Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Александр Уланов  .  предыдущая публикация  
Приглашение к путешествию
О стихах Александра Уланова

16.04.2008
Леонид Шевченко
Знамя
1998, №11
Досье: Александр Уланов
Александр Уланов. Волны и лестницы. Стихи и проза. — М., АРГО — РИСК, 1997. — 36 с. 300 экз.


Сказать короче, я спал болезненным сном и теперь проснулся: лег на Земле и проснулся на Земле, тело оставалось здесь, мысль же улетела на Луну. Тем не менее я долго бредил... говорил о Луне, земное мешал с небесным: то воображал себя на Земле, то вновь возвращался на Луну.

К. Э. Циолковский


        Все-таки стихи — всегда попытка сказать больше, чем разрешено, эзоповская игра с мистической цензурой. Вселенная, мир, Высший разум с жандармским рвением оберегают от постороннего взгляда свое подлинное бытие. Скрывая общее, отдают человеку в пользование частное, детали, которые он волен связывать и трактовать как угодно, все равно он вряд ли «дойдет до сути» (словами того же Циолковского: «Близкое знакомство с некоторыми вещами может быть пагубно для людей»). В исключительных случаях приходится напускать туману на гениальных провидцев, даже изменять, усложнять, зашифровывать уже опубликованный текст. Такая бессмысленная (для пишущего), но прекрасная борьба происходит на страницах каждой мало-мальски стоящей книги. Вот, кажется, промелькнула простая и великая строфа, объясняющая, толкующая. Казалось бы, сделан уже первый шаг к разгадке, но дальше обрыв, молчание, недоговоренность. Пауза вместо слова. Обычный шелест травы, а не твердая и мужественная мелодия скрипки. С этим приходится считаться, это уже не в компетенции земного, это не от недостатка таланта.
        Итак, поэзии приходится говорить притчами, переворачивая все с ног на голову, путать свои следы, путешествовать как бы на Луну, заставлять петь рыб и летать львов, заниматься сказочным, чтобы приблизиться к правде.
        Мы отправляемся в путешествие, идем по следам нашего автора, который всегда уходит немного раньше нас. «Небо вошедшему, Роза — тому, кто уходит».
        1. Комната, откуда всего только пять минут назад удалился хозяин. Мы садимся в его кресло, рассматриваем вещи, заглядываем в зеркало («никогда не узнаешь, что происходит за спиной, даже зеркало — лишь поворот, всегда опаздывающий») и видим чье-то лицо или бескрайнее поле с разбитым трактором, но скорее всего — урбанистический огрызок с мусорным баком, с «трубой комбината», с женщиной в мокром плаще на остановке. А вот и книги. Почти как у Набокова в «Подлинной жизни Себастьяна Найта». Что там было? Алиса? Пруст? Дон Кихот? «Смерть Артура»? Список — словно духовная телеграмма от отсутствующего жильца. Пустое место на полке — там когда-то стоял кирпич Бродского, его теперь нет, но место не занято. Вернется ли хозяин обратно? Быть может, он уже трясется в каком-нибудь «прокуренном вагоне» и уезжает навсегда. И если прислушаться, то можно разобрать стук колес.
        2. И тогда мы открываем окно, и перед нами, возможно, Луна или перевернутое и неузнаваемое земное время.

            ... в два часа ночи направлены
                              в небо дороги.

        Выходим на улицу (в поле, в степь, в лес, в речную воду) и чувствуем себя потерянными, брошенными, забытыми. Начинаем борьбу за существование, т.е. мы осмысливаем происходящее вокруг нас.

            вода — тропа.

        Планета, на которую мы попали, на первый взгляд, живет своей собственной жизнью, как механизм миниатюрных часов, и мало обращает внимания на чужеродные объекты (читатель — турист). Общение происходит на уровне заклинаний или совершенно не применимых инструкций (руки распространи от половины до половины к перекрестку стоптанному завещания за вещами”), но чаще всего на языке эзотерических спекуляций:

            ... а заглянешь в окно — ветер
                                   в кресле сидит,

            мелодии легкий цветок
                                продолжает рост.

            И Вспоминается кто-то у лампы —
                              всех слов впереди,

            Кто-то — на берегу при счете
                                падения звезд.

        3. Далее мы попадаем в город («город, которого нет — он всегда открыт»). Город золотой, Эльдорадо, Небесный Иерусалим — но это как в детском калейдоскопе легендарных времен («Таких уже не делают», — сказал бы Паниковский) — разноцветные стекляшки складываются и рассыпаются; минуту назад здесь был дом, а теперь тюрьма, банк или пустырь, на котором резвятся подростки на роликах. В любую секунду может произойти изменение, но

            добрый и богатый,
                              город ваш безопасен.

        Оказывается, город все-таки «наш», и есть шанс войти в его жизнь, сделаться его частью, стать одним из механизмов, обывателем, курортником Германа Гессе, трамвайным контролером, чиновником...
         «Город держат голуби, бабочки и коты», — не правда ли, знакомая комбинация калейдоскопа?
        4. И снова перемена декораций: то море, то пустырь, то луг, то — мегаполис с полупризрачными многоэтажками и арками. Все живет и двигается — и животные, лишенные своей средневековой аллегоричности, наполнены уже новым смыслом, не известным ни им, ни наблюдателю.

            Птицы друг сквозь друга
                    пролетают...
            У змеи — кусочек кварца во рту,
            У лягушки — бутылочное стекло...
            А ласточки в окна влетают к птенцам золотым...
            И раки дрожа занимают чужие
                   дома...
            Пчелы, дым собирая...
            Под мышкой собора должны жить летучие мыши...

         «Между домов проплывают медленные рыбы. Они заглядывают в окна и шевелят мягкими губами...»
        Такое ощущение, что они — змеи, рыбы, лягушки, ласточки — вышли из рук мальчика-вундеркинда, а раньше были игрушками — стальными, пластмассовыми, механическими. Обретение нового смысла мучительно: несовершенство мира (пусть даже перевернутого); опасность провалиться со всеми своими неосознанными причудами в контекст и утратить личность, стать опять аллегориями, но уже другого времени — и они рвутся, как обреченные, из стихотворного замеса на волю, нарушают равновесие внутри строф в попытке доказать свою самость.
        5. Мы видим (или слышим?) влюбленных: на открытом берегу моря, в летней траве, на перроне вокзала, у витрины магазина — и это как будто всегда прощание — пусть слишком замедленное, пусть не осуществленное вполне — но прощание.

            Кто же здесь уходящий и кто из двоих остается?
            Здесь никогда не двое...

        В том же «Найте» герой-писатель, закончив роман о любовниках, убежден, что исполнил семидневную работу демиурга, но здесь (в нашем городе — в книге А. Уланова) длится только один-единственный день творения — не первый и не последний, вечная середина, вечное прощание, еще ни у кого нет ни имен, ни лиц.
         «Вспоминается кто-то у лампы всех слов впереди...»
        А еще «она не любит тараканов, живущих в его квартире, и он предлагает им уйти. Раньше он кормил их, учил писать и читать, они немного недоумевают, но уходят все до одного... Он думает, что тоскует по ней, на самом деле ему не хватает тараканов».
        И вот уже «вышли, одеты в прощание свежее». А потом они стоят на перроне вокзала спокойные, смирившиеся со своей участью, обладающие каким-то знанием, которое не совместимо с правом на счастье, с жизнью под одной крышей в одном и том же времени, — и они расходятся по своим временам, как по комнатам.
        6. Перед нами Время и Смерть. Город в городе, государство в государстве. Человек в человеке. Любовники и животные — змея и улитка — чувствуют время по-разному. «Чувствуют» — правда, не то слово, которое применимо на нашей лунной поверхности.
        К примеру, иногда «время живет за дверями комнат», а иногда «на веки рухнет барокко» или треснет под башмаками античный горшок, и придет на память, как Бармалей из детской сказки, древний философ. Так что чаще всего время (в данном случае прошедшее) ведет себя агрессивно и нападает на безоружного человека. Лишь настоящее — удел только внешнего мира, мира-за-комнатой, и оно никак не контактирует с людьми.
        Другое дело: змея и улитка. Они сами — время, ибо оно «движется в змее непрерывным течением ее тела» ... «время все вмещает в себя, и змея знает все». У Боэция, кажется, это называется предикцией.         Способность божества знать настоящее, прошлое, будущее и еще что-то там. Тогда как улитка уже буддийский сувенир: «время отдыхает, свернувшись в улитке. В ее спокойной мягкости оно видит сны».
        Какой контраст между любовниками и животными, какое нелепое соревнование между нервными и мудрыми, между глупыми и спокойными.
        Смерть, родная сестра времени, причем старшая сестра, никогда не появляется неожиданно, она скорее дежурит над многоводным потоком, наблюдает за происходящим, присутствует в любом повороте стрелки или колыхании травы и выбирает самую удачную минуту для своего вмешательства. Но действует она не одинаково: одних убивает, других усыпляет, третьим продлевает существование или даже дарит бессмертие (что, конечно же, не парадокс, а вытекает из самой сущности смерти). Опять же разделение на уровне интеллекта — кто более всего преуспел на поприще умствования, тот и в проигрыше, тот умрет, утратит свою целостность, испарится.

            Осы простоволосые,
            Бог не оставит вас

        — довольно значительное и конкретное обещание. Но «человек умирает, и провисает натянутая им нить». И больше ничего. Тень, пустота, слабый ветерок ухода.

            Кислый вкус твоих щек у начала
                                этой весны.
            Существованье длинное слово,
                                а означает мало, —

        а где-то в глубине внимательное лицо смерти, лицо натуралиста, лицо часовщика над нехитрыми пружинами и колесиками. И только на другом конце творения, на расстоянии протянутой руки, там, где любовники не прощаются друг с другом, там, где время проходит сквозь легкие и мозг, там:

            Не держат дельфины
            Ни земли, ни печали.

        Но выход существует. Превращение (или возвращение? — то есть приход в свою колыбель, осознанная утрата интеллекта) — стать «деревом, камнем, змеей, дельфином».
        7. А мы возвращаемся обратно в комнату («если войти во вчерашнюю комнату...»), в первоначальную точку нашего путешествия, уставшие от перерождений, измученные парадоксальным миром, прошедшие свой катарсис с камнем в руке, со змеей на шее и с ящерицей в кармане. В окне все тот же лунный ландшафт, но обстановка внутри квартиры изменилась, как будто здесь успел побывать хозяин и снова уйти. Он всегда уходит немного раньше нас, сочинитель книжки (путеводителя?) «Волны и лестницы» Александр Уланов.

            Пол у тебя — вода, и огонь —
                                потолок.
            Вот вечерние вещи — костер
                        и кристалл.

        Можно сказать так: комната одичала, заросла болотной травой, стала все больше напоминать хижину аскета или барак, в котором когда-то жили строители пирамиды Хеопса, а теперь живет только ветер — он ворвался с той стороны окна, он разбил стекло и наполнил «вчерашнюю комнату» (где раньше был только намек на будущий хаос) воздухом Времени, бабочками распада. Даже у книг уже нет ни авторов, ни героев, ни читателей.

            ...ты поклянешься
                              на книге озерной...

        Опасная игра закончена. В окне все тот же «лунный» ландшафт. Путешествие продолжается

            безнадежнее и упорнее,
            неожиданно в том числе.


  следующая публикация  .  Александр Уланов  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service