 следующая публикация . Все публикации . предыдущая публикация  |
|
Северо-Восток Юго-Запада
О современной харьковской литературе
|
Несмотря на всего лишь 350-летнюю официальную историю существования Слобожанщины (Слободской Украины), на воображаемой нами литературной карте мира эта территория выглядит многослойным пограничьем разных культур и даже цивилизаций. Описывая слободские полки, основоположник новой украинской литературы Григорий Квитка-Основьяненко в 1838 году отмечал, что «земля, составляющая ныне Харьковскую губернию, в прежние времена принадлежала к Великому Княжеству Киевскому и служила древними границами Южной России от половцев, казар и печенегов. Без всякого сомнения, она была населена уже в первые века по р. Х., если не ранее. Доказательством сему: 1) старинные безыменные городища, рассеянные во многих местах (валы некоторых из них поросли огромнейшими дубами); 2) монеты с изображением кесарей первых веков, нередко во множестве находимые в земле»1. Ощущение давности этой истории формирует чрезвычайно плодородную почву для возникновения многочисленных мистификаций и формирования новых паранаучных мифов. Яркий пример – изучаемая теперь в украинских школах (в обязательном порядке!) «Велесова книга»2, которую якобы нашли вблизи Великого Бурлука в 1919 году 3.
Первые европейские революции, гражданская война в Речи Посполитой 1654–1658 годов и поощряемая Московским царством колонизация Дикого Поля во второй половине XVII века открывали перед возникшей Слободской Украиной огромные перспективы развития. Но сам процесс становления был болезненным, поскольку на этой территории соединялись и вступали в отношения синтеза разные (едва ли не противоположные) экономико-политические и социально-культурные традиции: казачья, московская и татарская.
В очерке «Украинцы» 1841 года упомянутый Квитка-Основьяненко писал: «Народы, населившие нынешнюю Харьковскую губернию, большею частью были украинцы и имели с малороссиянами один язык и одни обычаи, но со времени своего здесь поселения значительно отклонились от них до заметной разности...»4 Долгое время вольные слобожане называли себя не иначе как «черкасы» (т.е. украинские казаки), люди с «черкасской обыкностью». «Служилое и ратное», «ссыльное и каторжное» население маркировалось как инородное и малочисленное – «русское», что особенно четко прослеживается в местной топонимике, но с другой стороны, а именно в соотношении «колония и метрополия», воспринималось как приоритетное. Третья же составляющая, татары, – частью ассимилировалась, пополнив «казачье население»5, частью была вытеснена в южные степи, оставив по себе колоритные названия селений: Бурлук, Водолага, Джигла, Орда, Яглы и т. д. Кстати, уже в середине прошлого, XX столетия ассимиляции (но уже со стороны русской культуры) подверглось еврейское население, а вскоре и армянское.
Культурный ландшафт края формировался взаимодействием и противостоянием двух преобладающих традиций – одновременно дополняющих и отрицающих друг друга. Романтические мечты о Великой Украине и имперская реальность доминирования Великороссии характеризовали культурное пространство Слободской Украины в течение XIX–XX веков, превращая Харьков то в Парнас украинских романтиков, то в чеховский «город русского купечества», то в «первую столицу» и центр возрождения Украины, то в непримечательный в культурном отношении провинциальный город, расходующий всю энергию своих жителей на укрепление военно-промышленного комплекса «одной шестой части суши».
С каждым новым усилением империи Харьков становился все менее украинским, но, что интересно, в культурном отношении не становился от этого решительно русским – разве что наблюдалось доминирование русской речи в ее южном варианте. А любое ослабление и/или демократизация империи влекли за собой очередной/перманентный ренессанс украинской культуры в Харькове – притом значимый не в локальном, а во всеукраинском масштабе. Собственно, почти вся история новой и новейшей украинской литературы в ее вершинных проявлениях в той или иной степени связана с Харьковом.
Литературная жизнь Слободского края находит отражение в исторических источниках с конца XVII века. Среди первых писателей-слобожан фигурируют архимандрит Куряжского монастыря Онуфрий, полковой писарь Семен Климовский, профессора и студенты Харьковского коллегиума Илья Филиппович, Стефан Витинский, Василий Двигубский – и, конечно же, Григорий Сковорода. Используя в произведениях преимущественно украинский книжный язык, авторы обращались и к латыни, и к литературным польскому и русскому языкам, а также к народной речи (настолько успешно, что произведения часто становились популярными песнями: например, «Їхав козак за Дунай» Климовского, «Ой, ты, птичко, жовтобока» и «Ой, поля-поля зелені» Сковороды).
Такое же «многоязычие» характерно для харьковской литературы и в XIX веке. Но если в XVIII веке доминировал украинский книжный язык, то теперь на смену ему пришли русский официальный, с одной стороны, и новый украинский литературный язык, с другой. Существенную роль в формировании последнего сыграло и становление Харькова как университетского города.
Новейшие веяния европейской философско-эстетической мысли, и в частности немецкой, ведь свыше трети преподавателей университета составляли именно выходцы из немецких земель, – учение Иоганна Готфрида Гердера, Иоганна Готлиба Фихте, Иоганна Фридриха Шиллера и других немецких романтиков во главе с лидером романтического движения «Буря и натиск» Иоганном Вольфгангом Гёте, который в 1827 году избирается почетным членом Совета Харьковского университета, – склоняют харьковчан к теоретическому обоснованию и нормированию на основе украинского народного – единого литературного языка.
Уже первый номер литературного журнала «Харьковский демокрит» (1816) открывался поэмой об основании Харькова, написанной с употреблением украинского народного языка6 издателем и в то время еще студентом университета Василием Масловичем и посвященной «почтенным гражданам» Слободско-Украинской губернии. Местный патриотизм и вера в собственные творческие возможности – едва ли не самая характерная черта творчества писателей, которые сплачивались вокруг университета.
Ядро литературного круга составляли Евграф Филомафитский, Орест Сомов, Разумник Гонорский, Петро Гулак-Артемовский, Павло Куницкий, а также профессор красноречия, поэзии и славянских языков Иван Срезневский (известный поэт-класcицист и переводчик) и отец новой украинской прозы Григорий Квитка-Основьяненко. Их усилиями в Харькове появляются и другие журналы (одновременно с «Харьковским демокритом» начал выходить «Украинский вестник» (1816–1819), а с 1823 по 1825 год – «Украинский журнал») 7.
В 1826 году студентами университета становятся Измаил Срезневский, сын профессора Ивана Срезневского, и его давние товарищи из частного пансиона Коваленка – Афанасий Шпигоцкий, Иван Росковшенко, братья Орест и Федор Евецкие. Плоды творчества их дружеского кружка, к которому позже приобщаются Александр Хиждеу, Амвросий Метлинский, Николай Костомаров, Иван Петров, Иван Бецкий, Левко Боровиковский, Олександр Корсун, Михайло Петренко, Порфирий Кореницкий, Степан Писаревский и его дети Петро и Марта, Степан Олександрив, Якив Щоголив, – стали классическими текстами харьковской школы романтиков.
Именно деятельность этого литературного круга имела огромное влияние на Тараса Шевченко, Пантелеймона Кулиша, да и в целом на становление новой и новейшей украинской литературы, а в соседней польской – послужила причиной появления «украинской школы» в поэзии.
Для литературной молодежи Слобожанщины второй половины ХІХ века сознательное «украинство» часто влекло за собой сложные жизненные перипетии – например, в судьбах Ивана Манжуры, Бориса Гринченко и его жены Марии, Павла Грабовского. Многие искали выход в углубленных научных исследованиях, среди них – Александр Потебня и младшие Николай Сумцов, Дмитрий Яворницкий, Дмитрий Багалий, в общественно-просветительской деятельности – семья Алчевских, в театре – Марко Кропивницкий.
Тотальная русификация города, особенно после серии царских указов о запрещении украинского языка (Валуевские циркуляры 1863 и 1866 годов, Эмский указ 1876 года), а также запрет воскресных украинских школ в 1862 году – вне всякого сомнения, не способствовали полноценному развитию украинского слова, в том числе в его художественном проявлении.
С началом ХХ века особого разнообразия в литературной жизни Харькова не наблюдалось. Дебют слобожан Олександра Олеся (Кандыбы) и Гната Хоткевича фиксируется вне малой родины. Но уже вскоре город стал свидетелем неординарной акции – литературного теракта. Мыкыта Шаповал (впоследствии известен как идеолог киевского модернистского журнала «Українська хата» М. Сриблянский) в знак протеста против ущемления прав украинского языка подрывает установленный (на деньги горожан) к юбилею Пушкина в 1904 году памятник поэту. Впрочем, этот жест во многом был созвучен новой эпохе: вскоре Харьков становится одним из центров футуристического движения в Российской империи. Слобожане Николай Асеев, Григорий Петников, Богдан Гордеев (Божидар) работают в направлении создания нового поэтического языка на основе праславянских корней (не без влияния научных Студий Александра Потебни). В поэтических вечерах принимают участие Велимир Хлебников и Владимир Маяковский; в Харькове же начинает свою творческую деятельность Георгий Шенгели.
Определенную роль сыграл Харьков и в истории русского имажинизма: здесь (в городском театре) Анатолий Мариенгоф и Сергей Есенин произвели церемонию посвящения Велимира Хлебникова в Председатели Земного шара и издали сборник «Харчевня зорь». Идеи и поэтическая практика имажинистов оказали влияние и на украинскую литературу 8.
Распад империй, социальные и национальные революции, краткая независимость украинского государства – в этом водовороте событий формировалось новое поколение украинских литераторов, расцвет которого выпал на 1920-е – начало 1930-х годов.
Это особенно яркий период в истории литературы, характеризовавшийся деятельностью таких организаций, как «Плуг», «Гарт», ВАПЛІТЕ (Вольная академия пролетарской литературы), «Нова Ґенерація», «Аванґард» и ПРОЛІТФРОНТ, а главное – творчеством Васыля Эллана-Блакытного, Ивана Днипровського, Майка Йогансена, Мыколы Кулиша, Аркадия Любченка, Сергия Пилипенка, Володимира Сосюры, Олексы Слисаренка, Юрия Смолича, Мыхайля Сэмэнка, Ивана Сенченка, Мыколы Хвылевого, Юлиана Шпола, Гэо Шкурупия. Мы называем лишь малую толику писателей эпохи «красного ренессанса», закончившейся уничтожением интеллектуальной элиты украинского народа, да и его лучших сил в целом.
В обсуждении ключевых вопросов эпохи: «Европа или Просвiта» 9, «Украина или Малороссия» – главным становилось обсуждение того, каким может быть полноценное функционирование национальной словесности в самостоятельном украинском государстве.
Однако это шло вразрез со сталинскими планами унификации и денационализации населения Украины. И как следствие – большинство активных участников литпроцесса были репрессированы, а «харьковский слободской дух» почти полностью искоренен. Вскоре после начала войны был арестован и погиб живший наособицу в Харькове с 1936 года и написавший здесь непревзойденные произведения – «начиная с пьесы Потец и кончая его последней вещью “Где. Когда”»10 – Александр Введенский 11.
Лишь отголоски довоенного «ренессанса» наблюдаем во второй половине ХХ века в творчестве чудом уцелевшего в советских концлагерях и во фронтовом штрафбате Васыля Мысыка, узника нацистского концлагеря Игоря Муратова, фронтовика Ивана Багмута, а также Олеся Гончара с братьями Грыгорием и Грыгором Тютюнныками (с харьковской студенческой юностью в биографии). Неоднократно возвращается в стихах к своей харьковской юности и фронтовик Борис Слуцкий. Интересна его рецепция «низовой» языковой ситуации предвоенных лет:
Русский язык (а базар был уверен,
Что он московскому говору верен,
От Украины себя отрезал
И принадлежность к хохлам отрицал),
Русский базара – он странный язык.
Я – до сих пор от него не отвык.
Все, что там елось, пилось, одевалось,
По-украински всегда называлось.
Все, что касалось культуры, науки,
Всякие фигли, и мигли, и штуки –
Это всегда называлось по-русски
С «г» фрикативным в виде нагрузки12.
Впрочем, в эмиграции именно слобожане Иван Багряный, Грыгорий Костюк (оба прошли сталинские тюрьмы и концлагеря), Юрий Шевелев (Шерех) стали во главе литературного процесса, формировавшегося в лагерях для перемещенных лиц (Мистецький український рух13, а позже в Северной Америке – Объединение украинских писателей «Слово»).
Неофициальная литературная жизнь города в 1960-е годы (какой она видится сейчас) связана прежде всего с именами будущих эмигрантов Эдуарда Лимонова (чьи ранние стихи написаны в Харькове), Вагрича Бахчаняна, Юрия Милославского. Несколько лет работала литературная студия под руководством прошедшего Вятлаг Бориса Чичибабина, пытавшегося в то время интегрироваться в официальный литературный процесс, но впоследствии сделавшего окончательный выбор в пользу свободного творчества без надежд на публикацию и литературную карьеру. В 1968-м студия была закрыта, через пять лет Чичибабина исключили из Союза писателей. Широкая известность пришла к поэту в годы перестройки; ныне его именем названа одна из харьковских улиц.
Полемически заостряя ситуацию, можно сказать, что Борис Чичибабин – пожалуй, единственный в XX веке автор, проживший в Харькове большую часть жизни и полноправно вошедший в историю русской литературы, – большинство же русскоязычных произведений харьковских писателей (если не включать в число последних тех, кто жил на Слобожанщине эпизодически, а также эмигрантов) составляет контекст для историков украинской литературы и не воспринимается в качестве неотменимых элементов литературы русской.
По мнению одного из авторов данной статьи, эта тенденция особенно усилилась в последние пятнадцать лет, вызвав к жизни активно пропагандируемую ныне киевским писателем Андреем Курковым формулировку – «украинская русофонная литература»; те же, кто пытается мыслить себя в российском контексте, неизбежно оказываются на обочине литпроцесса – ввиду своего «диаспорного» существования. С точки же зрения другого соавтора, тенденция скорее ослабела. Кроме того, а) «украинская русофонная» словесность хоть и может не считаться московскими критиками частью русской литературы, но фактически таковой является; б) маргинальная позиция в культуре, как известно, порой оказывается передовой и, в конечном счете, продуктивной; в) анклавное, практически лишенное чьей бы то ни было серьезной поддержки, а значит, максимально честное существование ценно уже как минимум этой беспощадной честностью.
Именно все вышеотмеченное нужно принимать во внимание, рассматривая современный литературный Харьков во всем его многообразии и пограничном двуязычии 14. Предлагаемый вашему вниманию текст – всего лишь один из множества вариантов такой рецепции, концентрируемый прежде всего на эскизных микропортретах писателей.
Удачным примером творческого существования на стыке языков и культур может служить деятельность 48-летнего Станислава Минакова (родившегося в Харькове, выросшего в Белгороде, живущего на Слобожанщине15). Поэт (впрочем, иногда пишет и прозу)16 и переводчик поэзии, эссеист, публицист, соредактор нескольких альманахов и антологий, лауреат региональных премий и не только региональных конкурсов, член Национального Союза писателей Украины, Русского ПЕН-центра и Международного фонда памяти Б. Чичибабина, участник международных фестивалей, конгрессов, симпозиумов и конференций, Минаков, несмотря на некоторую маргинальность его нынешнего положения в местном отделении Союза писателей, de facto является одной из ключевых фигур харьковского литературного истеблишмента.
«С первых же строк, что бывает довольно редко, я почувствовал безоговорочную исключительную одаренность автора и то, что одаренность эта дает ему еще более редкое право, не подчиняясь сложившимся традициям и привычным меркам, на каждом шагу нарушая их, самому устанавливать законы, по которым следует судить его творчество», – писал о молодом Минакове Борис Чичибабин 17. По прошествии лет рискнем уточнить, что минаковская муза преуспела не столько в неподчинении традиции, сколько в разумном и продуктивном с ней (вернее же – с ними, традициями) взаимодействии:
Поставь на полочку, где Осип и Никола,
Осенний томик мой: я там стоять хочу.
Мне около двоих родны словес оковы,
Где – колоколом течь, приколото к лучу! 18
Взаимодействие, интеграция, преобразующее присвоение – слова, удивительно подходящие для postcolonial studies, но также и для разговоров о любви, еде, смерти и множестве дельных стихов. В отношении Минакова это справедливо и со словарной, и с ритмической, и с синтаксической, и с композиционной, и даже с религиозной точек зрения. Даже беглое пролистывание стихов «Хожения» позволило нам выписать больше дюжины украинских слов: «зрада», «страта», «тварина», «инший», «сумно», «квиты», «злива», «музы́ка», «скаженый», «ненечка», «хвыля», «хвылына», «зиронька», «очима», «крейда»...19 – а ведь у автора есть обращения и к церковнославянской, и к старославянской (летописной) лексике. Палитра используемых Минаковым форм включает в себя и венок сонетов (с магистралом), написанный, разумеется, правильным пятистопным ямбом, и свободные по композиции стихи, написанные нерифмованным дольником:
Дуэт альта с виолончелью
Похож на озеро
В котором отразились вместе
Дуб и Ель20 –
и чистый верлибр. Пунктуация варьируется в диапазоне от нормативной до вовсе отсутствующей. Широта минаковской поэтики позволяет ему с завидной эффективностью использовать приемы из, как могло бы показаться при не очень пристальном рассмотрении, чуждых автору арсеналов. Так, совершенно в духе found poetry он сопровождает стихотворение о знакомстве с паломницей Прасковьей Ивановной ее ответным письмом:
У нас 24–25/X навалило снегу.
Я пока жива но здоровье плохое
в храм по Воскресеньям хожу
с Божией помощью. Может Господь
сподобит и еще встретиться, будешь
в наших краях заезжай буду рада.
Остаюсь жива с уважением к тебе
т. Паша. 21
В «помощных святцах» православного Минакова, первого редактора религиозно-философского журнала Харьковской епархии «Вера и разум», святые Франциск и Григорий Палама гармонично соседствуют с «Буддой, растворившимся ни в че» (sic!) и Кетцалькоатлем, верховным божеством индейцев Центральной Америки. Перу Минакова закономерно принадлежит обзорная статья «Харьков: признаки жизни»22 – о персоналиях и бытовании русской литературы города в постперестроечное десятилетие.
Поэтический мир украинского поэта и прозаика Сергия Жадана (р. 1974), уроженца южных окраин Слобожанщины, где равнинный ландшафт степи начинает уродоваться терриконами близкого Донбасса, насквозь религиозен, но его религиозность – совершенно иная, чем у Минакова. Присутствие Бога в разных – преимущественно лингвистических – ипостасях прочитывается буквально в каждом произведении, лежит в основе мотивов, образов, метафор: «...І гнучкий, мов хребет, / В тобі проростав Христос»23, «горіхи Божого смутку», «слово Боже воно / як таранька – його смакуєш / проте ним не наситишся»24, «Крапле дощ – терпка сукровиця / з Господнього тіла»25 и т. д., да и лирический герой уж очень часто обращается к Создателю или даже панибратски ведет беседу с Господом, предлагая Ему апокрифические сюжеты на евангельские темы и собственные версии агиографии, – как, например, в стихотворениях «Генерал Юда», «Святий Георгій», «Тереза», «Святий Іоан Клімакс»:
Святий Іоан Клімакс вирощує полум’я газових плит.
Плечі Святого Іоана Клімакса вкриває фарбований оксамит.
І нігті Святого стягнені лаком, а пальці обвиті свинцем,
і тепла косметика, ніби злива, зволожує йому лице26.
Будда в стихотворениях Жадана – «старий адвентист між мандрованих дяків»27 – сродни гоголевскому «козаку-характернику»:
Будда відпустив оселедця по плечі,
Читав барокові євангельські мантри,
Водив за собою зграї малечі,
В корчмі заливаючи про власні мандри 28.
Многообразию культур и религий, из которых соткана жизнь современного мегаполиса, в своих ранних произведениях Жадан стремится придать яркую украиноцентричность:
<...> жовтаві хінці
Виловлюють рибу довгими вудками.
<...>
Русинки29 –русалки співають блюзи 30.
И над всем этим – «Сузір’я Південної Залізниці», то есть «Созвездие Южной железной дороги»31. Позже координаты поэтических видений и образов Жадана меняются – как культурные, так и непосредственно географические. В многоуровневой и пестрой мозаике мира (теперь в его стихах фигурируют страны по обе стороны Атлантического океана) автора больше всех интересуют маргиналы и аутсайдеры – именно им, по мнению поэта, и симпатизирует Господь. Со сменой координат меняются ритмика и графика стиха: от почти классических размеров и рифмы (часто банальной) Жадан переходит к пространным верлибрам:
і ось що я думаю –
я думаю, Ісус був червоним, він спеціально
все вигадав таким чином, щоби ти мучився,
натрапляючи на помилки в його кресленнях,
він спеціально, ніби говорить –
дивись, говорить він тобі,
ось твоє серце, ось її серце, чуєш як вони б’ються?
Ти живеш, доки ти слухаєш всі рухи і шерехи глибоко під
своєю шкірою,
ти живеш, доки бачиш, що там робиться –
всередині речей і предметів, що там постає –
за поверхнею видимого32.
Следующий этап в творчестве Сергия Жадана вполне логичен: переход к собственно прозе. Первые же прозаические опыты известного украинского поэта, автора книг «Цитатник» (1995), «Генерал Юда» (1998), «Пепсі» (1998), «Балади про війну і відбудову» (2001), «Історія культури початку століття» (2003)33, организатора литературных фестивалей и политических перформансов, обратили на себя внимание и критики, и читателя. Проза Жадана столь же поэтична, сколь прозаичны его верлибры. Сложно дать адекватное определение жанру, в котором работает Жадан: воспоминания, путевые заметки, медитативные рефлексии по поводу и без повода – или смесь всего этого в раскрытии доминирующих тем «мое поколение» и «наша эпоха». Проза Жадана насыщена метафорами и философскими размышлениями:
Кожен шов у стіні, кожен знак, виведений на пожежних кранах і каналізаційних люках, кожне оголошення, котре лунає під високими склепіннями станції університет, наповнені відомостями про їхнє пересування твоїми маршрутами, ваші маршрути весь час перетинаються, до того ж перетинаються вони в найбільш спокійних і людних місцях, десь саме тут, в районі площі, де багато сонця й повітря, де всі ви перетинались за життя, тож природньо перетинатись тут і після смерті, тим більше, що особливої різниці, як виявляється, немає – для всіх вас, і тих хто пішов, і тих хто залишився, існує єдиний метрополітен, з трьома лініями руху, з кількома десятками зупинок, з переходами і підземними депо, з єдиною системою пропуску, котрої не можна уникнути, як не старайся.
Я можу собі уявити, як вони повернуться, це станеться скоріш за все влітку, найімовірніше у серпні, так – у кінці серпня, сухого і сонячного серпневого ранку, о 5.30, з першим потягом, двері відкриються і звідти почнуть виходити вони всі – всі, кого ти пам’ятаєш і кого вже встиг забути, всі, кого тобі не вистачало і чиєї появи ти так боявся, з ким ти час від часу перетинався там, унизу, навіть не здогадуючись, що вони, на відміну від тебе, там і лишаються, вони будуть виходити в тепле серпневе повітря, в свіжий харківський ранок, в довге розмірене життя, наповнюючи його своїми голосами, своїм диханням, своєю присутністю, своєю смертю34.
Книги прозы: «Біґ-Мак» (2003), «Депеш Мод» (2004), «Anarchy in the Ukr» (2005), «Гімн демократичної молоді» (2006), а главное – коммерческий успех изданий сделали Сергия Жадана одним из наиболее популярных авторов в Украине. Об этом свидетельствует и гран-при всеукраинского рейтинга журнала «Книжник-review» «Книга года-2006» (присужден за собрание сочинений «Капитал»), а также гран-при одноименного конкурса Украинской службы Би-би-си. Писатель оставил должность доцента Харьковского национального педагогического университета им. Г. Сковороды и, отчасти беря пример с эпонима этого вуза, пытается убежать от мирской и бытовой суеты, меняя адреса пребывания: Вена, Москва, Варшава, Нью-Йорк, Берлин – и попутно расширяя географию изданий своих книг («Історія культури» в 2005 году переведена в Польше и Германии, «Біґ-Мак» – в 2005-м в Польше; «Депеш Мод» в 2005-м в России35, в 2006-м – в Польше и Белоруссии, в 2007-м – в Германии; «Anarchy in the Ukr» – в 2007-м в России).
Прозаик Андрей Краснящих (р. 1970) – пожалуй, единственный из современных литераторов Харькова, чья творческая активность, при всех оговорках, может быть сопоставлена с нынешней деятельностью Жадана36. Доцент Харьковского национального университета им. В. Каразина, Краснящих публиковал статьи и художественные тексты – в его случае зафиксировать границу затруднительно, если вообще возможно, – в журналах «©оюз Писателей» (Харьков), «Наш» (Днепропетровск), «Черновик», «Case» (Киев), «Першацвет» (Минск), «Искусство кино» (Москва), альманахах «Вавилон» и «Фигуры речи» (Москва), на сайтах «Русский журнал», «Современная русская литература с Вячеславом Курицыным», «Молодая русская литература», в интернет-журнале литературных эссе «В моей жизни». Соавтор – совместно с Константином Беляевым – книг «1000 псевдонимов» (Х.: Фолио, 2002) и «Харьков в зеркале мировой литературы» (Х.: Фолио, 2007); лауреат сетевого литературного конкурса «Тенета-Ринет» в номинации «Гипертекст» (2002), шорт-листер харьковской премии «Народное признание» (2003); автор заказной (по издательскому замыслу – «желтой»), но всамделишно смешной книжки «Украинский Нострадамус» (Х.: Фолио, 2005)37 – впрочем, за несколько лет до появления заказа уже были написаны собственные, вполне уморительные, «Кентурии»:
В тревожный день страстей вселенских я начинаю свой рассказ
О том, что видел и не видел, и о народах, и о войнах.
Две тысячи двадцать восьмой нелегкий год. Восточная страна,
Считая свой народ погибшим и радуясь исходной цели,
Встала на дыбы. Я вижу черного маньяка. Маркиза черная пред ним.
Обеспокоен тихоокеанский лидер. Стремясь исследовать пучины бездны,
Раскинул свой шатер над океаном. Людей в нем нет. Машины правят бал.
Явился отрок ниоткуда. Без матери и без отца.
Лицом похожий на Иуду, предателя и подлеца.
Пришел без песен и без танцев, неся нам мир в конце пути,
А с ним когорта самозванцев в рубахах, шлемах и больших
Колодках <...> 38
Лирическая, игровая, провокативная, ценящая красное словцо выше правдоподобия, публицистика Краснящих, как показывает опыт, может быть посвящена чему угодно: эвропатологии, библиотерапии, лингвовирусам, сериалу «Бригада», сказочному миру президентских выборов Украины, орфоэпическому террору, Иуде, постмодернизму – то есть книгам или, снова-таки, словам. С частью рассказов, казалось бы, та же история (если «Антипавич» – статья, то «Антинобель» и обе «Антибиблиотеки» – скорее проза), но упреки в филологичности – плоски и преждевременны:
Она: <...> Давайте я вам лучше притчу расскажу, аллегорически передам свои чувства. Когда я была маленькой, у меня, надо полагать, была старенькая бабушка, которой, кажется, ее бабушка рассказывала сказку. Но ее бабушка не успела рассказать ей сказку полностью. Только начало. Ушла на войну и погибла. И тогда моя бабушка, будучи еще маленькой девочкой, сама придумала конец сказки. Вы знаете эту сказку, ее все знают, это сказка о спящей принцессе. Начало у моей сказки такое же, как всегда: свет мой, зеркальце, семь гномов, отравленное веретено, стеклянный гроб и ожидание прекрасного принца, от поцелуя которого она должна проснуться. А дальше интерпретация моей бабушки. Ей-ей, не надо иронизировать, в ее интерпретации такие архетипы из подсознания всплывают, такие мифологемы вы-крис-тал-ли-зо-вываются! Вот так. Так вот. Лежит прекрасная принцесса в стеклянном гробу в ожидании своего принца. Все слышит, все чувствует, а ни пошевелиться, ни сказать ничего не может. А принцы, прослышав об этом, со всех сторон съезжаются к гробу. Сотни, тысячи, сотни тысяч принцев. Толчея у гроба, драки, поножовщина среди принцев, мордобой (статья 106-я в новой редакции). Наконец, появляется лидер, расставляет всех принцев в очередь к гробу – и тянется эта очередь... ну, в общем, длинная получается очередь, очень длинная. Каждый из рыцарей по очереди подходит к спящей принцессе, целует ее в уста, ждет реакции и, разочарованный, уходит. Остальные в ожидании костры палят, шашлыки жарят, пьют водку и играют в карты на полцарства. И так день за днем, годы за годами. Крики, ругань, смех и бесконечные поцелуи. Обоняние у нее, тоже сказать, не нарушено сном. Да и осязание, кажется. Она чувствует запах лука и перегара, пот немытых тел, щетину небритых лиц, чужая слюна стекает по подбородку, садятся мухи, слепни и оводы, а он все не идет. Годы идут, а он – нет. Как там? Уж Германн близится, а полночи все нет. От фрустрации принцесса начинает поедать себя – фигурально, конечно: может, он и был, но поцеловал не так или не туда (а кто знает, как правильно?), почему она его не ощутила, не поняла, что он – это Он (с большой буквы, ну, вы понимаете); а может, он приехал, увидел очередь мужиков к ее телу, развернулся – и обратно. Годы проходят. Очередь иссякает, принцы переводятся, она лежит в изношенной, местами рваной одежде, вся в нарывах и прыщах от укусов насекомых, немытая и, простите, дурно пахнущая, и уже надеется, что ее принц не прискачет никогда и не увидит ее такую. Я вот с детства думаю, в чем смысл этой притчи?
Надо сделать так, чтобы никто, кроме зрителей, не понял сути рассказанной аллегории.
(А. Краснящих. «Гагаринский бесноватый») 39
Указав, что в 1922 году Нобелевскую премию надо было дать не Хасинто Бенавенте-и-Мартинесу, а Францу Кафке40 – «за безграничную веру в творческие способности личности, что, окрыляя, дают человеку возможность ощутить свое единение с обществом, государством и универсумом»41, Краснящих тут же расскажет вам о том, что «в двадцать четыре мы с одноклассником держали подпольный мини-бордель с малолетними проститутками. В двадцать пять я занимался контрабандой, в двадцать шесть – фальшивыми визами, в двадцать семь меня закрыли в Дзержинском РОВД на два дня за рэкет и били по почкам и голове. В двадцать восемь...»42 – и так далее. В пересказе получается весело; на самом же деле... Но не будем обгонять события: проза А. К. – писателя, по словам Сергея Соловьева, очень интересного и очень разного43 – заслуживает отдельного разговора.
Следует отметить, что из более чем полутора сотен писателей Харькова44 всего лишь несколько десятков – прозаики, более или менее известные. Большинство из них пишет на русском. Из украиноязычных можно назвать Михайла Олефиренка, Дмитра Панциря, Виктора Полянецкого и Анатолия Стожука, чьи произведения выдержаны в традиционной реалистической манере, с четким нарративом и христианской моралью. Очень близок к ним по мировосприятию и стилистике Иван Маслов, продолжающий традиции русской деревенской прозы. Произведения этого харьковского писателя отмечены российской премией им. Федора Абрамова и государственной украинской им. Владимира Короленко (присуждается русскоязычным авторам). В 2007 году вышел седьмой том избранных произведений Маслова.
Несколько обособленно воспринимаются литераторы, пишущие в жанре фантастики и фэнтези, поскольку работают они преимущественно с московскими издателями. Конечно же, и тираж, и популярность не идут ни в какое сравнение с оными других харьковских авторов. Пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что имена Генри Лайона Олди (псевдоним пишущих в соавторстве Олега Ладыженского и Дмитрия Громова), Александра Зорича (псевдоним Яны Боцман и Дмитрия Гордевского), Андрея Валентинова (Андрей Шмалько) известны от Чопа до Магадана. Впрочем, недавно местное издательство «Фолио» решило все же определить национальную (или государственную?) принадлежность именитых харьковских писателей, издав составленные преимущественно из их произведений русскоязычные антологии «Украинская фантастика – 2005» и «Украинская фэнтези – 2006».
Исключительно в Интернете45 и малотиражной периодике46 публиковалась пока проза Андрея Пичахчи (р. 1958). Доведись нам составлять книгу А. П., в нее вошли бы и маленький роман (или многоплановая повесть) «Post Scriptum» – из позднесоветской жизни, и бурлескная «Творческая автобиография» перестроечных времен, и рассказы («Краткая история. СНГ. 1995»), и несколько циклов короткой прозы. Акцент на времени действия не случаен: сюжетной прозе Пичахчи, по сути – вовсе не «исторической», удается тем не менее уловить и запечатлеть наряду с очевидными (пародийно педалируемыми и уместно перевыдумываемыми) приметами времени и тонкие, едва слышные обертоны его спрятанных музык, шумы его невидных шестерен.
Маленький белый ПАЗик, на таком ездят за город и на работу, и летом – стрелять дичь. Прорезанная сзади дверь захлопнута.
Редкий белый снег, дома, прохожие, солнце, освещающее сквозь стекла лица сидящих; мелькающие тени, повороты, повороты, голубая церквушка с правой стороны, пустыри, далекие заводские корпуса, линии электропередач; автобус резво выкатывает на шоссе. Гроб стучит, подпрыгивая; движется крышка. Дорога на Симферополь («Симферополь – 850 км»). Можно катиться, если хватит бензина, и завтра увидеть море 47.
Интонация П.-п. (Пичахчи-повествователя) одновременно и естественна (не посторонняя устному обиходу), и оригинальна, – как вообще естественна и несводима к трафаретам речь умного и самостоятельно мыслящего человека.
Отметим: если большая проза Пичахчи строится, во многом, на автобиографическом – лирически или лиро-эпически трактуемом – материале, то в рассказах автор склонен к социальному портретированию неинтеллигентных, не из художника Андрея Леонидовича Пичахчи выводимых героев, – что, между прочим, интенционально роднит эти тексты с прозой бывшего харьковчанина Юрия Милославского. Малая проза разнообразна: от квазиисторических фрагментов48 и бытовой фантастики до неожиданных, но точных классификаций («Хваталки и смотрелки»), афористичных определений – и, наоборот, дневниковых записей, конспектов, суггестивных отрывков, снов.
– Чем ты сейчас занимаешься? – спрашивает Гориславец, – Что пишешь?
– Ощущения, – отвечаю я.
– В каком смысле?
– Ну, это как бы чувства, но кратковременные, моментальные, не имеющие названия. Не ставшие глыбообразными, как чувства, которые мы называем. Как бы мимолетные.
Коричневый мягкий свет в комнате, пыльные соломенные блики на длинном столе и на усах и лысине Гориславца.
И я вижу, он размыт и неясен, и время его замерло, и я испытываю мимолетное ощущение, не имеющее названия.
(«Ощущения»)49
Само собой, есть у художника Пичахчи и цикл присвоенных, то есть заимствованных, текстов – «Галерея литобъектов», с разделами «Ужасное» (сообщение ТАСС о нашествии камышовых жаб на Украину), «Заумное» (перевод с санскрита текста о дхармах) и т. п.
Заумь украинского поэта Володимира Верховеня (р. 1958), с одной стороны, развивает традиции Алексея Крученых, Велимира Хлебникова (истории о пребывании Хлебникова в Харькове давно уже приобрели статус легенд) и, не в последнюю очередь, основоположника украинского футуризма Мыхайля Сэмэнка (в традиционной русской транслитерации – Михаила Семенко), а с другой – формируется на принципиально иных началах. Соединяя семантические единицы расчлененных слов, Верховень заставляет устоявшиеся поэтические образы звучать и восприниматься по-новому. Например, в стихотворении «Коляда (За Б.-И. Антоничем)»:
Тишить скрипо світлолунь,
ясломовий Бог осин.
Радовість несе відлунь,
санить сніго слов’янин 50.
Впрочем, из восьми книг поэта формальный эксперимент присутствует лишь в одной – «Топитокуподзвін». В остальных же книгах Верховень – прежде всего традиционный лирик. Кроме того, он автор многих стихотворений для детей.
Ирина Евса (р. 1956) – автор десяти поэтических сборников, публикаций в «Новом мире», «Звезде», «Арионе», «Крещатике», «©оюзе Писателей»; лауреат премии Международного фонда памяти Б. Чичибабина (2000) и премии «Народное признание» (2003); автор переводов и переложений из Сафо, Омара Хайяма, «Золотых стихов» Пифагора, «Песни песней», украинской, польской и армянской поэзии. По мнению Минакова, «является одним из немногих русских поэтов Украины, о ком можно говорить по гамбургскому счету»51. По сравнению с тем же Минаковым, как нам кажется, более сдержанна (вряд ли – ограниченна) в выборе поэтических средств (но не культурного бэкграунда): жесткая силлаботоника («Не опустись до верлибра»52), четкая строфика, рифмованный стих, четкость деталей, античные параллели, непарадный город, живопись, натюрморт, пейзаж (преобладает крымский, «киммерийский»), полураспад Империи, вылазки (нет, выезды) на Восток, на Юг и на Запад, Афины, Варшава, Нюрнберг, Баку, Стамбул, немолодые и молодые любови и дружбы, стоицизм старения. Сборники: «Изгнание из рая» (Х.: Основа, 1995), «Наверное, снилось...» (Париж; Нью-Йорк; М.: Третья волна, 1999), «Лодка на фаянсе» (Х.: Крок, 2000), «Опись имущества» (К.: Факт, 2003), «Трофейный пейзаж» (Х.: Око, 2006).
И слеталась к дешевым цацкам речь, подсвеченная вином,
на хохляцком и на кацапском, на ментовском и на блатном.
Придвигая друг к другу спины, в маслянистых разводах тьмы,
словно всплывшие субмарины, чуть подрагивали холмы.
Но в одну неживую точку ты глядел поверх мутных гор,
как посаженный в одиночку смертник, знающий приговор,
что, направив к такой-то маме и священника, и врача,
в пустоте шевелит губами, песню глупую бормоча53.
О поэтических предпочтениях-ориентирах:
Беглым прочерком – альков.
Над ним стеллаж сиротский,
где Кенжеев и Цветков
и неполный Бродский54.
(Отсылки к Кенжееву и Бродскому появляются неоднократно; если же говорить о Цветкове, то важнее для Евсы, как нам кажется, по преимуществу его раннее творчество.) При том, что описание поэта посредством указаний на значимые для него традиции всегда крайне проблематично, все же позволим себе добавить к этим именам Рейна, Кушнера и Чичибабина, ближайшим последователем которого в харьковской поэзии она, с поправкой на существенно меньшую дидактичность55, но и меньший профетический накал, является, – и оговорим, что узнаваемый и ответственный поэтический голос Евсы простым сложением упомянутых голосов вычислить, к счастью, нельзя.
Трудно представить слободской литературный пейзаж последних десятилетий без Виктора Бойко (р. 1946). И даже не столько в силу его яркого поэтического таланта, сколько в силу таланта педагогического: для многих харьковских авторов он стал крестным отцом в литературе. Бойко имеет редкий дар находить оригинальные поэтические индивидуальности и, не подавляя авторитетом, помогать новым писателям на их собственных дорогах. Сходное – поэтическое – чутье характеризует и Бойко-поэта. Впрочем, его образные решения часто теряют в силе вследствие приверженности автора к традиционной поэтике:
А вже потім, не в нас, будуть зорі, мов свідки,
і комусь вони скажуть:
у світі оцім
є дощі, сірі очі та протяг нізвідки
й ми –
дві краплі у нім на чиємусь лиці 56.
Виктор Бойко также известен как составитель антологий любовной лирики XVII–ХХ веков «Слобожанська муза» (Х.: Майдан, 2000) и гражданской лирики XVII–ХХI веков «Слобожанська яса» (Х.: Майдан, 2007), куда вошли стихотворения около полутора сотен поэтов.
Олександра Ковалева (р. 1948) могла бы быть примечательна уже тем, что подготовила и запустила литературный проект под названием «Сергий Жадан» (она – родная тетя Сергия), если бы имя этой поэтессы и переводчицы и без того не было широко известно в украинских литературных кругах. И хоть в последнее время стихи Олександры Ковалевой все реже выходят отдельными книгами (приятное исключение – «Осіння проща» 57), уступив место переводам (она – доцент кафедры романо-германской филологии ХНПУ им. Г. Сковороды и принимает непосредственное участие в налаживании немецко-украинских и украинско-немецких литературных контактов), ее присутствие в литературном Харькове более чем ощутимо, сродни присутствию Васыля Мысыка в 1960–1970-е годы. Эта параллель не случайна, ведь Олександра Ковалева считается одной из любимых учениц классика стиха и перевода, в поэтическом творчестве во многом подхватившей эстафету своего учителя, с его установкой на классическую прозрачность и утонченность образа и философическое содержание стихотворений в целом. Названные признаки характерны и для письма Ковалевой, в стихах которой все чаще звучат историософские размышления о Слобожанщине, где «боги впрягаются в плуги», сменяясь «образками» из поэтики мироощущений еще одной поэтической харьковской легенды – Володимира Свидзинского:
Мій день, блакитний і високий,
Весь різноцвіт і різнопах.
Я піший і безкрилий птах.
Мені й літати буде сором,
Як коник скінчить свою гру
Й безжурно далі пострибає.
Тоді і справді я помру,
Бо більш ніде мене немає... 58
Уроженец г. Доброполье Донецкой области, выпускник факультета журналистики Киевского государственного университета Андрей Дмитриев (р. 1972) приехал в Харьков в середине 1990-х, уже сложившимся поэтом, однако первая – собравшая стихотворения за дюжину, если не больше, лет – книга59 у автора вышла только в 2004 году.
Тесная литературная дружба связывает Дмитриева с Ириной Евсой и Станиславом Минаковым 60. Плодами ее, в частности, стали составленные ими поэтическая антология «Дикое поле» и литературно-художественный альманах «ДвуРечье», а также поэтические программы нескольких чичибабинских фестивалей (события ежегодного и ставшего для Харькова привычным). В своей совместной составительской и литературтрегерской деятельности Евса, Дмитриев и Минаков популяризуют спектр близких им поэтик (причем нередко по принципу пересечения, а не объединения личных вкусов – на каковой подход, понятно, имеют полное право61).
Критик Елена Невзглядова считает, что «Ирина Евса и Андрей Дмитриев <...> – по основным признакам должны быть отнесены к петербургской школе»62, что не представляется нам исчерпывающе верным63; Данила Давыдов, напротив, отмечал «профессиональную работу Андрея Дмитриева в традициях “Московского времени”»64.
Куда ты ни приткнись – уже полно народу,
и нечего стоять, и сказано: валить...
Тем более – во сне: все через пень-колоду.
Все вынужден трястись, бояться, дизелить.
То долгий разговор с какими-то козлами,
То снят противогаз, чтоб распознать иприт.
То меньшее из зол – вступительный экзамен:
судебное мурло, набычившись, сидит 65.
«Сторожевая элегия» Дмитриева в комплекте с другими (за исключением этой – украиноязычными) книгами серии «Зона Овидия» заняла первое место в номинации «Современная поэзия» всеукраинского рейтинга «Книга года 2004» 66.
Выпускник Московского литературного института, а ныне аспирант Института литературы Академии наук Украины Игорь Бондарь-Терещенко (р. 1964) принадлежит к той категории писателей, чья творческая характеристика заложена уже в самом имени литератора и не требует сопроводительного приложения. Во-первых, едва ли найдется в Украине издание, в котором не печатался б этот автор (причем – в каждом втором номере), а во-вторых, вряд ли есть кто-то из современных украинских писателей, о ком этот критик не написал бы ни строчки. Более того, имя этого литератора давно стало почти нарицательным, сфокусировавшись в инициалах – «IБТ»67. Судите сами: харизматический редактор журнала «Український Засів», соредактор «Ґіґієни», учредитель технологического объединения «Жива література», генератор украинской литературной критики 1990-х годов и язвительный обозреватель начала XXI столетия. IБТ как критик – пожалуй, самое яркое явление в украинской литературе постсоветского периода. С другой стороны, именно IБТ-критик не дал в полной мере раскрыться IБТ-поэту и IБТ-драматургу, не говоря уже об IБТ-художнике (некоторые работы Игоря печатались в журнале «Український засів», а также были использованы в оформлении его книг).
Впрочем, возможно, утонченные абсурдистские радиопьесы Бондаря-Терещенко еще найдут и режиссера, и издателя (в течение последних десяти лет они лишь фрагментарно звучали в эфире Харьковского областного радио и печатались преимущественно на страницах литературного журнала «Кур’єр Кривбасу»), а вот поэзия, несмотря на свою «окниженность» и географию изданий (Ulaskava. Х.: Майдан, 1994; Фібруарій. Львів: Престиж-інформ, 1999; Лірень 68. Донецьк: Кассіопея, 2000; Поsтебня. Х.: Фоліо, 2001), была преимущественно встречена молчанием. С одной стороны, можно отшутиться: кто же будет писать отрицательные отзывы на столь неординарного критика – не дай Бог обидится. Но с другой стороны – факт, что книги были просто проигнорированы литературными кругами. Как следует предположить, поэтический язык Игоря оказался чужд и «восьмидесятникам», и «девяностникам».
Для стихотворений IБТ характерна диалог-игра знаками и кодами украинской и мировой культуры, преимущественно же – переосмысление трех харьковских десятилетий: «будетлянских» десятых, «ренессансных» двадцатых и «катастрофических» тридцатых. За маской эпатажника неожиданно обнаруживается мечтатель-романтик, сродни харьковским поэтам 1920-х годов. Неудивительно, что IБТ в одном из ранних стихотворений – «Карколомна баляда» – узнает себя в редакторе Карке69:
Він – наскрізь фаховий. Він – золото і криця.
Він – ворог нації, що вже зійшла на пси
В своїм бажанні виплекати зміну
хоробрим скрипникам і митникам держави.
Він редагує, і не просто править,
а виправляє ваші гнуті спини 70.
И хотя в последних сборниках социально-политическая ангажированность уступает место тотальной иронии и скепсису – время расставляет свои акценты, – именно «диалогичность» (стремление к диалогу с читателем) остается существенным признаком поэзии IБТ.
Будь современная русская (да и какая бы то ни было) поэзия на порядок популярней и прими харьковская литературная жизнь формы, свойственные, скажем, театру позапрошлого века, вряд ли ей удалось бы избежать появления двух непримирых партий: бескомпромиссных евсоманов, с одной стороны, и поклонников Нины Виноградовой (р. 1958), с другой. Первые бы справедливо хвастались, что профессиональней Евсы среди пишущих по-русски харьковчан поэта нет, и жаловались, что у Виноградовой рядом с дух захватывающей строчкой им случалось обнаружить провальную; вторые бы сетовали, что иногда оборотной стороной профессионализма – умения – навыка – привычки становится предсказуемость если не отделки стиха, так его лирического предела ли, итога, и утверждали, что качество и, э-э-э, внедорожность поэтического ви́дения Виноградовой таковы, что если не извиняют, то искупают некоторую недисциплинированность поэтической техники.
Хромает техника стиха...
О, нежная моя калека:
стопа крива,
строфа глуха,
шныряет рифма по аптекам,
чтобы купить пастель Дега –
затушевать свои огрехи.
Редактор любит рифму «розы» –
и хромоножка комплексует:
строкою тонкую бороздку
в песке сознания рисует 71.
Минаков сравнил стихи Виноградовой со стихами уже упомянутой Елены Шварц. Держа в уме приблизительность сравнений, плюсуем к этому – частично и окольно удачному – ситуативные, то есть работающие при взгляде на некоторые тексты: с Верой Павловой, Наталией Черных (поколенчески, может, и неправомерное), Ниной Искренно, Цветаевой, натурфилософским классиком Заболоцким, «совсем особым» Державиным, далее – везде.
<...> Но я здесь не чужая:
запястия облюбовали муравьи
и ползают затейливым браслетом.
Я буду нужной им одно мгновенье лета,
как жук, как зернышко, как бугорок земли 72.
У Виноградовой (публикации в «©оюзе Писателей»73, «Знамени», «TextOnly», «Арионе», «Черновике», феминистских проектах) вышло две «официальных»74 книги и десяток рукодельных. Последние – под маркой основанного Ниной совместно с художником, бук-артистом и поэтом Владимиром Стариковым (р. 1952) литературного самиздательства «SVinХ»: колыбели мало- и микротиражных примечательно оформленных буклетов, схем, раскладок и «стихотворных кубиков».
Стариков – автор четырех поэтических книг75, подборок коротких стихов и короткой прозы в «©оюзе Писателей», книге-выставке «Верлибры – Пушкину» и т. п. Издатель первых двух сборников Старикова Сергей Щеглов назвал его тексты эпифаниями, Нина Виноградова – «короткими примечаниями <...> на полях Великой книги жизни»76. Диапазон «примечаний» – от прозрачно афористических («К столице нашей Родины / Теперь в другую сторону»77) до практически герметичных (но чаще не абсурдных, а имеющих ключик к рациональной трактовке – другое дело, что найти многие из таких ключиков можно только по случаю – или же оснастившись достаточно нетривиальной эрудицией).
Когда впервые высказать пытаешься –
На непонятном языке выходит.
А что понятно – то уже сказали.
Смысл прорывается и раздирает в клочья.
Страдает форма. Тот, кто ощущает
Боль корчащихся и орущих тел,
Вот он – сочувствующий и читатель 78.
Интересна лапидарная проза (культивирующая поэтику фрагмента – между дневником, микроэссе и сюжетной миниатюрой), не исключая и ориенталистский роман «Смерть Омара», опубликованный в составе книги «Третье поколение зимородков».
Говоря о творчестве Оксаны Мардус (р. 1971), поставим на первое место открытость ее поэзии. В этом мире просто нет места для фальши, что делает его привлекательным и в то же время беззащитным, ведь он «такий крихкий, / мов печиво на дитячій долоньці, / і тому дорослішаємо, / щоб тримати його обережно»79. Пусть даже это – очередная иллюзия, и разочарование – рано или поздно – неминуемо, Мардус с наитием демиурга и женской непосредственностью конструирует свою поэтическую Вселенную:
Невигасні сузір’я сама навигадую,
кожне буде по імені. Заздрісно хмарам.
В ластовинні зірок, що ніколи не падають,
в ніч грози завагітнію Волосожаром 80.
Оксана Мардус – участница многих литературных событий, дипломант и лауреат нескольких конкурсов молодых писателей, в частности «Гранослова» Союза писателей Украины (1997) и издательства «Смолоскип» (2000), а в ее активе – три поэтических сборника81, имевших неплохой резонанс в харьковской и всеукраинской прессе. И еще один штрих к беглой характеристике: Оксана вот уже пятнадцать лет работает сельским учителем.
Наособицу в современной харьковской литературе стоит поэт Илья Риссенберг (р. 1947). Отличают его беспрецедентное, порой на грани зауми, доверие к звуку, настойчивое – и снова-таки осознанно доверчивое – обращение к архаической и узкоспециальной лексике, небоязнь впустить в русские стихи головоломную для непосвященного читателя иудаическую проблематику. При этом экскурсы в иудаику вполне осмысленно соседствуют с реалиями массовой культуры, приподнято, хотя одновременно и пародически, воспетыми.
Раздельно-сообща держаться смертного лона, впадая в глубочайшее детство всемирного отсутствия,
В т. ч. в семинарии, ульпане, медресе, – они учат не-собою именам без Имени, как вернейший древнейший визави
Пространственно-временной инверсии: – О мое сиятельство, дву-якая звезда, что Земфира и Алсу твоя! –
Соуставился яркий зрачок настающей истины требованьем: – Назови меня, созрела, созрела, назови, назови!
(«Шесть ноктюрнов»)82
Вообще, иронии и самоиронии в текстах Риссенберга, кажется, больше, чем принято замечать (вспомним «Стр-р-радаю» Шкловского), – в каковой самоироничности можно с полным правом усмотреть продолжение традиций устной и письменной еврейской литературы.
Неизбитым образом стихи Риссенберга сочетают «от-есенинскую» народно-песенную, размашистую просодию с «постбудетлянским» (расширенным, в том числе и в украинскую сторону) словарем:
Не вселенная в реснице, но в синели бахрома
Старогрезящей обыги, образующей крушье
Озареньем брезга резкого, –
Человека с мухомором уравняла бухтарма, –
Обретаемых утратой взяв покой, фоторужье
Вздвоить копией – да не с кого.
Боркать городу баклуши, горе ясное лохтать
Утром, вечера дороже, неоплатный аппетит
Ребер – больно не парабола:
Прахом ношенная плахта, под лихтариком тахта –
В путь-дорожку до крылечка, тикр-чье-крылышко-коптит,
Предписал строптивым правила.
Сколько раз уже случилось, что сквозьвечно истеку,
И застенчивость взаплачку оплатила тишине
Инзистентное пророчество:
Ух ты, много как кукушки, миг чекушки начеку –
Только неньке бы на жизнь, да только так, на смерть бы мне –
Окончательного творчества!83
Стихи Риссенберга публиковались в журналах «Соты», «©оюз Писателей», «Воздух», газетах «Слобідський край» и «Харків’яне», альманахах «Новый ковчег», «ДвуРечье», «Временник Новой Камеры хранения», антологии «Освобожденный Улисс»; много лет поэт ведет литературную студию «Песнь песней» при Еврейском культурном центре.
Влияние поэтики Риссенберга ощутимо в стихах Александра Ходаковского84 (р. 1974) – в том числе в смысле еще большей загадочности, если не герметичности, некоторых текстов:
из кружевища – горь полынная
и заузорная во вне
в нелистотелости прорех
берет свое –
по-человечески согреть
окружескую тай гольем
наоборотную от всех
со – творую впервые глинь...
Поэт Владимир Яськов (р. 1957) – подборки русских стихотворений в журналах «Волга», «©оюз Писателей», «22», альманахе «ДвуРечье», нескольких антологиях; самиздатская книга «Обратный отсчет» (2003), по собственному признанию, двуязычен; есть у него и стихи на украинском языке. Закономерен интерес к поэтическому переводу: Яськов переводил на русский классиков украинской поэзии XX века – Мыколу Зэрова85, Евгэна Плужныка, Олега Ольжича, Мыхайла Орэста, Богдана-Игоря Антоныча86... В собственных стихах Яськова 1980–1990-х годов легко отметить вполне осознаваемое автором, становящееся темой – и, наоборот, фоном – многих стихотворений влияние Бродского87; в текстах последних десяти лет – периодическое обращение к верлибру.
К бесспорным заслугам Яськова следует отнести подготовленные им публикации семейных воспоминаний – документа поистине библейской силы и пронзительности! – слобожанского крестьянина Василия Малежика (1903–1944)88 и записанное по памяти объемное интервью харьковского художника Б. Косарева «Хлебников. Косарев. Харьков»89 – в обоих случаях интереснейший материал скрупулезно и тонко, наблюдательно и информативно предуведомлен и откомментирован. Яськову принадлежит несколько содержательных чичибабинских штудий, эссе о спонтанном словотворчестве90 и проч.
Поэт и «беллетрист-кроссвордист» Константин Беляев (р. 1971) более всего известен своим комментированным, предуведомленным и опослесловленным переводом из «Поминок по Финнегану» Джойса91 (масштабный замысел полных русских «Поминок» – на пути к исполнению). В русле того же генерального интереса – перевод Джойсовой сказки «Кот и Дьявол»92 и «Исповеди» св. Патрика93 ; вне русла, хотя это еще как посмотреть, – полемическое эссе о Кассиле 94. Свойственный Беляеву перфекционизм обусловил малость числа (но и высокий уровень) публикаций. То же относится к стихам: несмотря на наличие, в том или ином виде, нескольких поэтических циклов, печаталась только поэма «Женщины»95, номинировавшаяся в 2003 году на фестиваль «Майская поэтическая опера» «за выдающуюся попытку создания истинно народного и современного лирического эпоса <...> на материале собственной невыдающейся жизни» 96. С десяток стихотворений можно найти в Интернете.
это вот чувство ты помнишь бывало
с лету с прыгскоку хрррясь об асфальт
пыльного нашего детства зерцало
стрелы из мела
царапко ладоням
не тронутый шинами ауди
тронутый
шинами жиг москвича97
Проследить или вообразить русскую генеалогию лирики К. Беляева нелегко. Некоторые его ходы приводят на ум тексты Александра Очеретянского 98, другие – Игоря Померанцева; вероятно, не лишена была бы смысла и отсылка к Сергею Рыженкову99... Настаивать на этих предварительных наблюдениях затруднительно.
но девочка пишет де счастье когда
тебя пронимает
раз
навсегда принимает куда
ни там ноябрь ни май
не сунутся с горем лишь так иногда
напоминают
мементо мол мори и вдруг и тогда
раз
и тебя
понимают
Интересны циклы «Спал» (посвященный – в продолжение известной литературной традиции100 – сновидениям) и «Краткий курс» (приватная рецепция исторических и историко-культурных реалий).
Составитель «Антологии современной русской поэзии Украины»101 Михаил Красиков (р. 1959) издал книгу своих коротких стихотворений шесть лет назад. Есть в ней и удачные тексты (в жанровом диапазоне от двустишия и русского хайку до нескольких рифмованных строф).
«Суп на плите.
В холодильнике каша. –
Разогрей!» –
каждый вечер
матушка пишет
хокку и танки,
которые ты
едва удостаиваешь
внимания 102.
Самые заметные (и примечательные) русские литераторы младшего на сегодняшний день поколения – это, пожалуй, Михаил Зятин, Олег Петров и Анастасия Афанасьева. Михаил Зятин (р. 1983), участник Третьего биеннале поэтов в Москве, финалист екатеринбургской литературной премии «ЛитератуРРентген» (2006), публикуется и как поэт103, и как прозаик104. Ранние поэтические тексты Зятина были в ощутимой мере инспирированы поэтикой симферопольца Андрея Полякова, но проделанная с тех пор эволюция заставляет говорить о проявлении вполне самобытных интонаций и интенций.
ммм петарда наверное и мы выглянули проверить
ничего ли мачты и протянутые между ними кабели
вот у некоторых а тут растяжки проволоки тарзаны
термиты благополучия выели этот двор довольно-таки
кроме коаксиалов на которых все только держится
и вот петарда и мы должны выглядывать и касаться
своего двора и ммногоэтажек зелени да
прикинувшихся палитрой и так запомненных
мы Асище масло в этом самом мире что ни на есть
ацетон
и одно из этих двух и набухание корочки
в старый двор и корочки в современный <...>
(«петарда»)105
Насыщенность стихотворений 2004–2005 годов бытовой конкретикой и приближенность поэтического слога к разговорному не делает тем не менее эти тексты ни бытоописательными, ни, скажем, «правдивыми» специфической правдивостью постакмеистического мейнстрима106, ни ограниченными стенографией живой речи или сознания: событие текста компле/иментарно событию в тексте107, – что, разумеется, не новость литературы, но одна из ее самых действенных стратегий.
В цикле «Загадки» обыгрывается – то есть используется с одновременным исследованием возможностей такого использования – известный, но привычно принадлежащий детской и учебной литературе типографический ход: отгадка публикуется под загадкой вверх ногами. Накладывая на эту бинарную матрицу разнообразные «фрагменты жизни и культуры», Зятин выстраивает захватывающий «метасюжет микросюжетов» в диапазоне от:
так и слуга твой отказывается погреться
неужели все промокло
разворачиваем сверток
какое счастье!
скромный смех дорогого шелка
(вы были так предусмотрительны, мой господин) –
(обращение к «японскому» видится неслучайным: автор изучает новую лаконичную форму, сравнивая ее – на родственном материале – с хорошо разработанными старыми) до:
ага! кирпичного формата
плюмбину
одной рукой не поднять
(Лисый старше всех он дембель
нам с Adidas’ом четырнадцать
(мне тринадцать))
Периодически Зятин проявляет склонность к сопряжению литературной практики с практикой художественно-акционной, в том числе в творческом сотрудничестве с регулярным участником харьковской литературной жизни, художником-концептуалистом, одним из трех старших инспекторов группы «Инспекция Медицинская Герменевтика» Владимиром Федоровым (р. 1963, публиковался в альманахе «Место печати»)108: к примеру, ими была подготовлена и осуществлена публичная запись декламации стихов харьковских поэтов женами и подругами – для мультимедийного проекта «Девичьи башни». Разнообразен, хоть и невелик по объему, корпус изобретательной и насыщенной зятинской прозы: от малой, в том числе эссеистики, до полновесного, на инженерно-техническом материале, что куда как естественно для индустриально-вузовского Харькова, рассказа («Молоко») и сложного109 многопланового повествования («Бомба мирного помешательства»).
Имя филолога по образованию, поэта Олега Петрова110 (р. 1979) впервые стало известно нехарьковской литературной публике из отчета Дарьи Суховей о поездке на харьковский фестиваль 2001 года «Поэзия #1» 111. Автор – уже на тот момент – нескольких стихотворных циклов, Петров естественным образом испытал в своем развитии ряд влияний – добавим к упомянутому Суховей Мандельштаму «пройденную» в нескольких текстах Марию Степанову, – но нельзя не отметить, что даже стихи с явными следами исследования чужих поэтик у него порой глядят со- и, парадоксально, самостоятельно: видимо, в силу диалогической, а не копиистической природы такого исследования. Похоже, несколько узнаваемых приемов было наработано (актуализировано?) или, по крайней мере, закреплено в текстах Петровым совместно-параллельно с Константином Юдиным (р. 1981) – например, эдакая риторически затрудненная, с как бы путаным (хотя на поверку однозначным) синтаксисом, будто топчущаяся на месте, но на самом деле сдвигающаяся к цели речь.
Обрати свое внимание сюда,
Бо отсюда начинается мираж,
Сыплет черной штукатуркою с ресниц,
Выжимает смех из аглицких камней.
Даже если, даже если там чего,
Даже если не бывает ничего,
То есть явно не проявлено, но так
Сам не знаю, но тоскую, отчего.
А и, собственно, поэзия сама
Заключается, что некуда вообще,
А ведь даже Мармеладов говорил
Свидригайлову, что надо, чтоб куда112
Петров – пожалуй, самый метафизический автор своего поколения113 (мы говорим в первую очередь не о метафизике познания, а о метафизике бытия), и поэзия его, хоть и поминутно поверяет себя иронией, в этом – «по ту сторону физики» – стремлении всерьез трагична.
Анастасия Афанасьева (р. 1982) – шорт-листер российской молодежной премии «Дебют» (2003), лауреат «Русской премии» (2007) в номинации «поэзия», участник Четвертого биеннале поэтов в Москве (2005), автор стихотворений, напечатанных в журналах «©оюз Писателей», «Харьков – что, где, когда», «Воздух», альманахе «Вавилон» и антологиях «Братская колыбель» и «Освобожденный Улисс», составитель интернет-антологии произведений современных русских поэтов Восточной Украины114, получила первоначальную известность в Сети. За несколько лет Афанасьева проделала серьезную работу по освоению системы координат современного русского стиха. Помимо некоторых авторов круга «Вавилона» (скажем, Анашевича и Львовского), осознанно ориентировалась на битников (в каковой ориентации115 склонна была до недавнего времени находить оправдание промелькивающим небрежностям собственного письма). Поэт она впечатлительный и подвижный, но и поверх свойственных ей ранее издержек переимчивости в текстах ее всегда присутствовало то – со многих внелитературных точек зрения, возможно, избыточное – переживание себя и мира, из которого и происходит поэзия.
они делили апельсин, много их, а я один.
стою един-единешенек, скрыт за чужим веселием,
как за стеной китайской,
как за горой альпийской
глядь на свои руки, да как заноза заною –
апельсиновый боооженька, мииииленький, чем я им не угодил?
пальцы гибкие – я бы, наверное, тоже его разделил,
легко, как Амосов – сосуды
а так вот подглядываю подспудно,
словно бы вор шапочный, брошенная кляча.
глядь на их лица,
всматриваюсь, ввинчиваюсь, думаю, как бы не ошибиться,
узнать, запомнить, смотрю – ух! – а там я стою, волчью песенку пою,
ножом размахиваю, толкаю вслух, все чего-то такое делю,
вроде, живой (?), по уши в соку, как в желтухе, да в снегу, как в мелу,
а только вот даже себя не помню, не говоря уж о тех, кого бы люблю
(«Неважный стишок про неважный апельсин»)116
В последние два года в ее публикациях117 (где есть и привычно для читателя Афанасьевой длинные, иногда с контрапунктами и прихотливой композицией, стихотворения) вырос удельный вес коротких, сконцентрированно точных текстов. Анализу ее поэтического творчества посвящена статья Олега Дарка «Афанасьева: Гамлет»118. Проза Афанасьевой «О Сабуровой Даче» была удостоена премии электронного журнала «РЕЦ» за 2005 год.
Первая книга стихов Афанасьевой «Бедные белые люди»119 увидела свет в 2005 году. У Петрова и Зятина книг пока нет, зато три сборника вышло у Минаковой Анны (р. 1985); последний – с лестным предисловием Андрея Полякова. Книги Минаковой неизменно содержат отзывы маститых литераторов (Кушнера, Дмитриева и т. д.). Характерна реплика владивостокского поэта Кабанкова: «Вспомню древних китайцев: „Когда мастерство рисовальщиков достигает совершенства – их рисунки неотличимы друг от друга». Аня Минакова в стихах уже (!) достигла такого совершенства»120. Хочется пожелать одаренному автору найти все-таки возможность движения вперед и в этой удивительной ситуации. Надеяться на это основания есть.
Самое любопытное сочинение Минаковой, на наш вкус, – «Пунктик» (к нему прилегают и другие прозаические опыты). В аннотации к книжке этот текст неточно назван «стилизацией», хотя речь здесь идет о переносе высказывания из контекста (девичьего дневника) в контекст (художественной прозы) 121.
17 янв. Почила в Бозе флорентийская «Фиорентина», светлая ей память! Бачиш – попіл за вітром летить. Хай щастить всем особо нервическим фанам, оле-оле (це, будьте ласочка, кажіть голосом ослика Иа).
Если б у меня была купа грошей, купила бы я флорентийскую «Фиорентину», ох, заиграли бы у меня «фиалки» файно, как Рихтер Святослав. Кстати, у Вакарчука песня есть такая, «Фіалки». А вообще – несчастный он человек, цей Славко. Ну разве может счастливый писать такие песни?
Так шо дай Бог ему здоровья, а счастья – не надо. Не надо счастья, а? 122
Украинскую лексику в русских текстах Анна использует еще интенсивней, чем отец (что, думается, вообще закономерно для языкового сознания многих – выросших и учившихся уже в независимой Украине – молодых харьковчан).
Как и Анна Минакова, украиноязычный Олег Коцарев (р. 1981) использует слова-вставки из другого языка: «дєдушка», «салатно-янтарний», иногда даже в варианте «суржиковых» неологизмов – «увозять». Лауреат издательства «Смолоскип» и автор двух книг (Коротке і довге. К.: Смолоскип, 2003; Цілодобово. К.: Факт, 2007 123), Коцарев – один из наиболее известных авторов своего поколения. Неофутуристическая стилистика, сформировавшаяся не без влияния Игоря Бондаря-Терещенко и Сергия Жадана, запоминающиеся образы и свободный подход в формальном решении стиха – все это сулит хорошее поэтическое будущее. Вот, например, танка в исполнении Коцарева:
Поглянь на СБУ124
Вечірнє й млосне
Всі фіранки жовті
А одна –
Зелена125
Поэт еще ищет себя и, надо отдать должное, успешно, ведь футуризм и левое искусство себя не исчерпали:
Вигоріли ліси,
Й відкрився жовтогарячий палац конквістадорів,
Золоте, хиже лісове бароко,
В Ріо-Куарте
Перерізають горло
Всім військовим,
Агентам,
Власникам залізниць
I бачать, що це – добре,
Так.
Будуйте санаторії!
До революції – півтора місяці
Місце для сумнівів
I з дітьми126
Олег Коцарев – активный участник литконгломерата «Весло слова», объединившего преимущественно студентов и аспирантов Харьковского национального университета им. В. Каразина.
Инициатором создания группы стал Роман Трифонов (р. 1978), кандидат филологии, преподаватель украинского и старославянского языков, а к тому же поэт – лауреат издательства «Смолоскип» 1999 года. В том же году у Трифонова вышел первый сборник стихов и пока единственный – «На кордоні імперій». Если сравнить с Коцаревым, Роман Трифонов более традиционен в поэзии и интровертен по характеру своей лирики (хотя вряд ли уместно сравнение неофутуриста-»агитатора» с «философом-отшельником», коим, наверное, и является Трифонов). Он не стремится удивить или эпатировать, а стремится зафиксировать текучие превращения знаков, в том числе и харьковского пограничья:
Хай доведуть тотожність «так» і «ні».
Імперію беру я із собою
і вірю в чорну таємницю зброї.
Позаду рубежу вогні.
Імперія в мені кордони креслить,
переоравши пам’яті степи,
і ці кордони, наче перевесла,
зберуть зірок проміння у снопи.
Таємним рухом спину обпікає
кордон позаду, що вела по краю
у давнину упевнена рука.
Не обертаюсь. Там вогні палають
імперії, яка ще не в зірках
себе шукає, а поміж слідів
недбалих на розхлюпаних проспектах 127.
Сашко (Олександр) Ушкалов (р. 1983) – лидер «Zacharpolis’a MM»128, еще одной литературной группировки, возникшей в Харькове в начале XXI столетия и объединившей студентов университета им. Г. Сковороды. Кстати, Сковорода спровоцировал и название группы: поэт-философ считал Харьков городом св. Захария и придавал большое значение трансцендентной сущности столицы Слободской Украины, называя ее «Божьим оком». Не случайно «захарполитяне» некоторое время издавали литературный листок «Сьоме око» под редакцией Ушкалова (следует, наверное, отметить, что отец Сашка – профессор Леонид Ушкалов, известный трудами по изучению творчества Сковороды и украинской литературы периода барокко). Сложно сказать, как именно повлияло на его творчество участие в литгруппе. Скорее всего – ускорило процесс становления поэта.
В предисловии к первой книге Ушкалова «Перипатетика-Блюз» (Х.: Акта, 2002) один из авторов этого обзора, Ростислав Мельников, писал: «Найприкметніша ознака поетичного простору Сашка Ушкалова – його різновекторність, поєднана з непересічною стиглістю тексту. Можливо, тут криються і свої небезпеки, але ж попереду ще „незаймані ріки» та властива лишень Сашкові здатність мислити так просто, як говорити „мовою янголів на небесах протилежних балконів»« 129.
Со временем литературные произведения Ушкалова-младшего стали разнообразнее и в формах, и в жанрах130 – активно работает с прозой и драматургией, переводит с немецкого и русского, всячески экспериментирует с эстетической составляющей текста. А в литературной тусовке наиболее популярным стало стихотворение «Орієнтація на місцевості» с посвящением Мыколе Хвылевому, одному из когорты украинского «Расстрелянного Возрождения»:
у порожній кімнаті
на бетоні-стіні
синьо-жовтим
балончиком
намалюю америку
ну а сонце
насправді
щоднини встає
з-за московської церкви
аби сісти
по тому
за арабські гуртожитки
отака
бля (романтика) 131,132
Креативные практики 1920-х прочитываются и в творчестве Ушкалова-прозаика, но уже не на семантическом уровне, а на сюжетно-композиционном – формальном. Ярким примером стала повесть133 «БЖД» (К.: Факт, 2007). В произведении автор успешно синтезировал опыт украинских формалистов Майка Йогансена и Юлиана Шпола с практикой своих предшественников на ниве молодежного урбанистического романа Анатолия Днистрового и Сергия Жадана и при этом вышел на люди с вполне оригинальной и читабельной вещью, повествующей о жизни – «безопасности жизнедеятельности» – нового поколения харьковчан.
Новое литературное поколение все чаще находит свою музу в украиноязычном пространстве (даже если дома и в быту использует русский). Показательна в этом плане инициированная и составленная Сашком Ушкаловым антология молодой харьковской поэзии «ХАРКІВ-FOREVER» (2004), большинство участников которой родились и выросли в Харькове: Оксана Велит (р. 1986), Тетяна Дерюга (р. 1981), Олег Коцарев, Ольга Лысенко (р. 1986), Ярослава Ивченко (р. 1981), Роман Трифонов, Ганна Яновская134 (р. 1980). Если к этому перечню добавить еще имена Лалы Багировой (р. 1988), Валерии Осиповой (р. 1979), Юлии Тараненко (р. 1979), Антонины Тимченко (р. 1985), Ольги Тильной (р. 1978), Катрины Хаддад (р. 1978), то в результате получим картину многообещающего литературного будущего.
Под угрозой превысить оговоренный редакцией «НЛО» объем статьи не вдвое, а втрое, мы вынуждены отказаться от сколько-нибудь подробного рассказа о таких русских харьковских литераторах, как: автор девяти поэтических циклов, в которых, судя по опубликованным книгам135, впечатляюще и глубоко развивалась поэтика русского символизма, Сергей Грибов (р. 1938); Евгений Филимонов (р. 1940) – по мнению Дмитрия Кузьмина 136, один из двух, наряду с Виноградовой, самых ярких русских поэтов города; бард и вместе с тем – интересный поэт вовсе не бардовского склада Владимир Васильев (р. 1948); поэты круга Евсы–Минакова-Дмитриева Виктория Добрынина (р. 1950, автор трех книг) и Евгений Сухарев (р. 1959, автор четырех); прозаик Елена Медведева (р. 1971, две книги); известные переводчики Сергей Александровский (р. 1956) и Геннадий Зельдович (р. 1964), – и о таких заметных украинских авторах, как патриарх украинской литературы поэт Васыль Боровый (р. 1923), лауреат Национальной премии им. Т. Г. Шевченко поэт Степан Сапеляк (р. 1951), примечательная своей метафорикой поэтесса Ирына Мыронэнко (р. 1960), поэты – проникновенный лирик и пламенный борец Мыкола Козак (р. 1941), мастера пейзажа, любовной элегии и палиндрома Вячеслав Романовский (р. 1947) и Анатолий Перерва (р. 1949), философски настроенный Леонид Тома (р. 1950), любители модерных форм Игорь Оржицкий (к тому же, известный на постсоветском пространстве специалист по литературе Латинской Америки, р. 1958) и Степан Пасичник (профессиональный актер и режиссер, р. 1965). Из пишущих по-русски хотелось бы упомянуть и автора хороших – читай: не воспроизводящих, но обыгрывающих, игнорирующих, а то и пародирующих японский канон трехстиший художника Алексея Есюнина (р. 1955); поэтов Сергея Шелкового (р. 1947), Юрия Литвинова (р. 1948), Влада Колчигина (р. 1966), Владимира Купянского (р. 1973), Дмитрия Дедюлина (р. 197?), Сергея Сороку (р. 1977), Александру Мкртчян (р. 1981), Антонину Семенец (р. 1985); прозаиков Изю Кацман (Тамара Бельская, р. 1973), автора неопубликованного романа «Жизни маленькой Полины» и нескольких опубликованных рассказов, Сергея Панкратова (р. 1963), чьему перу принадлежит цикл иронической постпелевинской новеллистики – по преимуществу в жанре «альтернативной истории», и Сергея Огиенко (р. 1971), парадоксально склонного к языковому новаторству и одновременно – к несколько даже архаичной традиционности если не сюжетов и тем, то самого бытового и психологического фона произведений. Список, разумеется, субъективный и неполный. С не меньшим, если не большим сожалением не уделим мы здесь должного внимания и авторам, в разное время покинувшим Слобожанщину, – а ведь есть среди них и те, кто сохраняет более или менее тесную, притом не всегда исключительно заочную, связь с харьковской литературой и, как ни крути, является ее значимой частью: публикуются в харьковских сборниках и/или периодике известный прозаик Юрий Милославский (р. 1946), прозаик и переводчик Александр Мильштейн (р. 1963), поэт и прозаик Леонид Дрознер (р. 1973), прозаик и переводчица Марина Сорина (р. 1973), прозаик Александр Каменецкий (р. 1972). За пределами текста остается и вопрос, правомерно ли видеть за словосочетанием «харьковская литература» нечто большее, чем указание на место нынешнего или когдатошнего проживания нескольких десятков авторов. Трудно быть в этом уверенным, но ведь и жить в одном городе – это куда как немало. (Соприроден ли наш способ смотреть тому, что́, где, а главное – в компании с кем мы учимся увидеть? Пусть даже иноприроден, но и корреляции – не может не быть.) Также изымаем из плана рассмотрение немалого количества работающих в Харькове литературных студий.
Говоря о литературной периодике последних лет, с горечью отметим, что по понятным материальным причинам именно литературных (в художественном смысле слова) изданий выходит все меньше. Канули в Лету импозантный «Український засів» и неформальная «Ґіґієна», впрочем, как и русскоязычные «Темные аллеи» и «В кругу времен». На сегодня только «Березіль» сохранил статус толстого подписного журнала, к тому же снова начав выходить ежемесячно (несколько лет выходили сдвоенные номера). Издание зарегистрировано как орган Национального союза писателей Украины, имеет даже некую государственную дотацию и не платит за аренду. Однако вряд ли «Березіль» смог бы удержаться на плаву, если бы не поддержка бывших харьковчан или их детей – меценатов из США, Канады и Австралии, а также энтузиазм главного редактора Володимира Науменка (известного украинского поэта). Благодаря его усилиям журнал входит в первую тройку наиболее читаемых литературных журналов Украины, и, понятно же, география авторов не ограничивается Харьковом.
Ситуация с русской периодикой, по большому счету, отличается от украинской не кардинально. Но все-таки отличается. Ближайший аналог «Березiля», журнал-альманах «©оюз Писателей», финансируется вполне частным, к тому же частичным, образом; печатается тиражом в 300 экземпляров и, в среднем, раз в год; гонораров авторам не платит. Нет в «©П» и критического отдела (отсутствие актуальной критики – печаль не только харьковской, но всей русской литературы Украины). Зато есть сайт с материалами ранее вышедших номеров и персональными страничками ряда авторов, реже, чем стоило бы, обновляемый. «©П» соредактируют Константин Беляев, Андрей Краснящих и один из авторов этой статьи, Юрий Цаплин. Рискнем предположить, что в вышедших с 2000 года семи номерах поучаствовало процентов 70 литераторов Харькова, пишущих по-русски 137. Лауреатство всеукраинского фестиваля «Культурные герои» (2002), небезуспешное номинаторское сотрудничество в нескольких международных проектах и благожелательные отзывы в прессе позволяют надеяться, что существование журнала имеет некоторый смысл не только для харьковских авторов и читателей.
Кроме «©П» и «Березоля», более-менее регулярно до последнего времени выходил разве что двуязычный молодежный альманах «Левада» – по результатам ежегодно проводимых то ли городскими, то ли областными властями совместно с отделением Национального союза писателей смотров-конкурсов138 и фестивалей «Молодая Слобожанщина». Уровень публикуемых текстов, за редчайшими исключениями, низок, а вот верстался альманах временами неплохо.
Один номер «Журнала памяти Александра Платонова» тиражом 100 экземпляров был выпущен поэтом и православным публицистом Сергеем Софиенчуком-Войчишиным (р. 1970) в 2003 году. Помимо стихотворения и выдержек из дневника покойного друга, составитель поместил в «Журналъ» отрывок из «Post Scriptum»-а Андрея Пичахчи, стихи и мемуарный рассказ Софиенчука-Войчишина, его же переводы послания и молитвы св. Патрика, гимна св. Фиакка Барда, стихотворения епископа Гевина Дугласа, комментарий к русскому стихотворению классика украинской литературы Петра Гулака-Артемовского. Все тексты опубликованы в дореволюционной русской орфографии 139.
Мы присѣли ради него на корточки. Платоновъ досталъ очки въ тонкой оправѣ и лорнировалъ красавца.
<...>
– Ребята, что тамъ такое? – раздалось изъ-за спины.
Къ намъ через огражденіе перелезалъ инспекторъ ГАИ.
– Богомолъ, – ответилъ я с нѣкоторымъ подъемомъ изъ-за смущенія, какъ бы оправдываясь за то, что сѣлъ на корточки. – Откуда онъ здѣсь?
Инспекторъ, молодой человѣкъ самаго простого, сельскаго вида, съ удивленіемъ разсматривалъ точно ювелиромъ выточеннаго хищника.
– Это богомолъ? – спросилъ онъ растерянно.
– Богомолъ, – подтвердилъ я.
(Сергѣй Софіенчукъ-Войчишинъ, «Разсказъ по памяти»)
Литературно-художественный альманах «Новый ковчег» еврейского культурного центра «Бейт Дан», насколько нам известно, тоже вышел единожды, в 2002 году. Объемистый том включает, в числе прочих любопытных материалов, стихи Ильи Риссенберга и Семена Липкина, статьи Олега Коваля («Еврей Пушкин, или По инерции практического языка», «Еврейский мир русского языкового сознания»), не опубликованное ранее интервью Вадима Козового 140, переводы из украинской поэзии.
Ввиду бедности перечня собственно литературной периодики стоит упомянуть двуязычные – соответственно, посвященные и русской, и украинской словесности – литературные развороты газеты «Слобідський край». Редактировавшие их на протяжении нескольких лет Андрей Дмитриев и Станислав Минаков печатали наряду с текстами литераторов Украины и произведения зарубежных авторов (к примеру, Светланы Кековой, Дмитрия Быкова, Алексея Цветкова). Регулярная литературная страница есть в ежемесячном рекламно-информационном журнале «Харьков – что, где, когда». Публикуются на ней в основном сочинения, не попавшие по разным причинам в тот или иной номер «©оюза Писателей», в том числе немало подборок харьковских авторов младшего поколения. За три года существования литстраницы публикаций накопилось на компактную, но вполне репрезентативную антологию. Время от времени мелькает в «Харькове – что, где, когда» и хроника литературных событий.
С книгоизданием в городе дела обстоят несколько иначе. За последние 15 лет Харьков стал одним из трех центров этой отрасли в Украине, – конечно же, с поправкой на перманентный кризис. Тем не менее с художественной литературой работают лишь единицы (произведения из школьных и вузовских программ – не в счет). Детской литературой активно занимается издательство «Ранок», массовой и молодежной – издательство «Фолио». Следует отметить, что в первом случае почти каждое произведение дублируется на украинском и русском языках, а во втором – наблюдается интересная тенденция: специализируясь долгое время на издании русских и русскоязычных авторов, «Фолио» в последние три года существенно перепрофилировалось: теперь наиболее резонансные проекты связаны либо непосредственно с современной украинской литературой (например, серии «Графіті» и «Література»), либо с переводами на украинский язык (Мураками – с японского, Гретковской – с польского).
В момент подведения итогов обзора у его авторов возник вопрос к самим себе: почему и слова не было сказано о взаимодействии украиноязычного и русскоязычного сегментов современной харьковской литературы (и, соответственно, взаимоотношениях украинских и русских харьковских литераторов)? Касаемо взаимоотношений, действующих моделей сразу несколько: от взаимной симпатии или антипатии до существования в параллельных и никогда не пересекающихся пространствах, – и надо понимать, что выбор одной из моделей зависит прежде всего от индивидуальных качеств той и/или иной творческой личности. Что до взаимодействия, то оно, с одной стороны, наличествует 141 (аудитории русских и украинских литературных событий, как и читательские аудитории русских и украинских харьковских текстов, – это множества, вполне пересекающиеся), а с другой, похоже, не ощущается ни одной из сторон как сфера, заслуживающая первоочередного внимания, – или, наоборот, как инструмент решения первоочередных задач. Соответственно, взаимодействие это (пока?) не обрело системного или качественно прогрессирующего характера: скажем, в городе нет ни «взрослой» билингвальной литературной периодики, ни практики регулярного проведения совместных литературных акций и вечеров – по крайней мере, не студийного, а более серьезного уровня. Появятся ли и будут ли востребованы – покажет время. Трудно поспорить, по крайней мере, с тем, что культурный ландшафт и среда обитания и помимо наших стремлений и желаний задают какие-то общие для всех нас характеристики (часть правил и целей игры), – а это, если вдуматься, не так уж и мало.
|
[1] Квитка-Основьяненко Г. Ф. О слободских полках // Квітка-Основ’яненко Г. Ф. Зібрання творів: У 7 т. Київ: Наукова думка, 1981. Т. 7. С. 30.
[2] См.: Бандура О., Волошина Н. Українська література. 5–11 класи / Затверджено МОН України. К.: Шкільний світ, 2001. (Програми для загальноосвітніх навчальних закладів з українською і російською мовами навчання). С. 67–68.
[3] Подробно история этой мистификации изложена в кн.: Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). М.: Аспект-Пресс, 1998. С. 314-326.– Примеч. ред.
[4] Квитка-Основьяненко Г. Ф. Украинцы // Квітка-Основ’яненко Г. Ф. Зібрання творів: У 7 т. Т. 7. С. 84.
[5] См., например: Роммель К.-Д. Спогади про моє життя та мій час / Пер. з нім. В. Л. Маслійчук, Н. А. Оніщенко. Харків: Майдан, 2001. С. 111–112.
[6] »Поэма написана преимущественно на русском языке (это – основной язык публикаций журнала), однако его [Масловича] герои-украинцы говорят на родном языке» (Лосиевский И. «Харьковский Демокрит» (1816) // Бурсацкий спуск. 1992. #1. С. 237–238).
[7] О дальнейшей истории русских литературных журналов Харькова см.: Полякова Ю. Русские литературно-художественные журналы Харькова XIX–XX вв. Попытка перечисления // ©оюз Писателей. 2005. #1 (6). С. 220–229 (http://sp-issues.narod.ru/6/polyakova.htm).
[8] »Хотя имажинизм в Украине организационно и не оформился, он, без сомнения, изрядно повлиял на развитие украинской поэзии 1920–30-х гг. Принципы имажинизма сказались, скажем, на лирике Володимира Сосюры и Богдана-Игоря Антоныча» (Ушкалов О. «Драстуй, Юліане Шпол!» // Шпол Ю. Вибранi твори. К.: Смолоскип, 2007. С.22. Пер. наш – Р.М., Ю.Ц.).. В этой же статье Олександр Ушкалов отмечает, что заметное влияние на украинскую словесность оказали лидеры ОПОЯЗа, «довольно часто» выступавшие «с лекциями в Харькове (так, цикл лекций про формализм прочел в Харьковском университете, тогдашнем ХИНО, Борис Эйхенбаум, а во Всеукраинском коммунистическом институте журналистики выступал Виктор Шкловский)».
[9] Один из центральных тезисов памфлетов Мыколы Хвылевого (ВАПЛІТЕ), вызвавших острую полемику между ним и Сергием Пилипенком (Союз крестьянских писателей «Плуг»). По мнению Хвылевого, украинская интеллигенция стояла перед выбором модели своей деятельности: европейской (государственной, национально полноценной – предпочтительной для дальнейшего развития) или направленной на решение узкоэтнических культурно-образовательных задач народническо-просветительского толка («просвіта» – просвещение); соответственно, высокая, «европейского уровня», индивидуализированная культура, академизм противопоставлялись им массовости и советизированному «неонародничеству». «Просвиты» – массовые общественные организации, возникшие в Галичине в конце 1860-х годов, а в Надднепрянской Украине – во время революции 1905 года, и с особым размахом – после 1917 года. В 1917–1921 годы были центрами украинской культурной жизни и вызвали рост национального сознания населения. В начале 1922 года 4322 общества, читальни и дома «Просвиты» были ликвидированы или реорганизованы как враждебные идеологии советской власти.
[10] Цит. по: Мейлах М. Предисловие // Введенский А. И. Полное собрание произведений: В 2 т. М. : Гилея, 1993. Т. 1. С. 35.
[11] Стоит отметить, что в 1920-1930-е годы (с перерывами) в Харькове жил и писал еще один замечательный неподцензурный поэт — Владимир Щировский (1909-1941).
[12] Цит. по: Слуцкий Б. [Стихи] // ДвуРечье (Харьков — Санкт-Петербург). Литературно-художественный альманах / Сост. А. Дмитриев, И. Евса, С. Минаков. Х.: Крок, 2004. С. 11.
[13] Художественное украинское движение.
[14] Сегодня всего лишь несколько харьковских литераторов пишут на татарском, армянском и белорусском языках, и совсем исчез из обихода идиш (а еще 70 лет назад в Харькове выходил литературный ежемесячник на этом языке).
[15] Цикл его недавних стихотворений так и называется — «Слободской Псалтерион».
[16] Автор книг «Имярек» (М.: Современник, 1992), «Вервь» (Х.: Издатель, 1993), «Листобой» (Х.: Крок, 1997), «Хожение» (М.: ПОЭЗИЯ.РУ, 2004).
[17] Цит. по: Минаков С. Хожение. С. 343.
[18] Памяти Н. Клюева и О. Мандельштама // Минаков С. Хожение. С. 8.
[19] Переводы: «измена», «казнь», «животное», «другой», «печально», «цветы», «ливень», «музыкант», «бешеный», «мамочка», «волна», «минута», «звездочка», «глазами», «мел».
[20] Минаков С. Хожение. С. 64.
[21] Там же. С. 46.
[22] Минаков С. Харьков: признаки жизни // Знамя. 2001. № 5
[23] Цит. по: Жадан С. Цитатник. Х.: Фоліо, 2005. С. 8. Перевод: «И гибкий, словно позвоночник, / В тебе прорастал Христос».
[24] Там же. С. 11. Перевод: «орехи Божьей печали», «слово Божье оно / как таранка — его вкушаешь / но им не насытишься».
[25] Там же. С. 59. Перевод: «Каплет дождь — терпкая сукровица / из Господнего тела».
[26] Там же. С. 92. Перевод:
Святой Иоанн Климакс выращивает пламя газовых плит.
Плечи Святого Иоанна Климакса укрывает крашеный бархат.
И ногти Святого стянуты лаком, а пальцы обвиты свинцом,
и теплая косметика, словно ливень, увлажняет ему лицо.
[27] «Мандровані дяки» — странствующие бурсаки и низшие клирики в Украине XVII—XVIII вв.
[28] Жадан С. Цитатник. С. 7. Перевод:
Будда отпустил оселедец до плеч,
Читал барочные евангельские мантры,
Водил за собой ребятишек стаи,
О своих похождениях в корчме заливая.
[29] Русины — народ, проживающий в Закарпатской области Украины, в восточной Словакии, в юго-восточной Польше, Сербии и Хорватии; по-видимому, происходит от народности белых хорватов, населявшей Галицко-Волынское княжество. Русины признаны отдельной национальностью в Словакии, Польше, Венгрии, Чехии и Сербии. Власти Украины рассматривают русинов как этнографическую группу украинцев. Имеют собственный язык, состоящий из множества местных говоров; в Украине он считается диалектом украинского, в Сербии, Словакии и некоторых других странах рассматривается в качестве языка национального меньшинства. В качестве литературного языка русины долгое время использовали церковнославянский (некоторые группы — даже в XIX веке), что сильно повлияло на разговорную лексику и сблизило местные говоры с русским языком. Религиозная принадлежность — грекокатолики («униаты») и православные. В 1992 и 2002 годах Закарпатский областной совет обращался к центральным властям Украины с просьбой признать русинов отдельной национальностью, а в начале 2007 года абсолютным большинством голосов признал русинов коренной национальностью Закарпатья. — Примеч. ред.
[30] Цит. по: Жадан С. Цитатник. С. 35. Перевод:
<…> желтеющие хинцы
Ловят рыбу длинными удочками.
<…>
Русинки-русалки поют блюзы.
(Хинцы — китайцы. – Ю.Ц., Р.М.)
[31] В Харькове находится управление ЮЖД.
[32] Жадан С. Цитатник. С. 172. Перевод:
и вот что я думаю —
я думаю, Иисус был красным, он специально
все выдумал таким образом, чтобы ты мучился,
встречая ошибки в его чертежах,
он специально, будто говорит —
смотри, говорит он тебе,
вот твое сердце, вот ее сердце, слышишь, как они бьются?
Ты живешь, пока ты слышишь все движения и шорохи глубоко под
своей кожей,
ты живешь, пока видишь, что там делается —
внутри вещей и предметов, что там рождается —
за поверхностью видимого.
[33] Эта книга переведена Игорем Сидом на русский язык: М.: АРГО-РИСК; Тверь: Kolonna, 2003. Часть стихотворений вышла в переводах Андрея Пустогарова: История культуры. Стихи Б.-И. Антоныча и С. Жадана. М.: Издательское содружество А. Богатых и Э.РАкитской, 2004.
[34] Цит. по: Жадан С. Anarchy in the Ukr. Х.: Фоліо, 2005. С. 160—161. Перевод:
Каждый шов в стене, каждый знак, выведенный на пожарных кранах и канализационных люках, каждое объявление, которое звучит под высокими сводами станции университет, наполнены сведениями об их передвижении твоими маршрутами, ваши маршруты все время пересекаются, и вдобавок пересекаются они в наиболее спокойных и людных местах, где-то именно здесь, в районе площади, где много солнца и воздуха, где все вы пересекались при жизни, и так естественно пересекаться здесь и после смерти, тем более, что особой разницы, как оказывается, нет — для всех вас, и тех, кто ушел, и тех, кто остался, существует единый метрополитен, с тремя линиями движения, с несколькими десятками остановок, с переходами и подземными депо, с единой пропускной системой, которой нельзя избежать, как ни старайся.
Я могу себе представить, как они возвратятся, это случится, скорее всего, летом, вероятней всего, в августе, да — в конце августа, сухим и солнечным августовским утром, в 5.30, с первым поездом, двери откроются и оттуда начнут выходить они все — все, кого ты помнишь и кого уже успел забыть, все, кого тебе не хватало и чьего появления ты так боялся, с кем ты время от времени пересекался там, внизу, даже не догадываясь, что они, в отличие от тебя, там и остаются, они будут выходить в теплый августовский воздух, в свежее харьковское утро, в длинную размеренную жизнь, наполняя ее своими голосами, своим дыханием, своим присутствием, своей смертью.
[35] Перевод с украинского Анны Бражкиной. Правда, книга была выпущена без указания на то, что она является переводной, и без указания имени переводчика. – Примеч. ред.
[36] Разумеется, фантасты пишут еще больше, но речь в данном случае не о жанровой литературе.
[37] См. статью-парафраз: Краснящих А. Свидомый Нострадамус.
[38] Цитируется по рукописи.
[39] Цит. по: Краснящих А. Формула хой поллой // ©оюз Писателей. 2003. № 5. С. 154—155.
[40] В «Русском журнале» Краснящих опубликовал «реваншистское» эссе «Антинобель», в котором пересмотрел историю присуждения Нобелевской премии по литературе с сегодняшней точки зрения. Основная часть эссе представляет собой таблицу, где в левой части указаны подлинные лауреаты с 1900 по 2000 год и формулировки жюри, а в правой — кому и с какой формулировкой бы в этом году премию присудил лично Краснящих (правда, изредка Краснящих соглашается как с выбором жюри, так и с его мотивировкой — например, в случаях Г.Г. Маркеса, А. И. Солженицына и Дж. Кутзее). — Примеч. ред.
[41] Цитируется по: Краснящих А. Антинобель.
[42] Цит. по рукописи: Краснящих А. О себе.
[43] Новиков А. Сергей Соловьев: «Здравствуй, читатель. Не береги себя».
[44] См.: Письменники Харкова. Довідник. Х.: Майдан, 2003.
[45] «Лавка языков», «РЕЦ».
[46] «©оюз Писателей», «Черновик».
[47] Цит. по: Пичахчи А. Post Scriptum.
[48] Говоря о них, трудно не вспомнить Борхеса, влияние которого сам автор отрицает; куда интересней, однако, было обнаружить в одной из таких миниатюр, «Дробящемся оружии», перекличку с мандельштамовским «Разговором о Данте»
[49] Цит. по: Пичахчи А. Из «Тысячи фрагментов».
[50] Цит. по: Верховень В. Топитокуподзвін. Х.: Майдан, 1996. С. 40. Попытка перевода (текст состоит по преимуществу из неологизмов):
Тишеноет скрипо светолунь,
яслозыкий Бог осин.
Радовесть несет отражегонь,
санит снего словянин.
[51] Цитируется по: Минаков С. Харьков: признаки жизни.
[52] Цит. по: Евса И. Лодка на фаянсе. Х.: Крок, 2000. С. 46.
[53] Цит. по: Евса И. [Стихи] // Арион. 2004. № 2.
[54] Цит. по: Евса И. Солевая зима // Новый мир. 2005. № 3.
[55] Оставшаяся у Евсы дидактичность — скорее, с приставкой «авто-». (Не то чтобы Чичибабин представлялся нам поэтом, дидактическим par excellence, но при рассмотрении корпуса его текстов игнорировать эту составляющую затруднительно.)
[56] Цит. по: Бойко В. Яв. Х.: Майдан, 2001. С. 126. Перевод:
A уже потом, не у нас, будут звезды, словно свидетели,
и кому-то они скажут:
в мире этом
есть дожди, серые глаза и ветер ниоткуда
и мы —
две капли на чьем-то лице.
[57] Х.: Майдан, 2007
[58] Цит. по: Ковальова О., Шмідт Н. На два голоси. Х.: Нова література, 1998. С. 8. Перевод:
Мой день, голубой и высокий,
Весь разноцвет и разнопах.
Я пешая и бескрылая птица.
Мне и летать будет стыдно,
Как кузнечик закончит свою игру
И беззаботно дальше попрыгает.
Тогда я и правда умру,
Потому что больше нигде меня нет…
[59] Дмитриев А. Сторожевая элегия. К.: Факт, 2004.
[60] Эти три автора тем не менее никогда не мыслили (как нам кажется) и уж точно не манифестировали себя литературной группой. Любопытно отметить, что в русской харьковской литературе, в отличие от украинской, «официальное» самопровозглашение литературных групп почему-то встречается только у литераторов второго (по той — неинтересны — или иной — малоизвестны — причине) ряда: «Третий цех», «Бирма».
[61] Хотя иногда случаются и нестыковки: так, в харьковско-питерском «ДвуРечье» нашлось место статье Алексея Машевского «Чинари», отнюдь не ругательной, — в то же время среди опубликованных в альманахе питерских и харьковских поэтов не найти ни одного, сколько-нибудь продолжающего, развивающего или существенно использующего обэриутскую традицию, что истинному положению дел соответствует вряд ли (тот же Машевский упоминает в числе авторов, на которых обэриуты, по его мнению, повлияли, петербуржанку Елену Шварц).
[62] Цит. по: ДвуРечье. С. 158.
[63] Как и предложенная критиком дихотомия: «Поэзию характеризует ряд перечисленных признаков, первоначально зародившихся либо в Москве, либо в Петербурге…» (там же).
[64] Цит. по: Давыдов Д. Дикое поле. Стихи русских поэтов Украины конца ХХ века. [Рецензия] // Библио-Глобус. 2001. № 9 (18).
[65] Цит. по: ДвуРечье. С. 96.
[66] См.: Голубовский С. Книга года-2004. Что читают украинцы.
[67] В украинских литературных кругах эта почти ругательная аббревиатура часто замещает имя и фамилию критика и в частных беседах, и в текстах (в последнем случае — как обозначение некоего культурного феномена).
[68] Сборник назван в честь футуристического издательства, основанного в 1914 году в Харькове Петниковым, Асеевым и Божидаром.
[69] Игра слов: карк — основание головы, карколомний — сногсшибательный, головокружительный, дословно: могущий привести к тому, что свернешь шею. «Редактор Карк» — произведение Мыколы Хвыльового.
[70] Ulaskava. С. 61. Перевод:
Он — насквозь профессионален. Он — золото и сталь.
Он — враг нации, которая сошла на нет
В своем желании вырастить смену
храбрым скрыпникам и таможенникам государства.
Он редактирует, и не просто правит,
а выправляет ваши изогнутые спины.
[71] Цит. по: Виноградова Н. Антология эгоизма. Х.: Крок, 1999. С. 32.
[72] Там же. С. 86.
[73] См.: http://sp-issues.narod.ru/vinogradova/index.htm
[74] Вторая — «Просто собака» (Х.: ТО «Эксклюзив», 2001).
[75] «Оказия» (Х.: Лествица Марии, 1998), «Третье поколение зимородков» (Х.: Лествица Марии, 2000), «Заглавие» (Х.: Фолио, 2001), «Самоучитель игры» (Х.: ТО «Эксклюзив», 2005).
[76] Цит. по: Стариков В. Третье поколение зимородков. С. 2.
[77] Там же. С. 5.
[78] Цит. по: Стариков В. Самоучитель игры. С. 54.
[79] Цит. по: Мардус О. Дім за узгір’ям грому / Передм. Р. Мельникова. Х.: Акта, 2001. С. 55. Перевод: «такой ломкий, / словно печенье на детской ладошке, / и поэтому взрослеем, / чтобы держать его осторожно».
[80] Там же. С. 16. Перевод:
Hегаснущие созвездия сама напридумываю,
каждое будет по имени. Завидно тучам.
В веснушье звезд, которые никогда не падают,
в ночь грозы забеременею Волосожаром.
(Волосожар — украинское народное название скопления Плеяд в созвездии Тельца.)
[81] «Я Чураївною була» (Х.: Майдан, 1998); «Дім за узгір’ям грому»; «На білих кахлях» (К.: Смолоскип, 2002).
[82] Цит. по: Освобожденный Улисс. Современная русская поэзия за пределами России / Сост. Д. Кузьмин. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 834.
[83] Цит. по: Риссенберг И. [Стихи] // Воздух. 2006. № 3. С. 107.
[84] Публиковался в журналах «©оюз Писателей», «Харьков — что, где, когда», «Стых», на сайте «Молодая русская литература».
[85] Чистый четверг. М. Зеров в переводах В. Яськова // ©оюз Писателей. 2002. № 1(4). С. 87—93.
[86] См.: http://www.vekperevoda.com/1950/jaskov.htm
[87] См., например: Яськов В. В тени гения // Волга. 1999. № 5.
[88] Яськов В. Страсти по Василию. Малежик В. Тетрадь // ©оюз Писателей. 2000. № 2. С. 49—58.
[89] Волга. 1999. № 11; републикация в альманахе «ДвуРечье» — с менее подробными биобиблиографической справкой и комментариями).
[90] Яськов В. Марфа. Спонтанное словотворчество: каталог вопросов // ©оюз Писателей. 2000. № 1. С. 25—28.
[91] Беляев К. «Поминки по Финнегану»: апология перевода // ©оюз Писателей. 2000. № 2. С. 14—40, i—iv.
[92] Кот и Дьявол. Сказка Дж. Джойса / Пер. с англ., послесловие и примечания К. Беляева, послесловие С. Щеглова // В кругу времен. 1998. № 1. С. 36—38.
[93] ©оюз Писателей. 2002. № 1(4). С. 95—107.
[94] Беляев К. Защищайтесь, Арделяр Кейс! // ©оюз Писателей. 2000. № 1. С. 1—13.
[95] Вавилон. 2002. Вып. 9(25). С. 231—238.
[96] Цит. по: Привалов А. О либретто и постановке // Новое литературное обозрение. 2003. № 4 (62). С. 410.
[97] Цит. по: Беляев К. Где-то я.
[98] Хотя тон получается другой, аналитически-элегический.
[99] Идея Николая Винника.
[100] Но, кажется, если речь идет не о программных «стихотворениях-снах», а о циклах, эта традиция до сих пор оставалась преобладающе прозаической — см., например, «Бедовую долю» Ремизова и «Сны на пустой желудок» Нины Искренко.
[101] Первый — и на сегодня единственный — том вышел в 1998 году (Х.: Крок). Рецензенты, в основном, отмечали ценность биобиблиографического раздела.
[102] Цит. по: Красиков М. Деревья детства. Х.: Крок, 2001. С. 29.
[103] «Вавилон», «Урал», «Воздух», «Футурум-Арт», антология «Освобожденный Улисс».
[104] «©оюз Писателей»; «Молодая русская литература».
[105] http://www.polutona.ru/rets/rets20.zip
[106] Рядовой автор которого прячет за точной деталью клишированность ментальных схем.
[107] Текст, как событие, занимает не превалирующую («перемалывающую»), но и не подчиненную («описательную») позицию по отношению к событию в тексте, «материалу», — каковое самопозиционирование «искусства» относительно «жизни» следует, на наш вкус, признать образцовым.
[108] Добавим, что роль генератора идей, проводника смыслов и «каталитического болтуна» Федоровым вполне концептуализирована — см. интервью, взятое Андреем Краснящих: «Владимир Федоров: Ведро с долларами или система становящегося мировоззрения?» // Наш. 2005. № 11—12.
[109] «Современная русскоязычная литература. Фантастика. Космический идиотизм. Культура Харькова» — так в авторской аннотации (цитируется по HTML-файлу).
[110] Публикации в «©оюзе Писателей», «Вавилоне», интернет-журнале «TextOnly».
[111] Суховей Д. Хроники Харькова (путевые заметки / очерки топологии современной поэзии).
[112] Цит. по: Петров О. Несветлый свет // Харьков — что, где, когда. 2005. № 1. С. 27.
[113] А Зятин тогда пусть будет «физический», а Афанасьева — «психологический», не побьют же?
[114] http://verdana.hotbox.ru
[115] Ее актуальность в русской литературе, на наш взгляд, еще далеко не избыта.
[116] Цит. по: Афанасьева А. «Они делили апельсин».
[117] См., например: http://vernitskii.liter.net/afanasieva1.htm, http://sp-issues.narod.ru/7/afanasyeva.htm
[118] Дарк О. Афанасьева: Гамлет // Воздух. 2006. № 4.
[119] М.: АРГО-РИСК; Тверь: KOLONNA Publications (Серия «Поколение»).
[120] Цит. по: Кабанков Ю. [Послесловие] // Минакова А. Ода радости. М.: ПОЭЗИЯ.РУ, 2004. С. 75.
[121] Нам, впрочем, чудится что-то некорректное даже в назывании стилизацией такого — вспоминающегося при чтении «Пунктика», но понятным образом отличного — текста, как «Сирень цветет» Бориса Кудрякова.
[122] Цит. по: Минакова А. Пунктик. Дневник почти фаната рок-группы «Океан Эльзы» // Ода радости. С. 74.
[123] Сборник «на троих»: в него вошли также стихи Богдана-Олега Горобчука (Житомир) и Павло Коробчука (Луцк).
[124] Служба безопасности Украины, бывшее КГБ. Это здание в Харькове стало центром массового уничтожения украинской интеллигенции в 1930-е годы.
[125] Цит. по: ХАРКІВ-FOREVER. Антологія молодої поезії. Х.: Центр народної творчості, 2004. С. 36. Перевод:
Посмотри на СБУ
Вечернее и томное
Все занавески желтые
А одна —
Зеленая
[126] Там же. С. 44. Перевод В. Нугатова см. в подборке «Первые соблазны весны» в этом номере «НЛО».
[127] Цит. по: Трифонов Р. На кордоні імперій. К.: Смолоскип, 1999. С. 47. Перевод:
Пусть докажут тождественность «да» и «нет».
Империю беру я с собой
и верю в черную тайну оружия.
Позади рубежа огни.
Империя во мне границы чертит,
перепахав памяти степи,
и эти границы, словно перевесла,
соберут звезд лучи в снопы.
Тайным движением спину обжигает
граница позади, которую вела по краю
в давние времена уверенная рука.
Не оборачиваюсь. Там огни пылают
империи, которая еще не в звездах
себя ищет, а между следов
небрежных на расхлябанных проспектах.
[128] «Zacharpolis MM» — то же самое, что и «Харьков 2000».
[129] Перевод: «Самая примечательная черта поэтического пространства Сашка Ушкалова — его разновекторность, вкупе с незаурядной зрелостью текста. Возможно, здесь кроются и свои опасности, однако же впереди еще — “девственные реки” и свойственная только Сашку способность мыслить так просто, как говорить на “языке ангелов на небесах противоположных балконов”».
[130] См., например: http://www.volodar-akvariumiv.narod.ru
[131] Перефразировка названия произведения Хвылевого «Я (Романтика)», повествующего о событиях гражданской и русско-украинской войны 1918—1921 годов.
[132] Цит. по: Ушкалов С. Перипатетика-Блюз. Х.: Акта, 2002. С. 47. Перевод:
в пустой комнате
на бетоне-стене
сине-желтым
баллончиком
нарисую америку
ну а солнце
на самом деле
ежедневно
встает
из-за московской церкви
чтобы зайти
потом
за арабские общежития
вот такая
бля (романтика)
[133] Правда, Сашко Ушкалов предлагает собственное обозначение жанра — «crazy novel».
[134] Которая, что любопытно, пишет украинские стихи и одновременно русскую прозу — см.: http://www.vavilon.ru/inmylife/yanovska.html
[135] «Соната темных вод (1954—1957 гг.)» (М.: Прометей, 1990), «Белый час» (М.: Весть-ВИМО, 1994), «Стихи (1954—2000 гг.)» (Х.: Фолио, 2005).
[136] См.: http://www.vavilon.ru/diary/010605.html
[137] Мы, разумеется, говорим о внимании по преимуществу читательском и литературном.
[138] Жизнестойкость иных бюрократических терминов вкупе со стоящими за ними практиками все же удивительна.
[139] Желающие могут поставить в ряд с этим консервативным жестом орфографическую специфику последних публикаций Милославского и Минакова (например, использование приставки «без-» равно перед звонкими и глухими согласными).
[140] Как известно, родившегося и выросшего в Харькове.
[141] Скажем, презентация третьего номера «©оюза Писателей» по приглашению Жадана была в свое время проведена в Литературном музее, то есть на площадке традиционно украинской, и сопровождалась выступлениями «Весла слова», «Zacharpolis’а» и Р. Мэльныкива; совместной русско-украинской командой выступили харьковские литераторы на поэтических боях «Літературний герць» в Днепропетровске и т. д.
|
|
