Роскошь свободы
Владимир Богомяков в стремительном потоке времени

Интервью:
Светлана Кирсанова
Сибирское богатство
2017, № 2, с. 60-65.
Досье: Владимир Богомяков
Есть люди, знакомство с которыми даёт эффект прикосновения к вечности. Впервые это чувство я испытала в Екатеринбурге, общаясь с философом Александром Пятигорским. И вот любимая уже Тюмень подарила мне новый шанс.
Вот уже несколько лет мы с Владимиром Геннадьевичем дружим в фейсбуке, а около года назад на фестивале «Ключ» познакомились лично. Он оказался в точности таким, каким представлялся в текстах. Я и раньше была уверена, что пишущий человек лучше всего говорит о себе тем, что и как он пишет. Другое дело, что многие в силу необходимости – допустим, профессии — пишут о совершенно не интересных им вещах. А Богомяков позволяет себе роскошь писать о том, что его в настоящий момент волнует. И на самом деле это степень свободы, которую должен иметь каждый. И которую, кстати, никто ведь не ограничивает, кроме собственного сознания.
Ссылку на ЖЖ Владимира Богомякова скинул мне в своё время шеф-редактор федерального издания «Смартньюс», с которым я тогда сотрудничала, присовокупив, что это его любимый блогер. Начав читать, я то безудержно хохотала, то надолго задумывалась. Трудно привыкнуть к такой степени открытости, если ежедневно имеешь дело с официальными и часто лицемерными отношениями. Но потом понимаешь, что, в сущности, это и есть единственно правильный способ жизни. Что скрывать, если живёшь по совести?


СОГЛАСНО НЕВЕДОМОЙ ПРАВДЕ

Владимир Богомяков – фигура поистине эпическая. Профессор, доктор философских наук (2000г., диссертация «Сокровенное как горизонт человеческого бытия»). Завкафедрой политологии Тюменского госуниверситета с 2000 по 2008 год, преподаватель, писатель, мыслитель. Член поэтических сообществ, в том числе Товарищества мастеров искусств «ОсумБез» («Осумасшедшевшие безумцы»), созданного в 1999 году поэтом Мирославом Немировым. В 90-х годах помогал писателю Мирославу Бакулину выпускать «Сибирскую православную газету» и вместе с ним вёл на радиостанции «Диполь-Патруль» передачу «Вечный Зов», которая, по его собственному выражению, «с восхитительным провинциализмом, домашностью, неформальностью, неформатностью и неполиткорректностью рассуждала о происходящем и неслучившемся».
Публиковался в парижском альманахе «Мулета», журналах «Знамя», «Новый мир», «Воздух», сетевом журнале «Топос», антологии «Нестоличная литература». Автор книг «Книга грусти русско-азиатских песен Владимира Богомякова» (по ней группой «Центральный гастроном» выпущен диск песен), «Песни и танцы онтологического пигмея», «Котик Ползаев», «По накату», «Дорога на Ирбит» и других. А совсем недавно в Нью-Йорке друг поэта Елена Сунцова издала его новую книгу «У каждой деревни своя луна».
Справедливости ради отметим, что несколько десятилетий назад фамилия Богомяков ассоциировалась исключительно с отцом Владимира, Геннадием Павловичем, первым секретарём Тюменского обкома КПСС с 1973 по 1990 годы. Википедия ехидно отмечает: «По совпадению, после снятия Г. П. Богомякова с должности первого секретаря в стране началось обвальное падение нефтедобычи, что способствовало экономическому кризису и последующему распаду СССР». Но речь, конечно, не об этом, а о том, что вклад Богомякова-старшего в развитие нефтедобывающего региона действительно невозможно переоценить.


— Вокруг меня были коммунисты, и отец мой тоже был коммунист, я смотрел на них внимательно и с удивлением видел, что ни Ленин, ни идеология большевизма этим странным коммунистам особенно не интересны, — писал много позже Богомяков-младший в одной из книг. – Главным для них была их тяжёлая работа, месторождения нефти и газа, новые отрасли промышленности, буровые, заводы и фабрики, новые города на Севере, всё новые и новые месторождения нефти и газа. Вся фальшь советских газет и радиопередач, пионеры с горнами и барабанами, хитрые комсомольцы и комсомолки, маршировки в шортах и испанках у памятника Ленину, всё это лживое дерьмо их словно бы и не касалось; они знали какую-то неведомую мне правду и жили согласно этой правде.

СТОЛ АДМИРАЛА КОЛЧАКА

Владимир родился в г. Ленинск-Кузнецкий Кемеровской области 29 января 1955 года.
Детство моё от детства других детей чем-то особенным не отличалось, — говорит Владимир Геннадьевич. — В Ленинск-Кузнецком я прожил всего полгода, я его и не видел. Потом до шести лет жил в Новосибирске. Причём примерно там, где потом жил погибший два года назад поэт Виктор Иванив, с которым у меня существовала странная мистическая связь. Мы познакомились в Екатеринбурге на конкурсе ЛитератуРРентген, и постоянно, почти каждый день, разговаривали по скайпу. Было очень много пересечений, которые нас связывали.
А когда мне было шесть, мы переехали в Тюмень. Дедушка, мамин отец, военный врач, купил дом в д. Воронино. Мне этот дом казался каким-то замком, большим и удивительным. Потом я нашёл его, там был ФАП одно время, — оказалось, что это небольшая изба. То есть обычные детские воспоминания. Долго мы жили рядом с Бабарынкой, где производились сталинские расстрелы. Я и сейчас, кстати, живу неподалёку, в деревне Метелёво. Запомнился бильярдный стол на обкомовских дачах, куда родители привозили нас с сестрой Надей – на нём якобы играл адмирал Колчак.
— А вас не обижало частое отсутствие отца дома?
— Как это называется – мы на судне, да? Я это понимал с детства и не переживал. Обид никаких не было. Как и сейчас. Вот у людей бывают некие животные чувства: детки, я должен с ними сидеть. Мне это непонятно. У меня трое замечательных сыновей, это, наверно, один из плюсов, которые мне можно поставить. И в принципе, я сделал для них всё, что смог. Хотя не всё просто получалось, сейчас всё непросто, но, тем не менее, я считаю, что свой долг выполнил.
Тут речь о другой самостоятельности. Не то чтоб я умел гвоздь забить или не умел, а о душевной самостоятельности. Мне никогда не было скучно. Я не испытывал потребности в других людях. И не испытываю сейчас. Но это не значит, что я какой-то человеконенавистник. Очень хорошо отношусь ко всем. Чтобы меня обидеть, уж очень сильно надо постараться.
— У меня чёткое ощущение, что вы никого не осуждаете. Вообще ни за что.
— Я стараюсь так жить. Получается не всегда, всё-таки иногда осуждаю. Потом себя за это ругаю. Не в силу какого-то религиозного фанатизма. Просто с детства понимал, что одну и ту же ситуацию люди видят по-разному. Есть люди, которые видят то, что я не вижу, понимают то, чего я не понимаю. Поэтому как осуждать.
— У вас сильна была связь с мамой?
— Я маму любил, конечно. Её смерть три года назад – это такая штука, от которой мне ещё трудно оправиться. Я понимаю, что все мы умрём, но всё равно тяжело.

ИСТИННЫЙ СЕНСИТИВИСТ

После окончания учёбы в 25 школе Владимир поступил в Тюменский госуниверситет.
— Были варианты куда-то поехать поступать, — рассказывает он. — Но, может быть, я себя не слишком уверенно чувствовал, поскольку не был круглым отличником. А потом, для того чтобы человеку что-то делать, он должен иметь какие-то амбиции. Кто-то хочет учиться в МГУ, кто-то в Питере жить. Мне по большому счёту безразлично. Даже не думал об этом. Просто поступил на истфак и окончил его.
После университета стал работать в отделе социологии «Главтюменьнефтегаза». Хотя не такой большой любитель социологии. И, проработав какое-то время, защитился в Новосибирске. Но это просто благодаря стечению обстоятельств и тем людям, которые мне дали импульс эту работу написать. Может быть, встретил бы людей, которые дали бы мне импульс воровать, стал бы воровать. Или ещё что-то делать.
Огромное спасибо моему научному руководителю Виталию Валентиновичу Целищеву, математическому логику с всемирным именем, которому было глубоко плевать на то, что я пишу. Но именно в силу взаимного общения, хотя он говорил абсолютно о другом, я начал некоторые вещи понимать, приезжая в Академгородок и общаясь с ним. Хотя это никакого отношения к теме не имело.
— А как звучала тема кандидатской?
— Общие закономерности осваиваемых районов на примере Тюменского осваиваемого Севера. Вне зависимости от того, социализм там, капитализм. Работа наивная, сейчас я бы, конечно, не написал такую. И, как все мои работы, достаточно многострадальная. Коль работал в отделе социологии, понятное дело, что у меня социсследований был целый шкаф. Бери выписывай целые куски. Шеф не читал, сразу передавал на кафедру, а там меня разделывали под орех, дескать, неприлично ссылаться на социсследования. Просто моветон.
В конце концов защитился, хотя был собой не сильно доволен. Это была чисто квалификационная работа, когда человек учится, начинает понимать, что такое философия, какая она может быть, что такое научная проблема и т. п. Не считаю, что она куда-то какой-то вклад внесла.
— Дальше вас куда понесло, коль уж вы подчинялись логике событий?
— Я не подчинялся. Наоборот, очень часто оказывался в каком-то тупике. То есть я постоянно в нём оказывался. Просто, когда что-то делаешь, жизнь должна становиться интересней, насыщенней, ты должен начать понимать что-то новое. Если б я в вузе работал, мне бы хотя бы зарплату прибавили. А тут защитился и продолжал себе работать по-старому. И я чувствую бессмысленность этого всего и просто ухожу.
У меня есть друг Пётр Журавков. Он организовал бригаду в деревне Копытово, и я там работал штукатуром-маляром. Для меня это был отдых и очень хорошее время. Начиналось утро, у нас вагончик был, мы приходили, выпивали по стакану водки и начинали работать. Люди совершенно удивительные там.
— То есть вы сейчас всё умеете делать своими руками?
— Нет. Я наоборот. Белить-то могу и валиком красить. Вообще я с 14 лет выполнял всякие мелкие работы — ездил в экспедиции, работал на станции скорой помощи.
— Это с целью подзаработать?
— Да. Всю жизнь работал. Был сторожем, бетонщиком, каменщиком, грузчиком, мойщиком машин, преподавателем, да кем только не был. Правда, сейчас уже мечтаю быть альфонсом, сидеть и ничего не делать, тем более что пенсия у меня есть.
— То есть в 14 лет вы почувствовали, что вам нужны деньги. Вам их что, не давали? Или ждали, что попросите?
— Мне просто хотелось самостоятельности. Ну и деньги получать. Поэтому в университете работал в стройотряде. До этого, когда в школе учился, был в геологической партии рабочим. Потом на Тарманах строил узкоколейку. Как-то после девятого класса шёл по улице, встретил одного человека, мы с ним разговорились, и я попал в интересную структуру – лабораторию прикладной этики Владимира Иосифовича Бакштановского. И какое-то время участвовал в написании деловых игр.
Там я познакомился с Николаем Дмитриевичем Зотовым, замечательным философом, юбилей которого отмечался в начале марта. Позже я его спрашивал: «Николай Дмитриевич, вы что о Ницше студентам на лекциях рассказываете?». «Ничего! Не люблю я его», — сказал он.
Каким-то образом в наших работах принимал участие, хотя вроде не входил в штат, Юрий Михайлович Фёдоров, с которым я был очень дружен, даже больше, чем с его сыном Олегом. По сути, он прошёл фантастический путь от дубовой социологии до религиозной философии и мистики. Это очень ценно, когда человек постигает бога через разум. Я-то с детства сверхчувствительный человек. Сенситивный. И много чего понимаю, только не говорю. Даже иногда знаю, что в голове у людей происходит. Не все же такие. И если человек в результате логики, своих размышлений приходит к важнейшим вещам, это очень интересно само по себе.
— Я вот атеист убежденный, потому что нас так воспитывали. И мне кажется странным, что происходит объединение государства и церкви. Вся эта неистовость меня просто пугает.
— Меня тоже пугает то, о чём вы говорите. Религия вообще не для этого нужна. Попытки превратить православную веру в некую идеологию, подобие марксизма-ленинизма, ещё какую-то, — это безумие. Вся религия настоящая – это опытная вещь. Путь жизни. Не надо сидеть и рассуждать про бога, проводить какие-то заседания. Просто попробуй молиться каждый день, несмотря на то, что бога нет. Хотя бы два слова. И посмотри, как твоя жизнь изменится и что в ней изменится. Только не просто так говори, а искренне.

РОК – ЭТО ПОЭЗИЯ

— Вы были знакомы с Егором Летовым, Янкой, Мирославом Немировым и другими культовыми фигурами рок-культуры. Что для вас значило общение с ними? И почему в достаточно зрелом возрасте – вам ведь за 30 было, — эта культура оказалась вам близкой?
— Конечно, я был старше их явным образом. И когда кто-то пишет, что вся современная тюменская поэзия вышла из рока, приводя в пример меня, Мирослава Немирова и Лёшу Михайлова, это чушь полная. Я начал писать стихи с шести лет. На них писали песни – Роман Неумоев (Ромыч), сейчас вот из Ишима Михаил Зуйков, очень хороший человек, уже несколько дисков выпустил. Анна Сусид из Питера мне давала ссылку — ещё до событий в Донецке какая-то донецкая группа пела. Потом «Центральный гастроном», какие-то другие группы. Они просто брали тексты, и всё. Никакого отношения, по большому счёту, к рок-музыке я не имею.
Немиров тоже из рок-музыки не выходил. Он писал стихи ещё до того как создал группу «Инструкция по выживанию». С таким же основанием можно сказать, что он вышел из ростовской группы художников «Искусство или смерть». И Михайлов никакого отношения к рок-музыке не имел. Его странные тексты появились из школы русской йоги, руководимой Валерием Аверьяновым, основателем системы «Астральное каратэ», автором книг по парапсихологии, йоге и тантре.
Я рок всегда воспринимал прежде всего как поэзию. Может быть, одностороннее восприятие, но для меня именно это было главным. С Янкой и Летовым мы познакомились, когда они приехали на первый тюменский фестиваль леворадикальной рок-музыки, и подружились. Янка потом часто была в Тюмени, она здесь комфортно себя чувствовала. Лёша Михайлов снял дом на ул. Дорожной, и мы с Артуром Струковым и Янкой в нём какое-то время жили, печку топили углём. Артур на нас всё ругался, что плохо топим, потому что летела угольная пыль.
Это был очень интересный опыт жизни, когда люди не надоедают друг другу. Янка все самые главные песни сочинила при мне. У меня был блокнот со стихами, из которых не сделаны песни. Я его потерял. Сейчас бы была память какая-то.
Вокруг того времени вообще много всякой неправды существует. К примеру, у Янки есть песня «Мы пойдём с тобою погуляем по трамвайным рельсам». Многие представляют себе романтическую картинку: юноша с девушкой куда-то идут. А на самом деле у Янки была подруга Ира Летяева, они с ней пошли по рельсам, и она конкретно про эту ситуацию написала.
— Можно ли сказать, что после знакомства с Янкой и Летовым ваша жизнь изменилась? Или это был нормальный этап, особо не выдающийся из ряда?
— Выдающийся. Но просто этап. Жизнь же постоянно меняется, причём кардинально. Пространство, время стремительно меняются, это такой сплошной поток. И спасибо, что жена и тёща при всех этих преобразованиях меня терпят. Если бы не они, я бы, наверное, давно где-нибудь под забором помер.
Для меня не меньше значит знакомство и общение с Дудинским и Толстым. Вот Юрий Мандрика пишет, что первым опубликовал мои стихи в «Тюменских известиях». Спасибо, конечно, но меня до этого уже печатал Игорь Дудинский в Париже. Это было в 80-е, и для меня это был очень важный шаг, совершенно мистический. Не было никакого логического оправдания для того, чтобы какого-то человека, живущего в Сибири, вдруг напечатали. Тогда был жив поэт и художник Владимир Котляров (Толстый), основавший альманах «Мулета», потом я познакомился с ним в Париже.
Недавно Игорь Дудинский мне написал в фейсбуке, что счастлив жить со мной в одно время. Я не знал, что ему ответить. Написал: «Игорь, спасибо за всё». За то, что напечатал, в частности. Хотя логики не было никакой. Я как-то сказал одному человеку, что меня в Париже напечатали, он говорит, конечно, у тебя же отец был первый секретарь. Причём тут, как это связано, какая им там разница?
— Но ведь даже интернета не было в то время, как они добыли ваши стихи?
— Лёша Михайлов в Москве передал мои стихи Игорю Дудинскому, который вместе с Толстым собирал альманах. И меня там опубликовали вместе с Эдуардом Лимоновым, которого я тогда ещё не знал, и другими людьми, я с ними сейчас дружу. Они входили в литературный круг, в который я не был вхож ни на миллиметр.
И вот когда мы с женой Мариной приехали в Париж, она меня буквально заставила Толстому позвонить. Мне как-то неудобно было. Потом всё-таки позвонил. Он таким вальяжным голосом: «Алло, это кто?». Говорю: «Это Владимир Богомяков». У него сразу голос меняется: «О господи. Это правда ты? Ты в Париже? Приезжай ко мне, приезжай».
Мне в жизни вообще на людей везёт. Это одна из вещей, которым я всё время удивляюсь. Причем на таких людей, которые нужны в этом момент. Даже я сам не понимаю, что они нужны, а они оказываются нужны. Или я им нужен.

ДУША ЖИВЁТ В ТЕЛЕ

— Давайте поговорим о том, как вас снова привело в университет, уже в новом качестве.
— Это было в конце 90-х годов. Я работал экспедитором, по сути, грузчиком, у тестя. У него был небольшой цех по производству запорной арматуры — всякие тройники, фланцы. И там, где я жил, всегда был склад железок. Машина приезжала их забирать, я подписывал накладную, нам ещё надо было их загрузить. Меня в принципе всё устраивало.
И вот приехал Виктор Валентинович Костецкий, который был тогда завкафедрой в строительном университете. И говорит мне: «Послушай, а ты бы пошёл преподавать? Ты же кандидат наук». Что? Политологию. Дело в том, что у него работали выпускницы философского факультета УрГУ, для которых политология была такая дрянь, что не то что собакам читать, а вообще как это читать.
Я человек достаточно дикий, железки гружу, говорю: «Ладно, я попробую». Посмотрел, в принципе интересно, про монархию, республику, охлократию, Платона. А читать там тяжело. Огромный зал людей, которые вообще ничего не понимают, как дети, причём неразумные. Они пришли не политологию слушать, а какое-нибудь автодорожное дело.
Тем более что говорить для меня всегда было трудно. Это в чтении стихов я сейчас достиг некоторого мастерства, а сначала мямлил так, что на меня все ругались. А лекции, по сути, мазохизм. Ты отдаёшь всю энергию, которая у тебя есть, и даже не уверен, что тебя понимают. Практика достаточно жёсткая. Как у Алексея Толстого батька Махно говорил: «Меня с шести метров поднимали и кидали на бетонный пол. Так и выковываются народные вожди». Примерно таким образом я к лекциям относился. Но все-таки втянулся и читал.
— Мало того, вы же ещё и докторскую диссертацию писали тогда?
— Для меня это был как раз момент погружения в богословскую литературу. И мне Костецкий сказал: «Написал бы ты докторскую диссертацию!». По политологии. То есть параллельно всё это шло. И я начал писать, причём с жуткой скоростью. Абсолютно на сжатом, компактном языке. Первоначальный текст содержит полторы тысячи страниц. При этом я совсем не спал ночами. И в результате у меня начало очень сильно скакать давление. Иногда просто сил не было встать с кровати.
По совету одного знакомого из кардиоцентра через силу начал ходить ежедневно по 10 км. Иду по полевой дороге, мне невозможно тяжело, опустим, что я при этом говорю про себя. И в какой-то момент потоком начинают течь слёзы. Не потому что я кого-то или что-то жалею, просто физиология. И мне становится легче, и я иду дальше. За две недели такого хождения и практически при отсутствии еды я сбрасываю 15 кг, становлюсь стройным, и во мне прибывают силы.
В России известны «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». Этот странник читал под ходьбу молитву. Или у Басё было путешествие-медитация. Даже если всё это отставить, просто ходить — это благо. Если бы была возможность каждый день ходить по 10 км, мне кажется, я бы вообще не умирал.
Вот тоже, кстати, этап. Этап преодоления. У меня очень многое было связано с телом, телесными практиками. И происходили удивительные вещи. Допустим, до того как креститься, я занимался пранаямой. Это тоже вещь, которая чрезвычайно много дала. В частности, там начинаются сны, не то чтобы даже символические, а полные глубокого смысла.
Вся жизнь – быстро сменяющиеся этапы. Но, слава Богу, всё это идет на каком-то странном подъёме, несмотря на то, что вообще всё кругом рушится, происходит ужас и моральный террор. С 1 декабря 2016 года в университете создана лаборатория изучения социальных и политических процессов, я назначен заведующим. Сейчас провожу организационную работу и пишу статьи для получения будущих грантов.
В индийском журнале недавно была опубликована моя статья про формирование новой пространственной культуры. Я по ней делал сообщение в Школе перспективных исследований, и его очень хорошо приняли, как новаторскую тему. Там действительно любопытно: про Тюменский клуб беспечных путешественников, наши фестивали «Ключ», поэтическом путеводителе по городам, в составлении которого я принимал участие, и т. д.
Вторая тема связана с новой антропологией, потому что на протяжении многих лет я переписывался с Трансгуманистическим обществом, его русской секцией. Там очень интересные философские вопросы, скажем, возможности загрузки сознания в компьютер. Тема сейчас уже достаточно традиционная, многие по ней высказывались, но я всё равно свою точку зрения написал. Сейчас заканчиваю третью статью — про идентификаторы.
А ещё у меня скопился огромный материал по сибирскому стрит-арту. Когда освобожусь, доеду до Екатеринбурга и издам книжку.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service