипендиатов Фонда и познакомиться с солнечной Италией.

«G»: Борис Григорьевич, расскажите о самой стипендии.
Б. Херсонский: Мемориальный фонд имени Иосифа Бродского был основан вдовой Марией Бродской и второй душеприказчицей поэта — редактором Энн Шелберг. Кроме того, к его основанию имели отношение достаточно интересные люди, которых, к сожалению, уже нет с нами. В их числе были Мстислав Ростропович, Исайя Берлин, написавший «Три эссе о свободе», и Дмитрий Лихачев. У Иосифа Бродского была мечта основать в Италии Русскую академию. В Риме, как известно, работает Американская академия, куда приезжают творческие люди из США, чтобы познакомиться с Италией и ее культурой. Академия обеспечивает их всем необходимым. Там, разумеется, действует принцип отбора стипендиатов. Иосиф Бродский хотел, чтобы была еще и Русская академия. Из этой идеи родилась стипендия. Стипендиаты едут на 3 месяца в Италию, обычно это месяц в Риме, месяц в Болонье и месяц в Венеции.
Процедура отбора стипендиатов находится в строжайшей тайне. Мы не знаем, что нас кто-то номинировал и что наша кандидатура рассматривается. Мне просто позвонил знакомый, который, как оказалось, является представителем фонда в Москве. Он проинформировал меня о номинации и попросил молчать до официального объявления. Это было для меня полной неожиданностью.
«G»: Когда Вы отправитесь в Италию?
Б. Херсонский: Я собираюсь поехать в конце октября и провести там два месяца. Я ведь работаю. И так еле выкроил эти 2 месяца. Для этого мне нужно будет очень интенсивно поработать и вычитать свои лекции.
«G»: Что Вы будете делать в течение этих двух месяцев?
Б. Херсонский: Эта стипендия предполагает жизнь в Италии, получение впечатлений и заряда на будущее. Бродский хотел, чтобы приезжающие в Русскую академию знакомились с Римом, со страной, с культурой. Конечно же, у меня будут какие-то минимальные обязанности в римском университете, при котором я буду жить первый месяц. Меня должны поселить в гостевом домике возле факультета философии и литературы. Мне предстоит встречаться со студентами-славистами, прочитать обзорную лекцию, почитать стихи. Еще предстоит выступать по радио.
«G»: Какие места в Италии Вы хотите посетить?
Б. Херсонский: Каждый квартал. Пробежка по туристическим местам — это не то, чего мне бы хотелось. И это не то, чего хотел бы человек, чьим именем назван фонд. Для того, чтобы понять культуру, в ней нужно жить. Недостаточно пройтись по Сикстинской капелле, озираясь по сторонам. Желательно отсидеть мессу в соборе святого Петра и попытаться понять, что происходило, когда Микеланджело строил свой купол.
«G»: Каково Ваше отношение к личности самого Иосифа Бродского?
Б. Херсонский: Я никак не могу относиться к его личности, поскольку никогда не был с ним знаком. Я считаю Иосифа Бродского величайшим поэтом второй половины XX века. Поэтом, открывшим новую страницу в русской поэзии. В каком-то смысле он модифицировал поэтический язык. Это произошло не сразу, не с первых стихов, которые мы, кстати, пели под гитару в молодости — «Пилигримы», «Каждый пред Богом наг...». А вот с конца 70-х, с «Частей речи», с «Остановки в пустыне» появился действительно великий новый русский поэт.
«G»: Расскажите о своей поэтической деятельности. Как думаете, почему именно Вы стали стипендиатом?
Б. Херсонский: Я пишу стихи. Каждый человек пишет их в юности, а юность моя пришлась на то время, когда опубликовать такие стихи было невозможно. Не считая нескольких юношеских стихотворений, опубликованных в местной газете «Комсомольская искра» еще в 60-е, мои первые публикации появились только за рубежом в конце 80-х годов. А первая книга вышла в Одессе в 1993 году, когда мне было уже 43 года. Какое-то время я издавал здесь небольшие сборники стихов, которые, как ни странно, попадали в другие города. И с 1999 года меня начали приглашать на встречи и фестивали. Впервые я появился на мемориальном фестивале Пушкина в Санкт-Петербурге. Последовали публикации в московских журналах, их набралось довольно много. Кроме того, я публикуюсь в нью-йоркских журналах и еще в русско-датском журнале «Новый берег». Я ожидаю выхода нескольких публикаций в ближайшее время, кроме того, в начале следующего года будет еще несколько. Мои стихи были приняты очень хорошо, им были посвящены критические статьи, в том числе довольно объемные. Наиболее приятная для меня статья была написана год назад Ириной Роднянской, заведующей отделом критики «Нового мира», академиком Российской академии наук. То, что она прочла все, что я написал, а потом издала в журнале большую статью о моем творчестве, было приятнее любой премии.
«G»: Что Вас больше всего вдохновляет на творчество?
Б. Херсонский: Мне трудно ответить на этот вопрос. Легче сказать, что не вдохновляет, — повседневная тяжелая работа.
«G»: Ваши любимые поэты?
Б. Херсонский: Достаточно простой список. Если начинать с XVIII века, это Ломоносов и Державин; в XIX — Пушкин, Баратынский, Тютчев. Особенно хочу подчеркнуть любовь к Тютчеву — совершенно замечательный поэт. В XX веке — конечно Мандельштам, Ахматова, Пастернак, Цветаева, великолепная четверка. Из современных, ныне пишущих поэтов это Алексей Цветков, Владимир Гандельсман, Сергей Гандлевский. Я могу назвать еще много имен, но они не будут звучать знакомо для наших читателей в силу обрыва культурных связей. Ведь поэзия сегодня непопулярна. У меня есть американский русскоязычный друг, хороший человек и поэт Марк Гальперин, который много переводит с русского на английский. Он говорит следующее: «Выражение «известный поэт» бессмысленно, оно включает в себя внутреннее противоречие». Такой является поэзия в Штатах уже лет 50, и мы просто возвращаемся в нормальное состояние. Поэзией интересуются только очень образованные люди, сами, в основном, не чуждые поэтическому творчеству.
«G»: Насколько видно по Вашему «живому журналу», в России Вы действуете очень активно. А вот в Одессе Ваша деятельность кажется значительно меньшей.
Б. Херсонский: Я вам скажу откровенно, в Одессе я был поставлен в ситуацию полной изоляции. Мы небольшой, в смысле культуры, город. И управление культурой находится в двух-трех парах рук. Достаточно, чтобы одна из голов, принадлежащих этим рукам, к тебе как-то иначе отнеслась, и это все. Ну что ж, это наш город, это его специфика. Я всегда смотрю на любой провал как на новую возможность. Никогда бы я не был так активен, если бы жил, как полагается, в своем городе и понемногу печатался.
«G»: А чем отличается поэтическая жизнь той же Москвы и Одессы?
Б. Херсонский: В Москве наличествует арбитраж — критическая прослойка. Существуют критики, имеющие определенный авторитет, существует редактура и корректура. Стихи — это не только то, что выплескивается. Они обсуждаются, и тебя могут похвалить или поругать. Причем есть разница — похвалит тебя этот критик или какой-то другой. И даже отрицательное мнение какого-то критика может быть похвалой. В Одессе ничего этого нет. Движения здесь — движения в вакууме. Каждый человек, позиционирующий себя как поэт, может существовать. Я всегда говорю — там, где разрежен воздух, там легко махать руками, но очень трудно дышать.
«G»: Вы могли бы выделить какую-то одесскую школу последних лет XX века?
Б. Херсонский: Мне трудно об этом говорить, я плохо знаю молодую одесскую поэзию. Я познакомился с ней совсем недавно. Она, в первую очередь, молодая. Но есть отличие между молодостью моей и молодостью нынешней. Когда-то в Одессе было как минимум два авторитетных поэта: Юрий Михайлик — писал по-русски и Борис Нечерда — писал по-украински. Работали литературные студии, еще не исчезла критика. С одной стороны, нам было очень плохо из-за советской идеологии и невозможности печататься, но, может быть, «из-под глыб» (название популярного самиздатовского сборника) могло появиться что-то толковое. Сегодня начинающие предоставлены сами себе. Это проблема не только Одессы, а любого провинциального города, где есть литературная жизнь.
Что касается поэтов, которые младше меня лет на 10, моего поколения или чуть старше меня, — их я всех неплохо знаю. Один из самых значительных литераторов, живший и живущий в Одессе, — Ефим Ярошевский, автор прозы и стихов с некоторым привкусом авангарда, как его понимали в 70-е, а может, и в 20-е годы. Есть Сергей Четвертков, который гораздо больше известен как сценарист. Многие фильмы Киры Муратовой были сняты по его сценариям, он даже играл в одном или двух из них. Но Четвертков, кроме того, и поэт, который печатался еще в «Юности». Есть поэт Анна Сон, которая пишет скупо, но все ее стихи на достаточно высоком уровне. Очень хороший поэт Наталья Оленева, но она активна в Интернете и даже не думает о том, чтобы публиковаться где-то еще. Есть ряд одаренных поэтов, но, к сожалению, печататься им в нашем городе негде. Единственный альманах выходит раз в квартал. Для того, чтобы выйти за пределы Одессы, требуется внутренний мотор, а люди подавлены повседневностью, и им далеко не всегда это удается. Кстати, Четверткову это удалось. Отрывок его романа «Стень» был опубликован, а весь роман целиком так и не был. Более того, если он будет опубликован здесь, я не уверен, что он найдет своего читателя.
«G»: Есть один вопрос, который я задаю, наверное, всем писателям и поэтам, с которыми я общаюсь. Как Вы относитесь к тому, что культурная часть молодежи уходит от русского и приходит к украинскому языку и культуре?
Б. Херсонский: Действительно, существует очень громкая молодая украинская литература. Но когда начинают всерьез говорить о ней, то упоминаются только несколько имен — Жадан, Андрухович и Издрик. Недавно была дискуссия в «Знамени», и фактически звучало только два имени — Андрухович и Жадан. Последний, конечно, выбивается — его очень любят и в Москве, переводят на русский язык.
По поводу тенденции, о которой вы говорите. Россия сегодня делает многое, чтобы к ней принадлежать не хотелось. Впрочем, это делает и Украина, но Россия больше. Так вот, очень молодые люди хотят принадлежать украинской культуре и начинают изучать язык. Я думаю, это форма некоторой оппозиции тому, что сейчас сложилось в Одессе. Здесь любят русский язык, причем искаженный одессизмами. Чтобы быть одесским писателем, нужно говорить «скучать за моряком», а не «по моряку»; не «об Одессе», а «за Одессу», ну, и так далее. Нужно, чтобы это было, даже если этого уже нет вокруг. Я думаю, молодежь, может быть, правильно ориентируется, но забывать о традициях русской литературы, в том числе южнорусской, никак нельзя. Все-таки очень много с этим связано.
«G»: Я Вас никогда не видел на мероприятиях одесской тусовки...
Б. Херсонский: Я уже говорил, что оказался в изоляции. Не только культурной, но и человеческой. Эта изоляция очень полезна для творчества, поскольку тусовка и работа над текстами — это разные вещи. Кроме того, любая литературная тусовка плоха тем, что она излучает подогретые спиртным флюиды, которые позволяют человеку не чувствовать недостатков в своем творчестве. В похожей ситуации когда-то оказался мой друг художник Ройтбурд. Он принял более радикальное решение — эмигрировал. Сейчас живет в Киеве. Он мне когда-то сказал, что за 4 года он читал только одну отрицательную рецензию в одесской прессе на художественную выставку. Выставка была его. Я не поверил, сел за подшивки газет и понял, что все, что делается в Одессе, это гениально или почти гениально. О художнике, рисующем очень грубый и неряшливый соц-арт, пишут, что он лучше, чем Комар и Меламид вместе взятые. О неплохой поэтессе пишут, что ее талант равен цветаевскому. Теряется реальное самоощущение. Я хорошо помню, как за одним столом ныне покойная Римма Казакова сказала Кириллу Ковальджи, достаточно хорошему поэту из Одесской области: «Мы можем не волноваться — мы нормальные поэты второго ряда». Иногда нужно так сказать. А в тусовке все первого ряда, все лучше Бродского.
«G»: Как вы думаете, восхваление посредственностей связано с низким уровнем образованности критиков?
Б. Херсонский: В Одессе всегда ценят отношения между людьми больше, чем дело. Напишешь о человеке плохо, он тебя не полюбит. Если хочешь сохранить отношения, приходится писать восторженно. Это можно и нужно поломать, чтобы в городе начался серьезный процесс как художественный, так и литературный.
Когда я начал печататься в Москве, мне задавали вопросы одного типа — кто меня там знает, кто меня продвигает. И объяснить, как реально обстоят дела, было абсолютно невозможно. В итоге я решил — пусть думают, что у меня там серьезные связи. Это мне придаст гораздо больший авторитет, чем нормальные тексты.
«G»: В Вашей комнате висит обширная коллекция икон. Чем для Вас является религия и как Вы к ней пришли?
Б. Херсонский: Еще в школе нас учили теории Дарвина, которая изучается и поныне. А я уже тогда неплохо разбирался в генетике и понимал, что эта теория не работает. Сейчас, правда, уже есть СТЭ — синтетическая теория эволюции, более сложная, но тоже имеющая слабые места. Когда в юности начинаешь впервые думать о смысле жизни и смерти, у многих людей возникает непреодолимая тяга к религии. Ближе всего мне была православная церковь — я очень любил иконопись, любил церковную музыку. На сегодняшний день я дистантно отношусь к организационным проблемам религии, и, тем не менее, она для меня много значит. И в том числе много значит в моем творчестве. У меня есть стихи, посвященные Успению Богородицы, но при этом они никогда не могли бы быть напечатанными в чисто церковном журнале. Потому что прямое изложение религиозных догматов никогда не может составить поэтическую ткань. Я всегда говорю, что в самой природе поэзии заложена ересь.


Одесса

Герои публикации:

Персоналии: Регионы:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service