|
Удача улыбается несчастливым
|
Виктор Топоров
Петербургский книжный вестник, 1999
№3 (6), 1999
|
|
|
А. Иконников-Галицкий. Фавор («Акрополь», 1998)
Новую книгу стихотворений Анджея Иконникова- Галицкого я впервые узнал со слуха – в авторском исполнении на творческом вечере в Интерьерном театре на Невском. Причудливое, с уклоном в черную готику, убранство помещения обеспечивало звучащему поэтическому слову более чем своеобразный стереоэффект: стихи возвращались в тысячелетнюю традицию, напоминая о том, что поэзия и магия суть исконно родственные искусства. Кричащая современность – то есть несомненная принадлежность двадцатому веку, самому концу века – этих стихов создавала драматическое напряжение, по закону обратной связи лишний раз подчеркивая тот факт, что дело происходило в театре – в особом, ни на что не похожем, но все же театре.
Анджей Иконников- Галицкий один из самых заметных поэтов своего поколения – тех, кому сегодня под сорок. «Заметный» и «замечательный» – слова однокоренные; стихи Анджея заметны, потому что замечательны, тогда как сам он отнюдь не рвется на авансцену, занятую суетливыми и деловыми, чересчур деловыми профессиональными стихотворцами. Я принимаю давнишнее участие в его творческой судьбе, и ставшая уже легендой антология «Поздние петербуржцы» впервые представила его стихи если не широкому, то искушенному читателю (до тех пор Анджея знали только ровесники, представители круга, компании, в лучшем случае среды – но и в этой среде он держался белой вороной, самой белой в целой стае белых ворон). Затем последовал авторский сборник «Ангел» – как всякая первая книга, оказавшийся в какой-то мере «Избранным» за долгие годы, – и вот, в том же издательстве, новый сборник – «Фавор».
Название книги подчеркнуто многозначно: здесь и житейская удача (в самом низменном варианте – пруха), и высокий Фаворский свет, и, не в последнюю очередь, – тот любовный фавор, каким на время оделяют венценосные особы своих избранников. В поэтическом сборнике два сюжета – это книга любви (или, уж совсем точно, книга нескольких Любовей) и книга странствий. Странствий по России – Тува, Енисей – и странствий по свету – Греция, Египет; причем профессиональный историк Иконников странствует, естественно, не только в пространстве, но и во времени.
Когда возвернешься из страшных сибирь
в залитое городом –
Господи, душно –
кого ты здесь встретишь, скажи? Кик срубил
заветное, яблонь. Кому ты здесь душу?
И слово не вынянчится у рта:
Труба и Семеновские казармы.
И в руки проспекта, и не зарыдать,
и тычешься вычеркнутыми глазами.
Куда тебе деться? Зачем ты сюда?
Остался бы в вечной воде Енисея.
Как волны несли тебя все поезда.
Куда ты приехал? Отчизна. Пустыня.
Здесь кости твои переломят, и гвоздь
бессильной тоски в обнаженную память
вобьется. И ничего не зажглось.
Зачем ты?
Но ежели все-таки помнят...
В юности Анджей учился у Виктора Сосноры и это сказывается. Сказывается, в частности, и в процитированном стихотворении, которое может насторожить иного пуриста некоей нарочитой аграмматичностью. Но вообще его стих – пластичный и музыкальный – открыт самому широкому кругу переменчивых влияний. Так, в рецензируемой книге на первый план выходит влияние Цветаевой периода «Поэмы конца» и «Поэмы горы», да и само ее имя, оказывающееся именем одной из лирических героинь, всплывает неоднократно. Странно, казалось бы, – у Цветаевой пристало учиться поэтессам, а вовсе не поэтам, но вот поди ж ты... Оправдывает Анджея – если здесь нужно оправдание – то, что у Цветаевой учился и Иосиф Бродский. А вот влияния самого Бродского – редчайший в питерской поэзии случай – у Анджея как раз и не чувствуется. Ни во всем творчестве, ни в рецензируемой книге, в которой однозначно господствует цветаевская стихия:
Сводит морозом рот
И кровянит губье.
(Как мне такими вот
Поцеловать ее?)
Словно архангел звенит
Каплями на копье.
Ты меня заверни
Полетами рукава,
Унеси, извини,
навсегда, на крова...
Тьма, какое-то дно,
ленточка развива...
Подобная тематическая узость для Анджея вообще-то не характерна: он поэт больших (демонических) амбиций и претензии, как правило, предъявляет непомерные – зато уж ко всему мирозданию сразу, Сборник «Фавор» – своего рода лирический дивертисмент, и прекрасно, что поэт получил возможность издать отдельной книгой и такое, пусть и микроскопическим тиражом в 500 экземпляров. Конечно, мужские стихи о несчастливой или драматически завершенной любви смотрятся в наши дни (вопреки великой традиции) несколько странно, может быть, даже вычурно и во всяком случае анахронистически, но в поэзии удача всегда улыбается несчастливым.
|
|
