Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Ольга Мартынова  .  предыдущая публикация  
Плавание к началу времен
О поэзии Ольги Мартыновой

10.11.2009
Досье: Ольга Мартынова
        У стихов Ольги Мартыновой есть одно свойство: они заманивают читателя в ловушку, притворяясь тем, к чему он готов, что он успел полюбить (и тут даже неважно, русский это читатель или немецкий: ведь Мартынова, пятнадцать лет живущая в Германии, сама переводит свои стихи на язык этой страны). Дело и в почти-свободном стихе, на чью скрытую, но оттого не менее отчетливую и тонкую ритмическую структуру указывают появляющиеся на нужных, тонко просчитанных местах рифмы, но главное - в разомкнутой структуре ее стихотворений, относительной (и мнимой) внятности первого лица, разговорной интонации (у читателя сохраняется иллюзия, что лично ему нечто рассказывают, сообщают). Но такого читателя ждет разочарование. А можно сказать и так: его ждет нечаянное чудо. Он ненароком услышит рассказ, обращенный не к нему, и не о том, о чем он ожидал. Но рассказ этот стократ увлекательнее и богаче ожидаемого.
        Голос Ольги Мартыновой мы долгие годы слышим рядом с голосом Олега Юрьева – но трудно подобрать пару столь разных, непохожих поэтов, по крайней мере, в одной литературной группе . 1 Стихи Юрьева резко выводят читателя из времени обыденных вещей и слов, помещают в жесткую спиральную структуру, в виртуозно связанных узлах и сочленениях которой отчаянно пульсируют безумные, незамыкающиеся образы. Можно сказать по-другому: это бурное море речи, но случится чудо, нас спасут (как кит пророка, как дельфин певца), спасут и доставят куда надо (а куда – знать нам не надо), таково условие удачи. У Мартыновой бури нет, море спокойно, иногда совсем спокойно, иногда – с небольшими волнами, но и кита-спасителя нет. Корабль, качающийся на изменчивых подводных течениях ритма, может рассчитывать только на кормчего, который не отпускает штурвала. На голос.
        Буря если была, то в прошлом:

            Было: сто тысяч таких, как я,
            С земли поднялись во внезапном огне,
            Казалось, что не
            сжигая все, но наново кроя.
            Среди голой зимы я очнулся один -
            А воздух от жара дрожал -
            Я себя ногами отгородил
            И щеки руками сжал.

        Тотем Мартыновой, Кузнечик (в данном случае – Сумасшедший Кузнечик) пускается в путешествие, чтобы найти «край, где покой и роса, и легкие небеса» (и опять-таки перед читателем дурацкий соблазн: прочитать это как аллегорические стихи о «судьбе эмигранта») – и вроде бы находит его, но для поэта плавание продолжается и продолжится всегда. Новый Улисс, Улисс в женском обличье, Улисс с голосом сирены обречен смотреть на мелькающие вещи мира с отстраненной печалью, с холодной нежностью, и лишь иногда – с кратким волнением. Это береговая линия, это острова, это подводные горы и башни, как в ханжеской, но пленительной книжке Клайва Льюиса. Куда выплывет корабль, мы не знаем, и сам поэт не знает: ведь Бог, Судьба и Случай пьют чай с сухариками, и кто знает, кому из них выпадет сегодня «поиграть с людьми». Особых чудищ в этом море нет, но есть страх так и не доплыть до неназываемой цели. Но что это за цель? Куда ж нам плыть?
        Может быть, это море сна? Тогда кое-что становится понятнее. Снится все: похожие на настоящие Рим, Вена, Венеция, Кипр, и альбом со старинными гравюрами, и Гельдерлин в своей башне, начинающий речь цитатой из Введенского, и Введенский, и Эпикур, которому поэт рассказывает, что такое ген и гормон, райские врата, у которых топчутся постаревшие одноименные девочки из Корнея Чуковского (и – хочется продолжить список: арапские цари... жиды, богатыри... кто там еще был?). Сон временами черно-белый, линейно-отчетливый, иногда – расплывчатый и почти красочный; иногда – строго логичный, иногда – на грани абсурда. Снится и то, что внутри всех этих вещей – и тогда-то и приходит короткое волнение, и рассказ старого морехода превращается в безумную детскую песенку:

            100 000 маленьких тигрят
            Терзают сердце целый день,
            100 000 пчел вокруг жужжат
            И собирают липкий мед.

        Снится и то, как все это появилось:

            Время - клубок, из которого тонкие пальцы
            райских работниц ткали вечные сумерки рая.
            Так мало пряжи у них уходило, такой легкой была работа:
            густое золото небесного края,
            его отраженье в прудах,
            шмели, свалянные из той же нити
            (ее хватало еще для меда,
            для яблок, для круглых глазок змеи, -
            так просто было выткать в этих садах
            живущую неподвижность, что пальцы теряли сноровку,
            и однажды клубок, ускользая из рук, покатился,
            покатился.
            Так перепутались нитки,
            как будто бы ткач
            израсходовал в ночь
            весь райский запас
            и в нас
            этот клубок превратился).

        Два образа пронизывают все творчество Мартыновой последних пятнадцати лет – море и рай. Море – понятно, откуда это. Два любимых поэта, спорщики, друзья-враги, полузнаменитый и безвестный (и ныне обреченный на полуизвестность чьим-то иррациональным жульничеством), оба завороженные морской стихией.

            Море! Море! Морда гроба!
            Вечной гибели закон ...

        Можно сказать так. А можно:

            море время сон одно
            скажем падая на дно

        И, пожалуй, это будет ближе к истине. Море – это сон, и море - это время, которое Ольга Мартынова как будто и не пытается останавливать. Она просто плывет по нему во всех направлениях. Словно ей никакой закон не писан... (а во сне он и не писан, кстати, потому-то и нужен поэту сон). Плывет и хочет доплыть до его, времени, истоков. До потерянного рая. Вот и ответ на вопрос.
        Рай – вот ее вторая тема. «Память о рае», как сказал поэт уже чуть более близкого времени, который тоже (эпиграфом) присутствует в ее стихах. Мне кажется, что в стихах Ольги Мартыновой не случайно с самого начала, с 80-х годов было довольно много животных: не только кузнечик и бабочка, но и кошка, и журавль. Они волновали ее своей невинностью, и, значит, причастностью к райской неподвижности, к до- и безвременью. Намек на эту священную неподвижность хранит для Мартыновой и искусство, и прекрасные города. В «чугунном саде» из ее стихов угадывается Петербург с его знаменитым художественным литьем, но прежде всего это – не сам рай, но его странный двойник, искаженный кривым зеркалом сна прообраз.
        Таков в самом первом приближении, на мой взгляд, поэтический космос Ольги Мартыновой. Чтобы понять хоть что-то о нем, необходимо прочитать не одно и не два ее стихотворения: она не принадлежит к поэтам, полностью демонстрирующим свою вселенную в каждом тексте, как солнце в малой капле вод. Те черты поэтики, с которых я начинал, должны бы, по идее, облегчить публикационную судьбу ее стихов – но из-за внешних обстоятельств (прежде всего из-за жизни за границей) это произошло лишь в очень незначительной степени. Между тем эти же самые черты, быть может, мешают многим сегодня в полной мере оценить масштабы и своеобразие ее дара. Есть большие поэты, резко и во внешне ощутимых формах противопоставляющие себя господствущему стилю эпохи, есть – побеждающие его изнутри, меняя смысл и внутреннюю логику «приема», если это формалистическое выражение уместно. Мартынова принадлежит к числу вторых. Развивая «корабельную» метафору: она, можно сказать, огибает земной шар на своем непрочном на первый взгляд суденышке и приходит в ту же точку, что близкие ей по духу, но далекие по формальным признакам поэты – только с обратной стороны.


[1] Речь идет о группе «Камера хранения», у истоков которой Ольга Мартынова стояла в Ленинграде в середине 1980-х, вместе с Юрьевым, Д. Заксом и автором этой статьи.
  следующая публикация  .  Ольга Мартынова  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service