«Предательство — всегда следствие порочного выбора лукавой воли»
Беседа с Олесей Николаевой

Интервью:
Ольга Мартыненко
Московские новости, 14.09.2007
№36, 2007
Досье: Олеся Николаева
Олеся Николаева — известный поэт, прозаик, эссеист — наделена чистым поэтическим голосом, который благотворно сказывается на ее прозе. Возможно, и на преподавании в Литинституте. Она — автор многих поэтических сборников, обладатель немалого числа наград, среди которых последняя (2006 г.) — звание национального поэта России. Недавно у Олеси Николаевой вышла книжка «Поцелуй Иуды».

        МН: Почему в этой книге вы называете ХХ век веком массового предательства и богоотступничества?
        Николаева: Именно в ХХ веке богоборчество как борьба с Христом становится фундаментальным историческим «заданием» и претендует на статус новой онтологии. Фашизм с его оккультными корнями, языческими радениями, инициациями, поклонением рогатому хтоническому демону Вотану и коммунизм, первейшей своей задачей ставивший уничтожение Церкви, со всей идеологической откровенностью пытаются проделать эту «работу адову». Весьма красноречива и новая символика: у фашистов — свастика: исковерканный крест, у большевиков — все эти «красные дьяволята», черные неистовые лица с бесовским оскалом на агитационных плакатах на фоне кровавого зарева...
        МН: В «Поцелуе Иуды» вы пишете, что большевики даже памятник поставили этому персонажу, видимо, считая его главным борцом с опиумом для народа.
        Николаева: В первые же дни Октябрьского переворота они соорудили памятник Иуде Искариоту в Свияжске. По свидетельству князя Жевахова, местный совдеп долго обсуждал, кому поставить статую. Люцифера, который был среди претендентов на увековечение, признали не вполне разделяющим идеалы коммунизма, по причине чего отвергли. Кандидатуру Каина, у которого тоже были шансы, отклонили, поскольку сочли слишком мифологической фигурой. В состязании титанов одержал победу Иуда — личность вполне историческая. Он был изображен во весь рост с кулаком, грозящим небу, как настоящий революционный борец.
        МН: В чем, по-вашему, феномен такого явления, как предательство? Предрасположен человек к нему изначально или способен предать в силу обстоятельств? Каждый за собой знает этот грех.
        Николаева: Вопрос о предательстве есть вопрос антропологический. По христианскому вероучению человеческая природа испорчена грехопадением, и воля, которая принадлежит этой падшей природе, также утеряла свою первозданную цельность. Еще апостол Павел за два тысячелетия до нынешних психоаналитиков сокрушался: «Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». Поэтому и грех есть прежде всего ложное избрание воли, как писали Святые Отцы, «удобопреклонной ко греху». А предательство — всегда следствие порочного выбора лукавой воли. Если покопаться в каждой отдельной истории человеческого предательства, мы найдем ее корни в каком-нибудь грехе — это может быть гордость или зависть, или сребролюбие...
        МН: А чувство вины для индивидуума или нации — плодотворное чувство?
        Николаева: Понятие чувства коллективной вины заложено в ментальности католического мира — именно в католичестве грехопадение осмысляется в этих категориях, отсюда и учение о «сатисфакции», о личных «заслугах», о «сверхдолжных заслугах» Иисуса Христа, которые «покрывают» вину Адама.
        В православном мироощущении все несколько иначе: грехопадение — не столько вина перед Богом, сколько «порча», вошедшая в человеческую природу. Поэтому для Западной Европы чувство исторической вины (скажем, немцев перед евреями) более органично, как и покаяние Иоанна Павла II за стародавние грехи католической церкви. У православных чувство вины есть, но оно индивидуально: в этом смысле я лично никак не могу каяться в том, чего я не совершала ни делом, ни помышлением, — скажем, в убийстве царской семьи или в массовых расстрелах священнослужителей на полигоне в Бутове. Это будет какая-то профанация, духовно бесплодное действо. Я даже не могу каяться за мою родную бабушку Лелю, которая, еще будучи гимназисткой, была распропагандирована каким-то бойким большевичком так, что ринулась раскидывать в людных местах революционные листовки и отринула Церковь. Однако я, как часть русского народа, безусловно, чувствую в своем национальном характере эту стихию душевной смуты, своеволия, бунта, которые ополчаются на Логос и готовы смести на своем пути все «разумное, доброе, вечное». Мне кажется, наше национальное покаяние и состоит в служении тем ценностям, которые были отвергнуты или попраны нашими соотечественниками или даже предками: они разрушали храмы, а мы их построим, они участвовали в убийстве священнослужителей, а мы своих детей воспитаем христианами и вырастим будущих священников, они хулили Бога, а мы Его восславим и воспоем. Это и будут реальные плоды нашего национального покаяния. Ведь слово «покаяние» и значит «перемена ума».
        МН: Я намеренно не касаюсь богословского толкования предательства Иуды, о котором вы подробно пишете в книге. Понятно, что всякого рода беллетристика, тем более дурная, а она, как правило, дурная, внимания не заслуживает. Но, например, разве отец Сергий Булгаков не вправе высказывать свою точку зрения? Или обязательно нужно придерживаться только того, что сказано в Евангелиях?
        Николаева: Протоиерей Сергий Булгаков писал работу «Иуда Искариот — апостол-предатель» в очень искусительный период своей духовной жизни: в эту пору он постоянно думал, как бы ему поменять конфессию. Этот бессознательный мотив предательства объективировался в его оправдании Иуды. Сам он в этом покаялся, однако его апология Искариота и по сей день находит адептов.
        Вообще вопрос о возможностях интерпретации Священных текстов не так сложен, как кажется на первый взгляд. Существуют толкования Евангелия, сделанные Святыми Отцами и учеными богословами, где каждое слово рассмотрено в его связи с целым и разъяснено досконально. Но когда мы сталкиваемся с «интерпретациями», где Иуда представлен как главный персонаж, чуть ли не спаситель мира (у Борхеса), а Христос, как оказывается, имеет в виду нечто совершенно противоположное тому, что Он проповедует, это уже никакая не интерпретация, а самая настоящая клевета. Такие же непростительные искажения мы встречаем там, где Христос предстает не Богочеловеком, а просто этаким добрым малым, хорошим парнем, мечтателем-плотником, который, как и все смертные, умирает, однако остается в памяти поколений. Такого рода «интерпретации» не только неприемлемы для христиан, но и кощунственны и в высшей степени оскорбительны.
        МН: Самое ужасное, о чем вы говорите, не то, что Иуда — фигура удобная для политических спекуляций, а то, что он живет в каждом из нас.
        Николаева: Бог, сотворивший человека, пошел на риск, наделив свое творение даром свободы. Адам по своему свободному произволу нарушил ту единственную заповедь, которая была дана ему в раю, и отпал от Бога. Есть некая симметрия в том, что как Адам не был жестко детерминирован Творцом ко благу, имея возможность выбора иного пути, так и ученики Христовы не были своей приближенностью к Нему автоматически определены ко спасению или хотя бы застрахованы от греха: в конечном счете их судьба зависела от их собственного свободного волеизъявления. Ответная любовь человека к Богу может быть подлинной лишь при сохранении онтологического статуса человеческой свободы. Достоевский очень точно это выразил в «легенде о Великом инквизиторе». Дар свободы есть дар блаженный, но он же и соблазнительный, и роковой, ибо если человек наделен возможностью самоопределения и выбора собственной природы, то он сам несет и ответственность за ту роль, которую он назначил себе в мировой драме.
        МН: Должно ли быть возмездие за предательство или искреннее раскаяние снимает вину?
        Николаева: Когда Петр спросил Христа: «Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз?» Иисус говорит ему: «Не говорю тебе: до семи раз, но до семижды семидесяти раз» (Мф. 18:21). Вообще в православии считается так: нет греха непрощаемого, кроме греха нераскаянного. В этом смысле у каждого человека всегда есть возможность покаяния, прощения и спасения.
        МН: Ирина Сиротинская пишет, когда она спросила Варлама Шаламова, как жить, он ответил: соблюдать 10 заповедей. Возможно ли это в обычной жизни?
        Николаева: На все вопросы жизни есть ответ в Евангелии. Когда ученики изумились и даже ужаснулись словам Христа, сказанным богатому юноше: «Если хочешь быть совершенным, пойди продай имение свое и раздай нищим... и приходи, и следуй за Мною» (Мф. 19:21), и спросили: «Так кто же может спастись?» — Он ответил: «Человеку это невозможно, Богу же все возможно» (Мф. 19: 26). Мы действительно не можем при всем желании своими силами соблюсти все заповеди Божии — обязательно, выполняя кое-какие из них, иные нарушим — например, далеко не всякого ближнего возлюбим, как самого себя. Или начнем кичиться своей праведностью, как евангельский фарисей. Но Господь и не требует от нас такого самостоятельного делания. Главная тайна и Таинство Церкви, созданной Самим Христом, — в возможности для самого сирого и ничтожного человека реального Богообщения и обожения.
        МН: Я с большим интересом перечитала ваш роман «Мене, текел, фарес». Почему главного, самого симпатичного вашего героя вы привели к увлечению католичеством?
        Николаева: Все-таки предмет художественной литературы — человек, а не авантюра, этнографическая картинка или борьба конфессий. Мой любимый главный герой романа «Мене, текел, фарес» игумен Ерм проходит в романе через ряд искушений — старообрядчество, католичество, церковное реформаторство...
        Люди такого склада могут создавать утопии, сделаться ересиархами или, напротив, революционерами, а могут, напротив, бросить все, облечься во вретище и уйти в Иудейскую пустыню питаться акридами и диким медом. В каком-то смысле это тип национального характера — эмоционального, импульсивного, поддающегося влияниям мечтательности и воображения и необузданного дисциплиной соборной церковной мысли. Он, конечно, очень привлекателен, как вообще люди такого толка: яркие, пассионарные, непредсказуемые, талантливые. Но он же и очень уязвим, вскармливая в себе интеллектуальную гордыню. Впрочем, роман не дает ответа о дальнейшей судьбе этого героя, после того как он покинул свое последнее пристанище и убежал в никуда.
        МН: Вы неоднократно говорили, что христианское и поэтическое видение мира совпадают. В чем именно?
        Николаева: Об этом я написала целую книгу «Православие и свобода». Но вот вкратце. Христианское видение мира прежде всего художественно. «Творец неба и земли» из Символа веры звучит в греческом тексте как «Поэт неба и земли». Бог в чине Крещения назван «Изряднохудожником». Поэзия Творца творит новую реальность и совпадает с ней. Каждый подлинный поэт знает о существовании этой реальности и в минуты творческого вдохновения чувствует ее, стремится запечатлеть контуры... И здесь начинается мистика творчества. Это с одной стороны. С другой — все Священное Писание, включая Евангелия, написано на языке поэзии — эта ткань сплошь пронизана метафорами, символами, метонимиями, гиперболами... Сам Христос говорит народу о высочайших откровениях не на языке высокого богословия, а на языке художественных образов, на языке искусства, щедро используя многоразличные поэтические приемы. Тем самым Господь дает понять ученикам, что язык притчи, художественных образов наиболее действен, наиболее адекватен Его слову. Художественные аргументы в Его устах чрезвычайно сильны — это и «птицы небесные», которые «ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш Небесный питает их», это и «лилии полевые», которые «ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Мф. 6:26, 28-29). Этот «преизбыток» художественности есть онтологическая черта христианства.
        МН: Как вы относитесь к проблеме православного просвещения в школах и к атеистам?
        Николаева: Я считаю противоправным лишать детей элементарных понятий о культурообразующих и государствообразующих основах их нации. Это неизбежно обречет их на душевный и умственный хаос, чреватый неврозом и комплексом неполноценности, лишит их как онтологических и нравственных ориентиров, так и возможности национальной самоидентификации. Что они смогут понять о своем народе, о своей культуре, о своей истории? Как определят место своей страны в картине мира? Как это невежество скажется на их самосознании? Что для них будет значить слово «грех» и слова «святость» и «святыня»? Между прочим, я знаю немало людей, считающих себя интеллигентными, которые искренне полагают, что главный грех — это съесть колбасу в пост и что за это съевшим колбасу причитается мучение в аду от чертей. И на том основании, что эта самодельная картинка кажется им несуразной и жестокой, они вообще отвергают и пост, и ад, и грех, и все православное вероучение заодно с Церковью. Я много раз выслушивала от подобных интеллигентов, не знакомых с основами православной культуры, горячие инвективы в адрес этой злосчастной колбасы с чертями. Ну а кроме того — против введения «Основ православной культуры» возражают именно те, кто требует нашего национального покаяния. Так дайте нам его осуществить! Восстановить распавшуюся «связь времен», «склеить двух столетий позвонки». Дайте нам возможность вытравить из себя психологию «раба КПСС», богохульника-хама и братка-самозванца. Что касается атеистов, которых православная школьная дисциплина может «оскорбить», то ведь преподавание собираются ввести на добровольной факультативной основе. Так вообще в чем проблема и о чем речь?
        МН: Что вы сейчас пишете: стихи, прозу?
        Николаева: Что касается стихов, это для меня не труд, а праздник и приключение... Только что написала странную поэтическую вещь на грани фола «Тридцатилистник» — она будет опубликована в ближайшем номере журнала «Арион», кроме того, в 8-м номере «Нового мира» — моя новая подборка стихов «Национальная идея». Только что собрала однотомник стихов и новую поэтическую книгу «За Афины и Фермопилы». А вот работа для меня — новый роман «Меценат», с которым я то живу, то расстаюсь навеки, то закладываю в него бомбочки, то украшаю экзотическими цветами. Кроме того, я хочу собрать воедино свои статьи о жизни в Церкви — о юморе в православии, о художественном мышлении Святых Отцов, о языческих элементах, проникающих в церковную ограду, о современной женщине в Церкви, о митрополите Антонии Сурожском, с которым я имела счастье беседовать, об игуменье Серафиме (Черной) — дворянке, внучке новомученика, академике РАН, изобретшей скафандр для Гагарина, у которой я работала в Новодевичьем монастыре личным шофером... И вообще — о чудесах, которые происходили в моей жизни, о дивных подсказках Промысла, проникающих к нам даже сквозь человеческую, слишком человеческую «паучью глухоту».






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service