|
«Писательство — нелепое дело»
Беседа с Андреем Битовым
|
Записал Алексей Укконе
Столица на Онего, 30.08.2007
|
Досье: Андрей Битов
|
|
Писатель, признанный «классиком русской литературы второй половины XX века», лауреат множества российских и международных премий, приехал в Карелию. Открыл молодежно-культурный центр в Кондопоге, помолился на Валааме, встретился с петрозаводскими книгочеями. О чем говорил? Большинству из собравшихся в библиотечном зале Петрозаводского госуниверситета было, кажется, все равно. Как и самому классику. Но он все равно говорил.
О клопах и ангелах
– Сегодня, пока я сюда ехал, я решил говорить об ангелах. Перед отъездом помолился перед иконкой и забыл весь материал, который приготовил, чтобы выступать, значит, это была воля ангела, чтобы я не воспользовался ничем. Значит, буду говорить об ангелах. Количество этих живчиков превышает все население Земли. Можете считать меня сумасшедшим, но я неоднократно встречался с проявлениями сверхъестественного. Но высшие силы, когда к ним неправильно подходишь, начинают над тобой смеяться, у них есть чувство юмора.
Когда умер мой отец в 1977 году, я очень переживал, и он мне приснился ровно через год. Я с большим любопытством отнесся к его визиту и спросил его, сколько мне осталось жить. Мне тогда был 41 год. Он сделал такой жест, что я решил, что два года. Я высчитал дату и стал ждать. Как-то взял с полки Библию, стал читать и чувствую, что-то жжет мне грудь. Это оказались клопы, которые выползли из Писания. Ну, я занялся уничтожением клопов и остался живым. А в тот день, который я высчитал как дату своей смерти, умер Высоцкий, с которым мы дружили.
Как-то жена мне сказала: «Что-то с заработками у нас стало плохо, хоть бы тебя куда-нибудь лекции позвали читать». В этот момент раздается телефонный звонок: «С вами говорят из Нью-Йоркского университета, мы хотим вас пригласить на семестры почитать лекции. Мы вам хорошо заплатим».
О смерти
– Живой человек не должен думать о смерти, но должен быть к ней готовым. Как соблюсти эту грань? Единственный способ – жить праведно, но это невозможно. Я не видел праведных людей, но видел людей хороших. Они были грешны, но Бог их прощал.
О дырке в голове
– Я по телевизору видел, что сейчас в моде делать дырки в голове, чтобы иметь доступ к Космосу. Так вот у меня есть такая дырка. В 94-м году меня увезли в больницу и дали две недели жизни, потому что заподозрили быстро растущий рак мозга. Но все обошлось опять смехом. Мне просто сделали дырку в голове и просто промыли мозги. Там был абсцесс, нарыв. Иногда я кокетничаю либо с бандитами, либо с девушками. Девушкам говорю, что я стрелялся, а бандитам (раза два в поезде ко мне пристали), говорил: «Дай палец, потрогай-потрогай, определи калибр!».
О читателях
– Я думаю, что я пишу не для публики, а для какого-то всякий раз одного человека, который меня поймет. Потому что писатель одинок и читатель одинок. Но кто-то, читая книгу, перестает быть одиноким на это время.
О вреде труда
– Я уже 50 лет занят этим якобы трудом, и из этого времени хорошо, если я год писал. Вставал, садился и писал. Все остальное как-то само рождалось. Написанное трудом тоже имеет право на существование, но лучший текст – это тот, который рождается и пишется сразу набело, без правки. У меня и классификация жанров исходит из этого.
Рассказ – это то, что может быть написано в один присест. То, что не может быть написано в один присест, уже может называться повестью. Если это состояние ты хранишь в течение недели, можешь просыпаться и засыпать с одной и той же мыслью, не чистя зубы, продолжать это делать. Тогда это повесть. То есть текст более или менее непрерывный. А когда ты начинаешь прерываться, это уже роман. Там ты поневоле изменяешься вместе со всей обстановкой, связанной с романом, с героями и так далее. То есть происходит развитие самого автора. Роман «Улетающий Монахов», вот эта книжонка, писался 40 лет, роман «Оглашенные» писался четверть века.
О пользе дилетантства
– Великая русская литература тем и великая, что она не профессиональная литература. Изначально она была писана достаточно обеспеченными людьми, это дворянская литература. Была подчинена вдохновению, а не производству. В то время как западная литература, не в упрек ей будет сказано, уже занималась развитым производством литературы. Даже такие гении, как Бальзак и Диккенс. У нас только один Достоевский немножко занимался производством. Но он себя ставил в такие условия, что некуда было деться. Так бы он в рулетку побежал играть, а тут уже деваться было некуда, долгов было столько, что приходилось писать. По-моему, он и в рулетку-то проигрывал, чтобы написать роман. То есть спонтанность русской литературы у него присутствует.
Вот сейчас начался рынок, и у нас появились профессионалы. Я ничего против них не имею, но это другое занятие. Один только Довлатов, который жил в Америке и там научился писать хорошо, стал профессионалом, не унизив уровня прозы.
Некоторые люди умеют писать. Ну и пусть умеют. Я чувствую себя человеком, который не умеет писать. И мне нужно обязательно не уметь писать. Я в полной панике, как это вообще возможно.
Всех молодых писателей я бы отправлял хотя бы на одну книжную ярмарку, чтобы они увидели, сколько за год в мире произведено книг. Тогда они махнули бы рукой и никогда больше не приближались к этому вопросу. Потому что совершенно нелепо этим заниматься.
О том, как правильно читать
– В школе надо преподавать не литературу, а чтение. В вашей соседней Финляндии такие курсы уже преподают. Они пришли к выводу, что люди разучились читать текст, то есть понимать, что в нем написано, настолько поверхностно происходит чтение. Они разработали методику обучения чтению, вложили в это государственные средства, и у них поднялся рейтинг чтения. Речь не о количестве прочитанных и распроданных книг, а о том, что вы поняли из прочитанного.
Творчество писателя надо воспринимать как один непрерывный текст. Вот Пушкин легко распался на том поэзии, том прозы, том драм, том критики, и мы знаем такого Пушкина. А он не такой. У него все это вперемешку. И я решил сделать такую книгу, которую дарю вашей библиотеке, – «Предположение жить. 1836», о последнем годе жизни Пушкина. Никто так не издавал Пушкина до сих пор. Его оконченное и неоконченное, долговые расписки, письма, стихотворения, проза, критика, все это расположено в хронологической последовательности вплоть до смерти. Это непрерывный текст. Пушкин достоин, наконец, быть избранным так.
О драке с Вознесенским
– Пиар страшная вещь. Можно жить 70 лет и писать 50, чтобы любой самый пошлый пиар тебя побеждал в ту же секунду. Нет ни одной аудитории, где бы не спросили, дрался ли я с Вознесенским. Оставьте это утверждение на совести Довлатова. Ну, хватит, честное слово! Я не ругаю того, кто этот вопрос здесь задал, потому что для себя он задал его впервые.
О карельских писателях
Я курирую «Новую Пушкинскую премию», которую получил ваш писатель Дмитрий Новиков, прозаик первого класса. Когда я прочитал его «Муху в янтаре», то, честно говоря, позавидовал. Потому что это мои же «Оглашенные», которых я писал 30 лет, но уместившиеся в одном рассказе. Сейчас начал читать прозу Мамаевой, которая тоже в Москве прозвучала хорошо. Провинция хороша тем, что она опаздывает к разделу литературного пирога. Первой его пожирает Москва. Пока авангардисты и все прочие, жадно пользуясь свободой, печатали что угодно, хватали славу в Москве, провинция отсиделась и теперь обещает нам литературу. Когда я был председателем жюри премии «Повести Белкина», из тридцати рукописей пять мне понравились по-настоящему. Это очень большой процент. И все авторы были из провинции.
Об алкогольном вдохновении
– Почему у меня так много пьют в моих произведениях? Я даю своим героям развязать языки, и таким образом они начинают разговаривать. Сообщить близкие мне соображения легче вдохновенному алкогольному сознанию, чем не вдохновенному бытовому.
О скромности
– Я уверен, что мои книги меня переживут. Лет на пятьдесят.
|
|
