Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Пять лет, которые…
О саратовском самиздатском журнале «Контрапункт»

08.09.2007
Беседовала Алина Цодикова
Саратовский расклад
№ 40 (148), 16 – 22 ноября 2006 г.
        В ближайшие выходные в центре Саратова, у памятника Чернышевскому, пройдет карнавал, посвященный 20-летию саратовского «Контрапункта». Костюмированное шествие из участников и друзей некогда шумно и ярко живущего литературного объединения проследует до музея Чернышевского, а затем, возможно, куда-нибудь еще. И для тех, кто помнит этих людей, их стихи и прозу, их одухотворенное хулиганство, все происходящее будет казаться глубоко символичным и знаковым.
        Кого-то уже нет в живых, многие уехали в другие города. У каждого складывается своя личная биография.
        Но спустя 20 лет возникло желание вновь соединиться. На очень короткое время, чтобы дальше продолжать свою основную мелодию. Я предложила участникам «Контрапункта» вспомнить то время. И поделилась собственным ощущением – собралось два десятка талантливых людей, которым в течение пяти лет друг с другом было хорошо. Каждый из моих собеседников с этим концептом согласился, добавив что-то свое – чисто личностное и на свой взгляд важное. В результате из многоголосья сложилось единое целое. Возможно, кому-нибудь захочется с этим вновь соприкоснуться. Или впервые узнать о вехе в культурной жизни города. Ведь все не зря и не бесследно.


«Реальные эпизоды не по принципу простого прикола»
Сергей Рыженков (литератор, г. Москва)

        Мне сейчас интересен тот социальный орнамент, который «Контрапункт» образовывал, взаимодействуя с окружающим пространством. На мой взгляд, получились совершенно невероятные вещи, касающиеся духа времени и состояния умов того периода. Я имею в виду некое сплетение людей, ничем, кроме натяжений во времени, полуэстетических и полусоциальных, не связанных.
        87-ой год. Меньше года прошло с момента образования организации, и еще слова «контрапункт» не существовало – был «Сход». И в этот момент появилась доносительская статья в газете «Ленинский путь». Меня поразило: музейщики, Людмила Калинина, Светлана Клименко, Надежда Гришина просто рысью кинулись на этого Тобольского защищать нас. Написали в ответ очень жесткую бумагу, понесли ее в редакцию, и как раз в этот момент Светлана Кекова, которая была уже очень известна в российском андеграунде, пришла и говорит: «Надо вас защитить, я готова». Она написала свой ответ Тобольскому. Поддержка значимой фигуры для нас была очень важна. После этого мы ей, естественно, предложили вступить в «Контрапункт».
        88-89-е годы. Страшное время для «Контрапункта». Инициированные горкомом партии запреты на все. Был запрещен, например, мой вечер в декабре 88-го года. И проводился он в маленькой однокомнатной квартире Малякина и Покровской. Там произошло нечто уникальное: решили, что надо сделать билеты и собранные деньги отправить в фонд помощи пострадавшим от землетрясения в Армении. Собрали 40 рублей и на следующий день отправили.
        Потом был запрет на вечер нашего друга из Тамбова Сергея Бирюкова – сейчас он живет в Германии, очень известный авангардист. В музей Чернышевского нас не пустили, и мы проводили вечер на квартире у Кековой.
        Были люди рядом с «Контрапунктом». Когда Оля Шишкина, руководитель саратовского рок-клуба, узнала, что у нас нет помещения (подошли к музею, а там отключен свет и полно милиции), нашла нам какую-то столовую не то в индустриальном техникуме, не то где-то еще...
        Мы входили в структуру хозрасчетного центра при Кировском комитете комсомола и сами для себя зарабатывали деньги. Когда там сменился директор, новый тут же стал меня убирать по указке сверху. В итоге я был уволен. Так юрист Саша Никитин, не имея никакой корысти, вызвался защищать меня и выиграл дело еще в досудебном порядке.
        Еще пример. Я оказался без работы, и Боря Борухов, работавший в церкви сторожем, мне нашел там место. Правда, уполномоченный по делам религии, а тогда еще такое было, приказал уволить. И в этот момент, что совсем невероятно, Роман Мерцлин продает картину в мою помощь и выдает мне деньги на руки. Потом это еще повторится, но уже после «Контрапункта», когда наша группа организовала газету «Авторское право» и когда мы остались без спонсора – Чудин и Мерцлин продали свои картины, чтобы помочь нам.
        Если возвращаться к концу 80-х, другой неформал, ставший депутатом горсовета, Сергей Макаров, порекомендовал меня для работы в газете «Саратов».
        Это какие-то отдельные эпизоды, которые происходили постоянно. Неформальная среда, четкая сетевая в хорошем смысле слова картина взаимной помощи, сотрудничества всех людей, которые понимали, что все, совок заканчивается, надо жить по-другому и бороться за это. В культуре, в политике – где угодно.
        Если идти от противного, то самым удивительным является то, что один только раз за все время возникло подобие конфликта внутри «Контрапункта». Планируя одну из выставок в музее Чернышевского, а мы прежде всего делали выставки Мерцлина и Чудина, приурочивая их к своим выступлениям, я убрал портрет диссидента Саши Романова. И вдруг один из членов «Контрапункта» на меня наезжает: ты испугался. Но я ему объяснил, что было аж 3 портрета Саши Романова, и когда я убрал один, осталось два.
        Был еще один случай, правда, касался он одного московского поэта, не буду называть его фамилию. Он к нам приехал в 86-м году, и я как большой любитель всякие телеги толкать траванул ему историю про памятник погибшим альпинистам – журавли на Соколовой горе. История такая: там тренировались скалолазы, после тренировки напились, полезли опять лазать, упали с обрыва и разбились насмерть. В честь альпинистов памятник и открыли. Наш гость быстро купился и начал детали выспрашивать. А потом я взял и раскололся. Он обиделся... Такого рода конфликты происходили внутри «Контрапункта».
        Продолжу примеры социальных цепочек. Когда саратовских анархистов мочили, это был 87-88 год, мы их в качестве поддержки приняли в «Контрапункт». Хотя они никакого участия потом в контрапунктистской деятельности не принимали. Но на мероприятия иногда приходили.
        Были совсем странные вещи. Когда «Желтая гора» начала функционировать, члены группы никак не могли понять, кто мы такие и как нас можно использовать. Хотя мы пришли и предложили им любую помощь. И видя это полное непонимание, мы решили – поможем, чем можем. Увидели – у них нет на выставке скамеек. Сорокин, я, Рогов, кто-то еще нашли какие-то пиломатериалы и начали с помощью примитивного инструмента – пилы, молотка и гвоздей, изготовлять эту скамейку. За ночь сделали. Раскрасили. Единственно, мы все не инженеры, она у нас так и не могла стоять. Мы эту скамейку к стенке прислонили, и на следующий день она стояла как экспонат.
        Когда я привел к ним на открытие выставки Дмитрия Александровича Пригова, познакомил его с Женей Солодким, то на тот момент Женя еще не знал, кто такой Пригов – отец российского концептуализма. Это особенность провинциальной жизни...
        Мы занимались не только писанием текстов, художественным писанием картин или, как композитор Гладырев, писанием музыки и ее исполнением. Мы делали всяческие акции и перформансы. Самой громкой и запоминающейся была акция, которая называлась «Достойную встречу Дмитрию Александровичу». Встреча на вокзале с оркестром приехавшего Пригова. Спустя много лет он об этой саратовской встрече вспоминал, хотя потом всю Россию и весь мир объездил. Нас даже тогда в милицию не успели забрать, хотя бедных музыкантов милиционеры пыталась терзать. Но с тех спрос маленький – их наняли, по червонцу каждый из них получил.
        Потом была замечательная акция в Доме ученых – вечер солидарности с находящейся в психоневрологическом диспансере Ларисой Грекаловой, ныне уже покойной. Абсолютно безумный вечер. Мы все поменяли роли, переоделись, читали, всячески корежась, стихи друг друга.
        К концу 91 года мы поняли – все. Все, что мы хотели совершить, мы совершили, совершили даже больше. Дальше началось исключительно индивидуальное существование. Я как человек, который все время что-нибудь организует, предлагал разные проекты. Не состоялась намечавшаяся организация «Озра» – объединение Заводского района, начатое нами еще в 87-м году с полустебной акции по воспеванию Заводского, бывшего Сталинского района. Но мы сделали по следам «Контрапункта» другую организацию. Она называлась «Кантрупанкт» – с панковым уклоном. Я предложил туда вступать контрапунктистам, но все очень прохладно к этому отнеслись. С 93-го по 95-й год «Кантрупанкт» существовал в составе меня и художника Володи Кориня.
        Каким был фиксированный конец «Контрапункта»? Мы решили, а не создать ли нам другую какую-то структуру, более отвечающую духу времени по организационной прежде всего форме – на коммерческой основе, с постоянным менеджером. Была кандидатура – не моя. Я за эти 5 лет, пока был координатором и организатором, устал. Это мучительная работа. Но раз нашелся человек, почему нет. Все согласились, хотя сомнения были. Мы заседаем, и во время обсуждения устава один из участников «Контрапункта» предлагает свою версию каких-то статей. И зачитывает пункт, который начинается со слов «стимуляция членов...». На этой стимуляции членов мы друг на друга посмотрели, захохотали, а этот человек страшно обиделся и замолчал. Все развели руками и поняли, что все, дальше мы ничего не сумеем. Мы расстались со смехом, абсолютно легко.

«Уникальное собрание интереснейших писателей на пятачке времени и пространства»
Владимир Семенюк (преподаватель филфака СГУ)

        Что это было?
        Для меня это прежде всего была профессиональная школа становления и развития молодых поэтов, которые раньше собирались только дома и чувствовали свою принадлежность к андеграунду. Им необходимо было осознать себя, разобраться в своем творчестве, оценить литературную ситуацию в стране. Почти у всех членов «Контрапункта» был свой опыт несогласия с литературной политикой местных литературных чиновников. Все поняли, что их поэзия, их подход к литературе не устраивает тех, кто наверху. Был печальный опыт, и я тому свидетель, когда двух молодых поэтов, Сергея Рыженкова и Ларису Грекалову, которые были участниками совещания молодых писателей в 85-м или в 86-м году, там просто затирали, потому что они талантливее всех остальных. Тогда я еще раз отчетливо понял, что ничего не будет. Саша Ханьжов к тому времени уже никаких попыток быть опубликованным не совершал, прекрасно зная, что его стихи никогда никто не напечатает.
        Общение не исчерпывалось только дружескими связями и вечеринками – высокий уровень чисто литературной работы здесь был выдержан. Хотя личностные связи – очень важный момент, так как все чувствовали, что нужны друг другу. Поэтому встречи в доме-музее Чернышевского – это не междусобойчик, где просто собирались почитать стихи. Это обязательно обсуждение, доклад одного из участников «Контрапункта», который оценивал и призывал к оценке других, что всех заставляло лучше писать, быть внимательными друг к другу, учиться слышать другого пишущего, чувствовать слово и как можно больше читать. Середина 80-х – время возвращенной литературы, и читали действительно очень много. Все это отличало поэтов «Контрапункта» от советских писателей, которые, как известно, любили повторять – мы книг не читаем, мы их пишем, и были заняты исключительно собственной литературной карьерой.
        «Контрапункт» – это и школа публичности, она была необходима, чтобы иметь возможность писать и существовать.
        Наше объединение продолжило традиции 60-х годов, когда общий дух товарищества, поддержки, единого настроения, единого отношения к литературе, искусству, культуре и обществу был важнее. Потому что все участники объединения выросли в ситуации, при которой не столь важно, и даже почти не важно, опубликуют тебя или нет, самое главное – это написать и сделать настоящий текст, создать подлинную литературу, подлинную поэзию. Которая будет оценена прежде всего твоими друзьями, твоим кругом.
        Мы знали, что должны противопоставить себя другой существовавшей литературе. Все были едины в отрицании традиций совка. Официальная советская литература как явление всеми отвергалась. Тем более, никто не хотел следовать традициям саратовской провинциальной поэзии. При именах Палькина, Малохаткина, Исая Тобольского нас всех корежило.
        При этом не нужно думать, что в 80-е годы все стремились оставаться в андеграунде. Люди хотели печататься, присутствовать в литературе, но только не в той литературе, которой руководили советские писатели-чиновники.
        На нашу последовательно проводимую творческую позицию откликнулись поэты и писатели, принадлежащие к элите неофициальной культуры, прежде всего из Москвы и Петербурга. Те, кто работали и в 70-е, и в 80-е годы и были очень известны в узких кругах. Приезд гостей – еще и приток литературы самиздата, ведь все привозили с собой самиздатовские тексты. Мы имели возможность читать то, что было запрещено. Это общение было для нас очень важным. Мы встречали людей, близких себе по духу, видели, как они работают. Настроение, что андеграунд выходит из подполья и как настоящая, честная, не ангажированная литература должен занять в русской литературе свое серьезное место – было общим настроением. Увы, этого не случилось – ситуация 90-х годов не способствовала развитию литературы...
        В чем уникальность «Контрапункта»?
        Главное – это последовательность во взглядах на литературу, в убеждениях, в определенной литературной политике, которая проводилась и лидером Сергеем Рыженковым, и вторым по значению членом объединения Олегом Роговым. Этой последовательности у других литературных объединений не было: уровень их рефлексии о литературе был несколько ниже. С другой стороны – полная убежденность в своем праве на свободу творчества. А это право у всех нас было осознанным. И действовало на нашу публику: свобода привлекала. Еще здесь был самый серьезный подход к слову. Никто не умел работать над стихом так, как наши ребята, уровень поэтической техники которых был высок изначально. Это – литература, литература гораздо выше саратовского провинциального уровня и общероссийского. Я на сто процентов уверен, что ничего подобного не было в других городах.
        Вспоминаю вечера в доме-музее Чернышевского. Я тогда остро чувствовал: мы существуем внутри символа, дух Николая Гавриловича Чернышевского нас защищает. В момент перелома, который в чем-то походит на ситуацию 50-х, 60-х годов 19 века, наш великий критик и земляк, тончайше понимавший литературу и поэзию, с нами, а не с ними, и это меня вдохновляло. Нужно сказать добрые слова в адрес директора музея – Галины Платоновны Мурениной, которая глубоко понимала эту ситуацию. Никто ей на официальном уровне не советовал нас выгонять, но неофициально, как мы знаем, таких советов было очень много.
        Спасибо Сергею Рыженкову. Организовать поэтов, тем более поэтов самостоятельных, свободных, не признающих над собой никакой власти, кроме власти самой поэзии и своего таланта, чтобы они регулярно приходили два раза в неделю, это гигантская работа. Сергею приходилось труднее всех.
        Нельзя говорить о судьбе «Контрапункта» и его финале отдельно от судьбы других культурных проектов. «Волга», редактируемая Сергеем Боровиковым, не смогла выдержать: в 90-е годы произошла потеря поддержки читателя, меценатов. Театр АТХ, близкий нам по духу, не смог дальше существовать. Не только мы распались, но и другие поэтические объединения. Может, период перестройки, период возвращенной литературы – вообще последняя волна интереса в России к чтению...

«Память – вещь ненадежная»
Олег Рогов (литератор, г. Саратов)

        Я в то время не был ориентирован на какое-то фиксированное объединение. Меня больше интересовал импорт текстов из двух столиц и экспорт туда наших сочинений. Вечера саратовских авторов проходили в Питере, были и публикации в неподцензурных изданиях. Столичные авторы интересовались тем, что происходит в провинции. Предложение Рыженкова создать литературное объединение я сначала воспринял довольно скептически, но, познакомившись поближе с его командой, понял, что это может быть довольно продуктивным. Так оно и оказалось.
        Память – вещь ненадежная, и перестройка сейчас многим кажется этаким предбанником свободы. А ведь это было довольно гнусное и похабное время. Вот, например, эта несчастная статья в «Ленинском пути». Мне она вообще не показалась заслуживающей внимания, а зря. На государственном экзамене мне тыкали ей в нос и требовали разъяснений. Наверное, их пробила фраза про богему, которая примазывается к перестройке с целью протащить чуждую идеологию. А потом я узнаю, что В.А., не член «Контрапункта», но довольно активный наш приятель, написал в партком СГУ письмо от лица какой-то работницы, в котором он возмущался этой статьей. Вряд ли он сам додумался до подобной медвежьей услуги, наверняка кураторы из серого дома присоветовали в рамках кампании по нашей дискредитации. Получалось, что мы, «Контрапункт», не брезгуем подобными методами, хотя никому из нас и в голову не могло прийти так реагировать.

«Хождение по краю... Это незабываемо!»
Евгений Малякин (журналист, г. Москва)

        «Контрапункт» для меня – это мощный стимулятор творчества. Я не говорю слова «был», потому что еще не все потеряно. Да, 20 лет назад у меня состоялся возрастной творческий взлет, я взахлеб писал стихи, написал тогда все самое важное. Печататься тогда и не думали, а значит – ничего не было интереснее, чем получить одобрение (похвалу) или даже критические замечания коллег по цеху. Думаю, именно это и привлекало с точки зрения искусства. А атмосфера «междусобойчика» с элементами присутствия «чужих» зрителей, для которых мы сами себе казались «не от мира сего»? А атмосфера вольнодумства, хождения возле или по краю «лезвия» дозволенного-недозволеного? Это незабываемо! Кажется, мы проделали серьезную работу, какую в Саратове до нас никто не осмеливался делать – мало того, что сами своими нестандартными текстами и действиями «подрывали основы», так еще привозили из столиц лучших представителей тогдашнего неофициального искусства. У нас и не пахло коммерцией, а все, что почти случайно зарабатывалось (как на популярных концертах Вероники Долиной) – шло в дело, на развитие и организацию других приездов. Тут был чистый альтруизм художников. Нам хотелось не столько славы и успеха у себе подобных (про народ мы и не говорили даже), сколько того, что называется в таких случаях «глоток свежего воздуха». И мы это получали – ни от кого-то, а сами создавали! – на протяжении нескольких лет.

«Все поэты, все гуляют по улицам и читают стихи»
Игорь Сорокин (заведующий филиалом Радищевского музея Домом-музеем Павла Кузнецова)

        Я помню эпизодами, на чувственном уровне. Что это было? Взаимная тяга, юношеский алкоголизм, веселая жизнь и при этом все такие творческие. На филфаке, на нашем первом, а для Малякина, Шиндина и Рогова – втором курсе получилась кучка. Они – Женя, Сергей и Олег – уже успели издать свой рукописный альманах, который назывался, если не ошибаюсь, «Полигимнии». Сергей Шиндин хотел всему этому придать структуру, хотя потом в «Контрапункт» не вступил. Наше объединение случилось больше на социально-политической основе, чем на поэзии... Инициатива принадлежала Рыженкову.
        Точно не могу вспомнить, как появилось название «Контрапункт». Мы ехали в трамвае из кинотеатра «Комсомолец», где проходило первое заседание. С нами был Проскуряков, Света Покровская, Женя Малякин, Олег Рогов, Сергей Рыженков. Ехали, и спонтанно возникло это слово. Для меня оно не было в новинку: тогда я слушал Скрябина, несколько пластинок купил в Москве, и на них было написано, что у Скрябина контрапункт строится на тишине, на паузах. У меня даже был стих, где я употребил это слово, которое мне так понравилось. И я помню, что забросил идею названия, она тут же стала обсуждаться, и, мне кажется, Проскуряков сказал – вот это то, что нужно... Но так ли это было на самом деле, я сейчас не уверен. Может быть, до меня слово «контрапункт» первым произнес Рыженков – какая, на самом деле, разница.
        Для меня то время было песней – все так хорошо, все такие молодые, все такие поэты, все гуляют по улицам и читают стихи. А когда я узнал, что такое взять на себя ответственность за приезд людей, расселение, размещение, договориться с залом, понял, какую большую организаторскую роль сыграл Рыжий, какую он тянул работу.
        В музее Чернышевского сохранился архив «Контрапункта» после выставки, посвященной его 10-летию. Там есть несколько писем. Одно из них, например, адресовано Сахарову. «Мы вас поддерживаем и одновременно негодуем». Тогда была большая политическая активность у Олега, Жени, Светы...
        Одновременно образовались рок-клуб, «Желтая гора», АТХ. Было много других литературных объединений. Помню, как мы пришли на заседание одного из них, работавшего при Доме ученых, а там сидели бабушки. Мы читали, они читали. Впечатление, что столкнулись два мира. Словно с нашим разрушительным заходом туда ворвался чистый воздух перемен.
        В музее Чернышевского проходили планомерно заседания. Казалось, что все интеллигентно. Сотрудники старались, чтобы все проходило в рамках. Люда Калинина кого-то ловила, чтобы не курили, и вовремя старалась увести перебравшего. У музея в связи с нашей деятельностью, конечно, были проблемы. Потом заседания перешли в Гражданпроект. Я запомнил этапный момент – 89-й год, когда все собрались у музея на очередное заседание и не сразу поняли, что нашу встречу запретили. Толпа народа. Выключен свет. Заперты ворота. Люди стали расходиться. Основная группа пошла к Малякину. Был день траура – землетрясение в Армении. Тогда все общественные сходки отменили. У музея – милиция. Требуют немедленно разойтись. У меня здесь была назначена встреча и я остался ждать. И тут меня с еще одним товарищем заталкивают в милицейскую машину, запирается решетчатая дверь, и нас везут в ментовку, что напротив музея. Не ведут пешком, а перевозят через улицу. Тут же разнесся слух, что нас забрали в милицию.
        Помню еще эпизод, который связан не столько с «Контрапунктом», сколько с общим политическим настроем. Перед музеем Радищева, где я уже работал, была какая-то демонстрация. Вышел покурить. Вдруг толпа самоорганизовывается, направляется в сторону консерватории, выходит на проспект. Я оказываюсь вовлеченным в демонстрацию. Помню, там был Рогов. Оказывается, шли к обкому, хотели свободы. В это время другая такая же группа организовывалась возле цирка. Тех перекрыли, а мы прошли. По улице летал пепел. В толпе разносилось, что в обкоме жгут архивы. Я иду в третьих-пятых рядах. Но когда подошли к Советской, так получилось, что я, Рогов, кто-то еще оказались первыми. Наталкиваемся на милицейскую стенку, и такая дикая энергия с той стороны. Казалось, что чуть ли ни прикладами начнут бить. Продавили кордон милиции. И помню, как снималась табличка «Обком КПСС». Это тоже 89-й год.
        Остались в памяти некоторые приезды. Александра Волохова, например. Очень хороший московский поэт, он сейчас батюшка. Мы тогда ездили на Зеленый остров на барже. Писали, лежа на песке, буриме по строчке каждый. Запомнилась Нина Искренко. Ее творчество теперь факультативно изучают в курсе советской литературы, как и Пригова.
        Помню первый приговский приезд. Из листа бумаги он делал гробик, внутри которого было написано стихотворение. В Саратове Пригова встречал нанятый похоронный оркестр, который играл «В коммунистической бригаде с нами Ленин впереди». Люди, выходившие из поезда, шалели, видя толпу с плакатом «Здравствуйте, дорогой Дмитрий Александрович». Это была хохма в духе советского времени... Составляющая приезжих очень важна. Если бы это была внутренняя тусовка, роста бы не происходило. Рост наблюдался за счет общения, за счет ощущения встроенности в большую литературную жизнь.
        В Доме книги помню беседу с Ханьжовым у книжных стеллажей. При всей своей маргинальности он был очень знающим, начитанным и глубоко чувствующим человеком. У каждой полки, где стояла поэзия, Саша останавливался и буквально каждую книгу аннотировал. Фантастически!
        ...Наступила общая усталость друг от друга. Оставались личные отношения, но общего уже не было. Прошло. Но все, что происходит, не исчезает. «Волга» в 90-е очень много публиковала стихов членов «Контрапункта». Остался фильм с участием Игоря Гладырева, где исполнялись песни на стихи наших поэтов. У Романа Мерцлина – галерея портретов членов «Контрапункта». Сейчас выходит книга...


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии: Регионы:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service