|
Березовчук Лариса. Обреченные на фальстарт. СПб.: Бояныч-Бланка, 1999
Наше время - достаточно суетливое. Сплошным потоком идут презентации, раскручиваются проекты, все время кого-то премируют и в этой суете зачастую упускают главное в литературе. В чем оно заключается? Можно долго перечислять разные аспекты «главного», но вряд ли кто поспорит с тем, что художнику важно отвечать на вызов времени: улавливать его потаенные движения, выявлять неочевидные пока болевые точки, уходя при этом от наработанных мировоззренческих и стилистических стереотипов прошлого. За последние десять лет мы перескочили из своего в чем-то уютного («бархатного») тоталитаризма в малоисследованную постиндустриальную вселенную. В область всевластия СМИ, сверхзначимости Моды, ураганного технологического ветра - словом, втянулись в общемировые ритмы. И ощутить эти ритмы, связать с опытом прошлого и образно воплотить, увы, удается не всем.
Книга Ларисы Березовчук «Обреченные на фальстарт» в этом смысле, думается, одно из счастливых исключений. Жизнь - и Мода, Современность - и Миф, Поэзия - и Проза кружатся здесь в безумном хороводе; кому-то суждено из него выпасть, а кто-то будет крутиться и «раскручиваться». В кратком предисловии сказано: «В этом произведении метафизика насилия, присущая мифу, воплощается в серии гротескно-трагических стихотворений о культуре и человеке конца тысячелетия». Добавим: воплощается интересно и необычно - во всяком случае, аналогов формы, найденной и освоенной Березовчук, в отечественной поэзии, кажется, нет. Этот поэт пишет не «сборники» стихов, а композиции, которые выстраиваются из фрагментов-стихотворений, объединенных единым замыслом, единой метафорой или, если угодно, метаидеей текста. В чем состоит «метаидея» разбираемого произведения? Отделаться формулировкой тут нельзя, зато можно воспользоваться метафорой из фильма Кшиштофа Кеслёвского, где героиня рассказывает историю о европейских путешественниках и носильщиках-аборигенах. После многодневного пути носильщики вдруг отказались идти вперед - мол, слишком быстро идем, наши души не успевают за нами. Наши души в век торопливой и изменчивой моды тоже, думается, давно отстали и плетутся где-то в далеком тылу, изможденные и призрачные. А что же вместо душ? Симулякры, сказал бы Бодрийяр, или модные оболочки, как показывает Лариса Березовчук. Мода - один из центральных мотивов «Обреченных на фальстарт», она предстает во всех своих ипостасях: от тряпично-мебельного до моды на идеи, мысли, суждения и т.п.
Поймать удачу
за хвост - значит понять,
кого мода в герои нашего времени
выдвигает, и вести себя сообразно
мейнстрима
канону. А что при этом подумают люди -
неважно:
мода своих жрецов оправдает.
Причем модные стереотипы обывательского плана (как более очевидные) автора интересуют меньше; больше - мода в области культурной. А в культуре нынче как самое пикантное блюдо подается так называемое актуальное искусство, политое соусом новейших французских учений. В актуальности самой по себе, конечно же, нет ничего плохого. Существенный для настоящего времени - таково словарное значение слова «актуальный»; однако для нас словари не указ, и «актуальный» давно сделалось синонимом слов «модный», «престижный», «выгодный». Мода же, как всегда, приходит из Парижа, из интеллектуальной Мекки. Вот только модные постмодернистские концепции - некогда «революционные» и «антитоталитарные» - к настоящему времени сами обрели черты тоталитарности нового типа (почему один из последователей Деррида - Михаил Рыклин - однажды в сердцах назвал Францию «интеллектуальной Японией». Экспорт японцев – «тойоты» и «Панасоники», экспорт Франции - модные идеи). Эти идеи отработаны, присвоены и уже являются средством самоутверждения одних и вытеснения других. Вытесняются те, кто еще «бастует», дожидаясь, пока отставшая душа догонит обезумевшее тело, а вытесняют соответственно неутомимые бегуны в будущее, которым оглядываться недосуг.
Поэтому другой важнейший мотив композиции - Власть и неразрывно связанное с ней насилие. Мотив раскрывается на разных уровнях: от банального и грубого, наблюдаемого ежедневно по телевизору, до скрытого, неочевидного, замаскированного. Безумная сцена «разборки» бывших одноклассниц - имущей и обездоленных - перекликается с образами людей искусства; где-то тема почти публицистична, а где-то во-площается сугубо метафорическим образом. Очень важен при этом мифологический аспект Власти, который находит воплощение в серии стихотворений «Раги» - так называется древнейший жанр традиционной музыки Индии. В «Рагах» поэт выпадает из современности, точнее, обнаруживает «здесь и сейчас» древние, как мир, властные инстинкты. В тексте оживает Миф, он загадочным образом вползает в узнаваемые реалии, поселяется тут и норовит отгрызть кому-нибудь голову, как чудовищно раздувшийся кролик из стихотворения «Львы и кролик». Кроме того, этот мотив сопрягается с малоизученным понятием Времени, которое оказывается одним из предметов художественного исследования.
Это неправда,
что время на всех и у всех одно.
Человек - сумма
экранов. На каждом из них мелькает
свое кино. Но...
афишу с расписанием сеансов
повесить забыли. И кассы,
чтобы купить билет на время
«от» и «до»,
тоже нет.
Избежать драмы не удастся, похоже.
Только бы
трагедию прошлого с комедией
будущего не перепутать.
А ведь путают, и еще как. Живут, перебиваясь наработками прошлых лет; пишут, будто за окном - не конец XX, а середина XIX века; и печатают, и хвалят друг друга - все это называется «литературный процесс». Между тем ответа на вызов времени не избежать, иначе не поздоровится и авторам и читателям. Время будет украдено и присвоено теми, кто лишь внешним образом соответствует эпохе, а на самом деле всего-навсего желает отвоевать место под солнцем. И в композиции, в частности, мы обнаружим подобных персонажей: как мифологических, из времен «Ригведы», так и самых современных. Здесь перекликаются по принципу внутреннего, глубинного подобия эпохи и персонажи, отстоящие друг от друга на тысячи лет. Если же говорить о поэтике Березовчук, то надо отметить сближение и смешение жанров, которые также весьма далеки друг от друга и которые основная масса пишущих предпочитает не смешивать.
Впрочем, о поэтике - подробнее. Лариса Березовчук пишет свободным стихом, отношение к которому в поэтической среде неоднозначное. С одной стороны, как утверждает Игорь Померанцев, «свободный стих означает перевод наших часов на европейское время», с другой - большинство отечественных стихотворцев либо отворачиваются от нерифмованных строк, либо атакуют их с классических позиций. При этом каждый (или почти каждый) из сторонников традиции старается овладеть столь нелюбимой формой и обязательно включает в очередной сборник пять-десять свободных стихов. Вроде как демонстрация, мол, нам тоже неслабо жить по Гринвичу, то бишь по европейским часам; а вот остальное - не трожьте, это наше исконное. Не меньшее отторжение вызывает расширение отдельными авторами поэтического словаря. Почему-то принято за аксиому: это слово - поэтическое, а это - ни в коей мере; и хотя в жизни каждый пользуется техницизмами, уравнять эту терминологию с божественным глаголом решается далеко не каждый.
Лариса Березовчук решается. Более того: не случайно зашла речь о персонажах, которых вроде бы принято числить по ведомству драмы или прозы. В композиции есть элементы и того и другого: временами поэт сосредоточивается на пластике и лепит образ как профессиональный прозаик, а иногда стихотворная по виду строка на самом деле заключает в себе пространный драматический диалог. Это программная установка, и это, возможно, одна из немногих жизнеспособных на сегодня поэтических форм.
Ведь не секрет, что к устоявшимся поэтическим формам читатель в последнее время утрачивает интерес. Не будем вдаваться в анализ причин, но факт есть факт: вполне кондиционные и даже весьма талантливые сборники стихов нынче лежат на прилавках годами - не раскупаются даже небольшие, в несколько сот экземпляров, тиражи. Можно проявить высокомерие, апеллируя к тиражам поэтических сборников, допустим, Серебряного века - тоже небольшим. Можно без всякого высокомерия пытаться находить другие, более соответствующие времени формы. Этим и занимается Лариса Березовчук: в ее текстах обнаруживаешь и сквозные метафоры, работающие на читательский интерес, и тщательную работу над графикой стиха, когда в действие включается визуальный фактор. А на ее публичных выступлениях включается еще и риторический фактор: это не торопливое проборматывание стихов, а чтение, богатое оттенками и нюансами.
При всем том тексты Березовчук - не игра с читателем в поддавки. Ее композиция сложна и полифонична: здесь и улица корчится безъязыкая, и причудливо стилизуются гимны «Ригведы», и звучит лирическое высказывание современника, представителя очередного «потерянного поколения». Что-то воспринимается с ходу, а что-то потребует читательских усилий и повторного прочтения. Уместность усилий при чтении для многих до сих пор под вопросом, однако в противном случае мы рискуем впасть в дурное упрощение нашей далеко не простой реальности. Ведь Лариса Березовчук - не закрытый автор, она не разыгрывает из себя «посвященного», коим сейчас несть числа, а честно старается помочь читателю понять сложные стороны произведения. Этот момент очень важен: важно, чтобы автор и читатель сделали навстречу друг другу шаг как два равноправных и доброжелательных партнера - тогда и тот и другой обретут свою награду. По-настоящему актуальное, это произведение не разъединяет мир на фрагменты и осколки, а наоборот - собирает его. Связь времен в очередной раз распалась, однако поэт соединяет эпохи и стили, заставляя нас остановиться, задуматься, и кто знает, в этот момент не догоняет ли нас отставшая в модных гонках душа?
|
