Есть в Саратовском храме во имя Казанской иконы Божией Матери такая прихожанка – Светлана Васильевна Кекова, раба Божия Фотина. Но немногие знают, что в литературном мире Светлана Кекова считается одним из ярких, признанных поэтов современности. Светлана Кекова – автор шести поэтических книг. Ее стихи переведены на английский, французский, немецкий, итальянский, голландский, сербо-лужицкий языки.
Она лауреат малой премии имени Аполлона Григорьева, учрежденной Академией русской современной словесности,– за сборник стихотворений «Короткие письма» (1999 год), большой премии Второго международного московского фестиваля поэтов «Москва-Транзит» (2001 год) – «за многолетнюю плодотворную работу, значительные художественные открытия в масштабе русской поэзии», лауреат премий журналов «Знамя» и «Новый мир».
Но речь сейчас не о наградах, а о том, что Светлана Кекова – поэт, в чьем творчестве мы находим следы духовного осмысления мира и человека, и это не какая-то отвлеченная «духовность» вообще. Православие и Церковь – вот определяющие понятия поэтического мира Светланы Кековой. Об этом – наш сегодняшний разговор с поэтом.
– Среди людей искусства существует мнение, что в словах «православное искусство» заложено некое противоречие, посягательство на свободу творчества...
– По-настоящему православным искусством должно быть названо церковное зодчество, иконопись, литургическая поэзия и музыка. Если же говорить о светском искусстве, то мировоззрение писателя, художника, композитора, несомненно, отражается на его творчестве. Верующий православный человек старается освятить и преобразить все сферы своей жизни – и творчество в том числе. Здесь речь идёт не о специальных «благочестивых» и «церковных» сюжетах и мотивах, а об общем векторе творчества, о том, куда он направлен – к тьме или к свету, к осуществлению единства Истины, Красоты и Добра или к взращиванию «цветов зла».
Творчество человека есть исполнение его богоподобия. Что касается поэзии, то ее истоки находятся в том великом и таинственном событии, о котором мы читаем в книге Бытия, в том месте, где повествуется об именовании Адамом творений Божьих: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ее. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт. 2, 19-20). Все это происходило еще до грехопадения. Адам непосредственно видел сущности творений и давал им словесную форму. Между словом и тем, что оно означало, не было, так сказать, «зазора». Выражаясь философски, именем вещи была сама вещь.
– Но грехопадение произошло. Адам и Ева вкусили плод с Древа познания добра и зла. Человеческая природа стала поврежденной. И что же теперь?
– Совершенно верно. Мир и человек изменились. После грехопадения человек утратил незамутненные духовные очи. Утратил он и видение непосредственной связи между словом и предметами. Тоска по такому видению живет в душе каждого. Поэт же, как мне представляется, пытается проникнуть в тайну творения Божия, вернуть слово к его истокам.
– Возможно ли это?
– И да, и нет. Чтобы полностью вернуться к первозданной чистоте, необходимо полное совлечение ветхого Адама, т.е. полное избавление от своей греховности. Это цель, к которой человек идет всю свою жизнь, а достигнет лишь в пакибытии, если будет идти в правильном направлении. Поэтическое творчество, как оно мной понимается, должно быть таким путем. В этом и величие поэзии, но в этом и огромная ответственность поэта. В творчестве человека после грехопадения есть два противоположных направления: стремление к Богу и стремление быть как боги. Второе опасно не только для самого художника. Оно – соблазн для всех, к кому обращается он своим искусством.
– Но не является ли и первое направление светского искусства соблазном? Такое мнение порой можно услышать из уст и священников, и мирян. Не уводит ли искусство от прямых путей к Богу?
– Давайте порассуждаем. Дар художнику дан свыше. Это и благословение, и крест. Может ли то, что дано Богом, помешать делу спасения? Помешал ли дар живописца святому апостолу Луке, а дар слова – преподобному Иоанну Дамаскину? Конечно, они свой дар целиком и полностью отдали Церкви. Хотя преподобному Иоанну пришлось пережить запрет игумена за свое поистине богодухновенное творчество, и он смиренно выполнил волю настоятеля. Подчеркиваю – смиренно. Здесь мы подошли к самому главному: если бы он не подчинился, то не было бы у нас такого святого. Смирение – лествица в небеса. Через смирение и запрет был снят, и с еще большим вдохновением полились гимны Иоанна Дамаскина. В искусстве светском - тот же закон. Смирение художника (а оно так трудно дается!) – защита от того, что его творчество послужит соблазном для других. Приведет ли оно к Богу? К Богу приводит Бог, но на этом пути человеку нужна и человеческая помощь. Искусство такой помощью и является. Конечно, монаху, затворнику оно перестает быть нужным, он перерастает уже его, и он это искусство не отрицает, не отвергает, а... гладит по головке, как еще неразумное дитя, благословляет и дает мудрые советы. Я, впрочем, выдаю желаемое за действительное. На самом деле все гораздо сложнее и драматичнее. Повторюсь, что все это относится к искусству, чей вектор направлен к свету. Для человека, находящегося в миру (оговоримся – не для каждого) искусство просто необходимо. Я не могла бы представить своей жизни без литературы, музыки, живописи. Для меня они как бы «диаконы» ангелов, ведущих нас, простых смертных, ко спасению.
– Можно ли сказать, что Вы пришли в Церковь через поэзию?
– Нет, конечно. Это было бы слишком красиво и легко. У меня был типичный путь к Церкви для людей нашего времени: через ошибки, боль, страдания, попытку преодолеть отчаяние...
Я выросла в семье, которую нельзя назвать церковной, хотя и мама, и особенно бабушка были людьми верующими. Но в детстве меня никогда не водили в храм, я не знала, как вести себя в церкви, и долгое время считала себя недостойной, что ли, ходить в церковь.
Простая мысль, что Господь пришел спасать не праведников, а грешников, почему-то до многих доходит с трудом. Но потом в моей жизни наступил момент, когда я поняла, что без Церкви я просто погибну, не выживу даже физически...
Если бы вы знали, как мне жалко людей, которые до сих пор не видят, что через исповедь, причастие Бог каждому без исключения человеку дает реальную возможность обновления, новой жизни. Это все равно, что умирать от жажды возле колодца с чистой, живой водой.
И еще я знаю, что в человеческой жизни нет случайностей, в том числе – и здесь, на этом пути. Первый раз в жизни я причастилась 2-го апреля, мало тогда что-то зная и понимая. А когда пришла домой, обнаружила, что это – день моего Ангела. То есть сама мученица Фотина привела меня в храм. На самом деле, Ангел-хранитель охраняет каждого крещеного человека и старается привести его ко Спасению.
– Наверное, важно в этот момент встретить людей, которые уже знают «дорогу к колодцу»?
– В одной из своих проповедей митрополит Антоний Сурожский говорит о том, что человек не сможет по-настоящему поверить до тех пор, пока он не увидит свет веры в глазах другого человека. И это действительно так.
Сколько у нас в Саратове замечательных священников! Большое счастье, что на моем жизненном пути встретились отец Геннадий Пастухов, отец Владимир Семёнов, отец Лазарь Новокрещенных, отец Александр Керимов (Царствие ему Небесное!). На их лицах я видела и вижу тот свет веры, который освещает путь к Богу.
– Вернемся к проблемам искусства. Сейчас много говорят о кризисе культуры, литературы, в частности.
– Вообще эти проблемы поднимались в трудах наших русских религиозных философов, таких как Н. Бердяев («Кризис искусства»), С. Булгаков («Труп красоты»), В. Вейдле («Умирание искусства») и других. Из трудов современных исследователей мне хотелось бы назвать культурологическое исследование «Современная культура и Православие», принадлежащее перу замечательного поэта Олеси Николаевой. Общий знаменатель этих трудов – мысль о том, что кризис искусства является результатом духовного кризиса, кризиса веры. Владимир Вейдле заканчивает свою книгу «Умирание искусства» такой фразой: «Искусство – не больной, ожидающий врача, а мертвый, чающий воскресения. Оно восстанет из гроба в сожигающем свете религиозного прозрения или, отслужив по нем скорбную панихиду, нам придется его прах предать земле». Я полностью разделяю его мнение, что настоящее искусство может питаться только соками религии, а без них оно умирает.
|
