О книге Дмитрия Данилова «Дом десять»
Книжная полка Ирины Роднянской

Ирина Роднянская
Новый мир
2007, №6
Досье: Дмитрий Данилов
Дмитрий Данилов. Дом десять. Повесть и рассказы. М., «Ракета», 2006, 96 стр., с ил. («ОсумБез»).


        Если на фоне первых семи объектов моей «Книжной полки» восьмой репрезентирует племя относительно молодое, однако более чем знакомое, то почти ровесник Дм. Быкова, писатель (что-то останавливает сказать «прозаик») Дмитрий Данилов, 1969 года рождения, может быть все еще причислен к племени не только младому, но и малознакомому. Книжка «Дом десять» подтолкнула меня на розыски, и в конце концов я идентифицировала персону Данилова с тем сетевым автором, которого сочувственно и выразительно охарактеризовал Сергей Костырко в своем прощальном «WWW-обозрении» («Новый мир», 2006, № 11). Прочитала рекомендованную обозревателем повесть (?) «Черный и зеленый» и была окончательно покорена.
         «Черный и зеленый» (это чаи, торгуя которыми в розницу избывающий нужду повествователь превращается в терпеливого гида по Подмосковью) в 2004 и 2005 годах был представлен не только в Сети, но и на бумаге — в издательствах «Красный матрос» и «ОсумБез», что, как выяснилось, означает «Осумасшедшившие безумцы» (sic!). Судя по «матросам» и «безумцам», Данилова хотят маркировать как маргинала, но если это маргинальная зона, я бы хотела в ней подзадержаться.
        Объяснять Дмитрия Данилова очень трудно. Непосредственная радость от его фразы, от всей ауры его письма, непроизвольность порыва навстречу пишущему и описывающему осложняются у профессионального читателя кучей литературных и философских ассоциаций: как это получается? на что это похоже? что за этим стоит? «Завораживающее эстетическое пространство» (С. Костырко), воздействие на читателя «чем-то неуловимым» (Данила Давыдов в своем убедительном предисловии к «Дому десять»). Но тут же автор этого предисловия много чего вспоминает: и французский «новый роман», и Леонида Добычина, и Анатолия Гаврилова. Вспоминает, чтобы «почувствовать разницу». Я, читая, тоже то и дело припоминала: то Зощенко («была очень высокая подростковая преступность, а нефига лезть куда не просят, козел старый» — протокольный штамп, дико перетекающий в хамство), то Петрушевскую (монолог «чайной» дамы со склада, было б место, выписала бы целиком — кто еще так умеет слышать, «как мы говорим»!), то Гришковца с его паутинкой сентиментальности («Иногда просто приятно встретить красивую женщину с умным лицом, просто так вот встретить и больше никогда не увидеть»), то английскую эссеистику (впрочем, и Давыдов говорит об очень тонком, «английском» типе остроумия в этой прозе). И все не то, не то. Да и «проза» ли это? Вот предисловие Давыдова называется «Торжество продуктивного аутизма». Но ведь поэтов, лириков, мы аутистами не величаем, хотя с определенной точки зрения они именно таковы. «Дом десять», воспоминание о детстве в спальном районе Тушино, даже графически делится на некое подобие строф…
        Конечно, это — проза, но опирающаяся на живую, неписьменную речь, как настоящая поэзия, и, как поэзия же, совершающая возгонку реальности — не возвышающей лексикой, а самим своим строем. Еще одна цитата из давыдовского предисловия: «Дмитрий Данилов — самый яркий представитель постконцептуализма в новейшей русской прозе». Мне это мало о чем говорит, но я тоже хочу щегольнуть дефиницией: Данилов пишет в духе метафизического гиперреализма. Этому определению косвенно соответствует найденное самим писателем: «очарование убожества». Метафизика оставлена «за бортом произносимого» (Давыдов), но она незримо присутствует в той постоянной радости, которую испытывает автор, обнаруживая, что все вокруг, даже самое жалкое и унылое, наделено даром бытия:
         «Дождь, серое небо, голубые с белым трибуны, яркий свет пожекторов, зеленое поле, унылая, нудная, жалкая игра.
        Как это было прекрасно».
         «<…> бараки и фабричные корпуса Новобратцевского были странно привлекательны и даже по-своему прекрасны, и невозможно было оторвать глаз от этих смиренных, смирившихся со своей участью строений <…>».
        …Как-то пришла ко мне в гости в Коньково гречанка-славистка из натурализовавшейся в США семьи и, выйдя на балкон, сказала: как вы можете на это все время смотреть? Данилов мне понятней, чем она.
        О «чайной повести» некто в Сети написал: «Юмор выдержан, благороден и дозирован так незаметно, что, читая, улыбаешься только глазами». (Правда, над рассказом «День или часть дня», следующим за «тушинской» повестью, я хохотала в голос, так узнаваемо смешны все наши телодвижения, подсунутые под лупу «гиперреализма», — хотя впору было плакать над утекающей жизнью и любовью героя.) Да, правильно, по Бахтину, юмор — это смех, редуцированный до улыбки. Это в очень русском изводе юмор Жана Поля Рихтера, Честертона и Бёлля, юмор, ниспровергающий выспреннее и возвышающий скудно-незаметное. То есть настоящий. И если угодно, христианский. Наталья Трауберг пишет о двух разновидностях смеха: смехе дьявольском и ангельском. Над убожеством нашего урбанизма пронесся иронично-милосердный ангел.
        Автор «Дома десять» и «Черного и зеленого» и вправду «позитивный», как сказал о нем на молодежном сленге Данила Давыдов. Нежданная отдушина.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service