Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Михаил Угаров  .  предыдущая публикация  
Михаил Угаров: «Смешно, когда измеряют пьесу молодого автора драматургией Чехова…»
Интервью с Михаилом Угаровым

09.01.2009
Интервью:
Валерия Селиванова
Взгляд, 18.09.2006
Досье: Михаил Угаров
        Идеолог фестиваля и движения «Новая драма» рассказывает о том, почему новые пьесы не понимает критика, углубляется в историю и вспоминает Островского и Толстого, вызывается создать психиатрическое отделение для убийства искусства в своих пациентах, а также делит человечество на две совершенно неравные части.

        — Какие у вас ощущения от программы фестиваля в этом году? Какой путь пройден? Все-таки пять лет — первый маленький юбилей, хочется подвести итоги, осмыслить прошлое и настоящее.
        — Пятилетний фестиваль не имеет смысла сравнивать с пятилетним ребенком. Что он, ребенок, умеет в этом возрасте? Здесь другой опыт, потому что движение возникло не на пустом месте, не случайно.
        Я говорю сейчас даже не о фестивале, но о движении «новая драма». Когда все начиналось, все параметры в театральном контексте, российском были перекошены. Была абсолютно классическая пьеса и антреприза — вот и вся палитра. Современная пьеса считалась чем-то экзотическим, хотя актуальное искусство — это очень важная часть, минимум она должна занимать четверть, а то и треть всего процесса. Все это было перекошено до чудовищных размеров.
        Сейчас немного восстанавливаются эти параметры, все-таки современная пьеса проникает в репертуарные театры, не та пьеса, конечно, которую мы хотим, — более адаптированная, более спекулятивная, что ли. Но тем не менее процесс же движется, и сейчас, на этом фестивале, мы наверняка будем обсуждать итоги пяти лет. «Новая драма» тем и интересна, что это единственный в нашей стране фестиваль-процесс.
        Мы намеренно говорим, что это не фестиваль-результат, и даже то, что там премии вручаются, — ничего не значит. Это временные текущие премии, потому что сама природа современной драмы процессуальная. Я думал, что все это будет легче и быстрее приживется на современной театральной почве...
        Но — нет. Все оказалось довольно сложно, потому что затянут процесс формирования новой театральной школы. Существующая режиссерская школа очень консервативна. Хотя, конечно, есть некие сдвиги в сторону актуального театра. Есть же Кама Гинкас, который со своими студентами работал над «Новой драмой».
        Все его студенты выпустили спектакли по современным пьесам. Гинкас, я думаю, авторитет для театральных педагогов, может быть, благодаря ему они что-то поймут.
        — Чем больше я читаю современные пьесы, смотрю спектакли, поставленные по новым текстам, тем чаще думаю, что одновременно с новой школой режиссуры, актерской игры должна сформироваться новая школа театральной критики. Школа, которая будет воспринимать конечный продукт театра, спектакль, так, как вы воспринимаете фестиваль современной пьесы, — как процесс, а не как результат. Потому что новая драматургия не существует исключительно в поле искусства, она скорее какой-то пограничный институт, в котором художественный аспект важен, но не более чем аспект этический или социальный...
        — Современный театр — это, по сути, часть социальной практики. Современный театр одной ногой стоит в социуме, отношениях, другой ногой он стоит на территории искусства, театра, эстетики.
        Действительно очень смешно, когда измеряют пьесу молодого автора драматургией Чехова, к примеру. Кроме того, чтобы сказать «дурак», автору статьи сказать нечего.
        Что такое современная драматургия, как и современная прозаическая литература? Не секрет, что 70% — это графомания, шлак, и это естественно. Это текущая литература. Меня как профессионала это никогда не шокировало, я всегда понимал, что это за работа, — как золото промывать, отбирать. Что-то останется в итоге.
        Очень многие этого не понимают. Эстетические требования очень высоки, причем эстетика ради эстетики. Меня всегда это поражает. Я-то считал, что эстетика — это какой-то инструмент для достижения общегуманитарной цели человеческой. Поэтому я не понимаю, когда начинают восхвалять спектакли, абсолютно замкнутые в эстетической системе, не имеющие никакого соприкосновения с жизнью. И людей это очень радует.
        Это просто два типа психики: один тип психики травмированной, желающей существовать в эскапизме, в замкнутом мире, — это «Гарри Поттер», А.П.Чехов из этого же ряда на сегодняшний день. А другой тип психики — более здоровый, который мне интересен, это все-таки человек, которому интересно, что сегодня происходит. Не в политике, не в экономике происходит, а в головах моих современников.
        Поэтому, мне кажется, бесполезно ругать критику. Вырастет новая генерация, которая поймет разницу.
        —Какие постановки по новым текстам вы бы назвали принципиально важными для современного театра, для процесса формирования новой театральной этики и эстетики?
        — Для меня принципиальным было появление в театре «Практика» спектакля по пьесе Юрия Клавдиева «Собиратель пуль». «Собирателя» поставил Руслан Маликов, молодой режиссер, можно сказать, что это его первая самостоятельная постановка. Мы с ним очень много работали и в Театре.doc и в Школе современной пьесы, это один из самых интересных режиссеров. Тексты Клавдиева уже ставили, но этот спектакль, мне кажется, наиболее близок к эстетике автора, и это очень важно.
        Важно, что была поставлена пьеса Виктории Никифоровой «Пьеса про деньги», тоже в театре «Практика». Эта пьеса не похожа ни на какую другую пьесу. Конечно, будут эпигоны, последователи этой драматургии...
        С одной стороны, это плохо, потому что графоманы потянутся на эту тему писать, а с другой стороны, не исключена возможность, что среди них обнаружится несколько талантливых людей. Потому что сама эта тема — «человек и деньги» — одна из самых важных сегодня. После Островского у нас как-то исчезла эта тема, а ведь она определяет жизнь многих современных людей.
        И конечно, открытие нового текста театром можно назвать постановку текста Елены Исаевой в Театре.doc. Сейчас этот спектакль, поставленный Владимиром Панковым в Театре.doc при участии студии SOUNDRAMA, участвует в фестивале «Новая драма», как и спектакль «Практики» «Пьеса про деньги».
        — По вашим ощущениям — социум, критика всегда болезненно воспринимали новый текст? Примеры из истории, кажется, яркое тому подтверждение...
        — Всегда. И меня удивляет, что ситуация бесконечно повторяется. Люди не читают историю критики. Ты работаешь в критике, и ты не знаешь историю критики, — это смешно. Ведь восприятие современников Островского, если мы вспомним, это же скандал на скандале.
        Островский был нечто вроде Василия Сигарева — скандальный автор, который каких-то купцов, барышень в ситцевых платьях вытащил на сцену. А на сцене барышня должна быть в шелковом платье, потому что это скандал, если она выйдет в ситцевом платье. Потом вдруг появилась у него Катерина, отчего, вы знаете, подавал заявление об уходе Щепкин и говорил, что он не может пережить, что на сцене Малого театра появляется проститутка.
        И много-много всего.
        Это же нормальный процесс.
        Как «Война и мир» воспринималась современниками?
        Все ветераны войны писали кляузные письма о том, что Толстой извратил историю отечественной войны. Для нас сейчас это смешно звучит. И если вспоминать, оказывается, что все повторяется, что в нас сидит ужасное свойство: современник не ценит современника. Вот это ужасно.
        Но я это списываю все на русский характер, на любовь к отеческим гробам. У нас нация некрофильская, мы очень любим покойников. И, не дай Бог, стоит кому-нибудь из нас умереть — будет круто сразу. Но как-то умирать-то не хочется пока, хочется при жизни услышать что-то хорошее в свой адрес, не только мне, но и молодым драматургам.
        Тут сердиться глупо, надо понимать, что происходит.
        Я просто удивляюсь, что этого не понимают люди, которые пишут пафосные статьи типа «нет современной драматургии». Это факт твоей автобиографии, запиши себе в биографию: «Я считал, что нет «современной драматургии» — и в отдел кадров сдай.
        Зачем же это писать в журналах и газетах?
        — Почему критика часто не хочет судить современного художника по его собственным законам?
        — У людей интеллигентных, читающих книжки, смотрящих кино, есть такой способ защиты, как культурный код. Это та каша, которая варится в нашей голове, ею очень хорошо защищаться от любой реальности. Ты смотришь на улицу и говоришь: «О, это униженные и оскорбленные». Или: «Вот, это «Анна Каренина» происходит, на моих глазах»... Или, например: «О, это «Пелевин» происходит». Ключик есть, восприятие дано.
        Это, конечно, хорошо для психики, это защищает, я для себя сразу нахожу концепцию. А гораздо интереснее отключиться от культурных кодов и воспринимать мир, как есть, не подключая свое интеллигентское знание, все прочитанные книжки, — гораздо больше увидишь.
        А для искусства это очень важно, потому что родятся новые культурные мифы, потому что слишком много накопилось старых мифов, которые не дают места новому.
        Театр.doc на этом, например, строит свою политику — на разрушении культурных мифов. Почему там про проституток, про бомжей, про геев идет речь? Критики почему-то думают, что это погоня за жареным материалом...
        Нет, это не погоня за жареным. Здесь разрушаются последовательно все культурные коды, мифологический взгляд на определенную проблему. То же происходит в спектакле «Три действия» театра «Практика», который я поставил по пьесе Вячеслава Дурненкова.
        С одной стороны, культурный код строится — как мы воспринимаем XIX век. О, это значит — немыслимая красота, русское дворянство, русское крестьянство, лошади, яблоки, мороз, барышня с револьвером, и тут же это разрушается.
        Потому что XIX век не имеет отношения к нашему мифу, который вытащен из Бунина, из Чехова, из Куприна, из кого угодно. Вот это очень важно помнить, что многие воспринимают жизнь по законам искусства, по законам кино, а я считаю, что немножко психическое заболевание, в этом психиатр должен участвовать. Он должен немножечко спасти человека от искусства. Поэтому имеет смысл создать такое отделение психиатрическое. И я готов его возглавить.
        — Даже так?
        — Помогу убить искусство в себе.


  следующая публикация  .  Михаил Угаров  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service