Прогулки по полярному саду

Дмитрий Григорьев
Питербук, 28.11.2008
Досье: Алла Горбунова
        Алла Горбунова. Первая любовь, мать ада. — М.: АРГО-РИСК, 2008.
        Однажды один парень поехал то ли на Север, то ли на Дикий запад — там ему предложили работу. Но пока он добирался, место заняли, и молодой человек оказался не у дел. А затем в результате ряда неслучайных событий получил пулю в сердце. И с этого момента началось его главное путешествие. Путешествие в запредельное. Путешествие в сторону настоящего, нас таящего дома. Путник уже в пути, но еще до конца не понимает, куда он идет. Так, например, можно пересказывать фильм Джима Джармуша «Мертвец».
        Можно и не пересказывать, а посмотреть на этот же путь с другой стороны, другими глазами.

        …Попробуй: боль. А мы с тобой похожи,
        ты кто? Я лань, и я иду домой.
        Скажи мне что-нибудь. Не бойся, я с тобой.
        Ты не одна, здесь дикий-дикий запад,
        высокая-высокая трава, садится солнце, я ещё жива?…

        Цветные селезни уносят отсюда души умерших на Восток, через Тихвин, через Череповец, до самой границы мира, не обозначенной ни на одной карте. Так — для меня. Для автора стихотворения, отрывок из которого я привел — лань. Нужна особая смелость, чтобы увидеть этот путь без пули в сердце, без ножа в печени.
        Первая часть книги названа «Полярный сад». Слово «полярный» — достаточно многозначное. Полюс — это место пересечения тела Земли с мировой осью, полюс — это место притяжения, где магнитная стрелка встает вертикально, полюс — это нечто крайнее, за ним уже начинается запредельное. Весь наш мир вращается между полюсами, которым человеческое сознание присвоило два противоположных знака: «+» и «-», инь и ян, вечное и проходящее, живая и мертвая вода…

        Дай мне, если ты правда любишь, живой воды,
        я без неё, без живой воды, ни туды ни сюды,
        это такая метафора настоящей любви,
        не какой-то там ерунды, а такой любви…

        Живая вода — это невинная, беспредельная любовь, которая бывает во сне или в детстве.

        …Обыкновенная типа тоже любовь,
        это вода, которую пьёт любой,
        это вечный недостаток, вечный убыток, вечный обман,
        эпизодец, интрижка, женитьба, любовный роман,
        это крупица их бедной радости, их питьё,
        от которого никогда б не запел Орфей,
        и пока не смешалось с дерьмом последнее сердце моё,
        дай мне живой воды, а потом убей.

        Живая вода — это любовь невозможная, любовь, за которой Орфей спускался в ад, по ту сторону жизни, любовь, которая всегда на наивысшем пике идет под руку со смертью. Рядом с живой водой всегда есть мертвая вода. Или еще хуже — обыкновенная.
        В одном из стихотворений Аллы Горбуновой полюса любви неразрывно связаны с человеческим существованием: одна Венера — Венера вульгарная, другая — Афродита Урания, один Эрот — связан с продолжением рода, другой — эрос невозможного, стремление к высшей любви, к запредельному метафизическому. И два напитка — один красный как кровь, другой белый и прозрачный. Нам же предоставлен выбор.
        И инцест, и гомоэротические мотивы в стихах Горбуновой — не воспевание некоего порока, а наоборот, стремление героя к цельности, к поиску своей утерянной части, свершение неземного, алхимического брака.

        Во сарайчике-сарае с запахом бензина
        с милым мы, с любезным братцем пили злые вина.
        Милый днесь меня смущает сумраком чела,
        от него я — негодяйка! — нечто зачала…

        А в итоге появляется некое чудо — богоданный Сын. И это о том же:

        …и был бы миг — миг исполнения судеб,
        и обретения святого тела славы,
        брата с сестрой нетленная любовь,
        внутри печи металлов переплавы,
        костей, сердец, желаний переплавы,
        когда и разделённость и страданье
        преобразит нетленная любовь.

        Лирический герой Аллы не девушка, скорее юноша, а на самом деле нечто совсем иное. Иногда он телесный и весомый, способный к физической боли, к физической смерти, иногда — прозрачное, полное огня и силы бессмертное существо.

        Я хочу на подоконник
        встать, шагнуть и полететь
        над землёй весенней, не вернуться впредь,
        часом воскресенним в радужную твердь…

        Алхимическое преображение, трансмутация — одна из ключевых тем книги. Солнце входит в человека, превращая его в золотое изваяние.

        Солнце запечатлевается в кости,
        пробирается в спинной мозг,
        проходит по пищеварительному пути,
        Солнце входит в дыхательные пути…

        Но такое создание не может быть совершенным в несовершенном мире. Толпа срывает золотую кожу. Через запредельную боль происходит катарсис, и в итоге статуя сама отдает миру остатки своего золота.

        …И стал мой взгляд, — он нежен, как и чист,
        как у возлюбленной часовен и больниц,
        на то самозабвенное мгновенье.
        Я золотой с себя стащила лист,
        и вскрыли ангелы мне золотые вены,
        чтоб оросились светом дни
        сторонки Выборгской, обиженных и бедных.

        В сказке Оскара Уайльда «Счастливый Принц» оловянное сердце, оставшееся после разрушения золотой статуи, оказывается дороже всех золотых сердец. В стихотворении Аллы нет внешнего судьи, зато «…есть в светлых нитях галерей подкожных/ живые розы, но они не вянут,/ есть трепет хрупкой жизни невозможной/ в расколотом сердечке оловянном».
        Сказки немецких романтиков, русский фольклор — часть той почвы, на которой растет «полярный сад» Аллы Горбуновой. Она не чужда всей мировой культуре, но при этом ее стихотворения далеки от постмодернистских игр, в основе ее творчества — внутреннее переживание, взрывающее пласты культуры изнутри, это «заговаривающаяся речь на последнем пределе».
        И тогда невидимое обыденному глазу «подводное солнце» (так называется вторая часть книги) высвечивает и ангелов, и святых, и инфернальных существ — архаичное сознание всегда придавало им вид рептилий — драконы, змеи горынычи, олицетворяющие и врага, и недуг, и мировое зло, которое скорее не вне, а внутри лирического героя. Это и та самая крокодиль, что плотно, со времен Достоевского поселилась в русской литературе и не перестает делать всякие гадости: солнце глотает, по Невскому ходит, людей мучает. Крокодиль Горбуновой воплощает само насилие, играя в садомазохисткие игры с героем вплоть до его смерти.

        Она меня завёртываль в целлофан,
        она меня неистово целоваль,
        она мне шёрстку гладила — утюжком,
        она мне тёрла мордочку — наждачком,
        она колола в лапку мне — всяку дрянь,
        она наносила мне много красивых, ни на что не похожих ран.
        Она мне говорила матные злые слова
        она вытирала попу моим подолом и сморкалась в мои рукава,
        но она была всегда права, а я неправа.
        Она надо мной так плакаль, когда я была мертва.

        Текст может быть материалом для психоаналитика, но речь идет не о недугах, а о поэзии.
        Третья, последняя часть книги называется «Детские стихи». Многие из них выглядят совсем не детскими. Такое разделение, возможно, связано с двумя частями, двумя периодами ее собственной жизни, до и после некоего рубежа, который можно представить, если внимательно читать книгу.

        Тошно и омерзительно видеть
        и знать с изнанки, что происходит
        с тем, что было розовым, гладким, грудным, молочным,
        с тем, что купалось во внутренних водах,
        водах живых, маминых, околоплодных.
        ….
        Одна лишь надежда, что как-нибудь встречу кого-то
        смеющегося, румяного, танцующего на водах,
        он перстом кривым, жёлтым меня, словно жалом, уколет,
        и не будет после того ни болезни, ни боли.
        И я снова стану розовой, гладкой, голой,
        отвалятся все хвосты и рога, затянутся ямы, выпадут частоколы,
        и я стану грудной, совершенной, шарообразной, бесполой.

        Тяга к возвращению в изначальное, к совершенству, превращение в совершенный объект, в Парменидовский шар, который есть Бог. Будучи шаром, легко уйти подобно колобку и от теток, и от дядек, и от суженого-ряженого, чтобы вернуться домой, превратив клеенку жизни в скатерть-самобранку.
        Хочется сказать также еще об одной теме, присуствующей во многих стихах Аллы. Условно ее можно назвать патриотической. «Я увижу всю Россию, /сонм берёзовых серёг,/попрошу Сварога, чтоб её берёг…». В другом стихотворении сам лирический герой становится Россией — ее расчленяют, отрезая по кусочкам тело — Курилы, Камчатку, и кровь сочится из под бинтов, да и не кровь вовсе, а заря.
        Родина для Аллы Горбуновой не только Россия, это одновременно и Гиперборея с ее волшебными полярными садами, и метафизическая земля нашего сокровенного, вечно юной нови, или, еще вернее, та точка, где родина земная смыкается с неземной.

        Я знаю, новое придёт,
        я знаю, старое вернётся,
        и вечно юный мир проснётся.
        Издалека сады играючи нам машут.
        Чтоб ты не спал за годом год —
        мои патриотические марши.

        Это земля, где произрастают сады, о которых говорит старое радио:

        Что говорят по старому радио
        Любовь, товарищ, любовь, товарищ.
        Тракторист приглашает доярку,
        Марк Львович Розалию Срулевну.
        Мелодичные песни о вечном,
        пароходик плывёт по Волге.
        …
        Что говорят по старому радио
        про землю молодости, товарищ?
        Говорят, что она незабвенна,
        детства и юности те же пейзажи.
        Говорят голосами любимых
        Она в цвету, товарищ, она незабвенна.

        «Жизнь — это сказка, рассказанная идиотом» — писал Шекспир. Но находясь здесь на этой чудесной грешной земле, в этой сказке идиота, можно видеть сны, которые, возможно, и есть истинная реальность. «Сны есть дорога к бессмертию, — пишет Алла в одном из эссе, не вошедшем в книгу, — они так же реальны, как ваша явь. Ваша явь так же нереальна, как ваши сны. Я только странник по дорогам сокровенного, по тем недрам и глубинам, куда попасть так просто и невозможно сложно, и куда отправляешься, как и в любовь, как и в поэзию: туда не знаю куда, принести то не знаю что. А чудесный сон всё длится, здесь ли, там ли. Может быть, мне он снится, может, Чёрному королю из Зазеркалья, может, кому-то другому, кто придумал все зеркала и все отражения, все порядки в каждом из них, все тончайшие связи, всю математику, все таблицы, всю весну, но его нет нигде».






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service